— Я даже не знаю, что и делать, — почувствовав расположение к себе Мансура, признался Бартлов.

— Есть только один выход избежать расправы — довести сделку до конца. Ты сможешь убедить своих покровителей отдать комплекс не за сто двадцать миллионов, а за шестьдесят — за те, которые уже получены ими?

Генерал-майор некоторое время сидел задумавшись, а затем покачал головой:

— Вряд ли они пойдут на это.

— Конечно, твою жизнь они оценят в меньшую сумму. Сколько тебе обламывалось от сделки, только честно?

— Десять тысяч, — неохотно признался генерал-майор.

— Обидно умирать за копейки. И что самое обидное, ты даже не получил их.

— Это все француз, журналист, — генерал-майор подался вперед, — которого Омар притащил с собой в Витебск. Только он мог убрать шах-Фаруза!

— Ты начинаешь кое-что соображать, хотя сам не веришь в это. Какой смысл французу убирать Омара?

— Чтобы сорвать сделку.

Мансур пожал плечами:

— В лучшем случае, даже если скандал удастся замять, тебе придется расстаться с должностью.

— Я готов к этому.

— Даже сбережений у тебя нет, разве что эта дача. Если мы будем действовать отдельно, то погибнем, каждый в одиночку. Вдвоем мы можем не только спасти ситуацию, но и хорошо подняться.

— Я не понимаю вас…

— Дело в том, что я не успел перевести на счета, указанные Омаром, шестьдесят миллионов, хотя по времени должен был сделать это. Все уверены, что со смертью шах-Фаруза эти деньги зависли между небом и землей — на счетах, номера которых знал только покойный. Я предлагаю сыграть тебе в одну руку со мной: я делаю вид, что не могу вернуть деньги, ты убеждаешь свое руководство в том, что комплекс нужно отдавать за шестьдесят миллионов, и получаешь за это от меня два миллиона долларов.

— Они не поверят, — глаза Бартлова сверкали. Он уже почувствовал вкус денег. — Омар был слишком осторожным человеком, чтобы не продублировать ситуацию.

— Да, очень осторожным. Знай он, что его жизнь под угрозой, назначил бы дублера из надежных людей, передал бы номера счетов ему. Но это только в том случае, если бы он собирался перевести деньги вашим чиновникам. Омар не погиб, нет, он инсценировал свою смерть, а сам удрал вместе с деньгами.

— Этого не может быть!

— Я не говорю, что так оно и было, но можно убедить в этом твоих и моих покровителей. Смотри, месяц тому назад американцы приняли решение требовать выдачи Омара у России, где он прятался. Омар узнает это и решает исчезнуть, но не просто так, а с деньгами. Чтобы усыпить бдительность партнеров, первый транш в шестьдесят миллионов он переводит, а затем получает от меня на свои счета вторую часть, тоже шестьдесят миллионов, и тут же инсценирует собственную гибель — подрывает гранатой в лифте человека одной с ним комплекции. После взрыва от Омара мало что осталось, лицо и тело изуродованы. Француз ему нужен как свидетель, раструбит об увиденном по всему миру. Опознание Омара построено лишь на документах, найденных при нем. Кстати, его друг бесследно исчез, так что его можно спокойно представить как сообщника шах-Фаруза. Мы должны убедить всех, что Омар жив. Если в это поверят, то все претензии по деньгам будут направлены на него. Пусть его ищут по свету ваши спецслужбы, наши. Но беда в том, что на сегодня даже американцы не ставят под сомнение то, что погиб именно Омар. У тебя есть связи, ты ими воспользуешься. Организуй на государственном уровне запрос насчет идентификации тела погибшего. Беларуси это выгодно, гибель террориста в Витебске из политической плоскости сразу переходит в уголовную. Если убитый не шах-Фаруз, то, значит, Омар организовал мистификацию и скрывается с деньгами.

Бартлов в напряжении барабанил кончиками пальцев по подлокотникам кресла. Затем выпалил:

— Три миллиона.

— Хорошо, получишь три. За эти деньги ты должен сделать две вещи: первое, убедить своих покровителей расстаться с комплексом «Меркурий» за уже полученные ими шестьдесят миллионов, потому как другую часть получить невозможно, она исчезла вместе с Омаром. Поверь, они согласятся, никому не захочется возвращать деньги. И второе, на государственном уровне вы поднимаете вопрос об идентификации тела погибшего.

— А если его опознают со всей точностью и будет доказано, что это Омар?

— Каким образом?

— Могут сравнить останки с результатами анализов — лечился же он где-то в Москве?

— Я хорошо знал покойного, — улыбнулся Мансур — он был абсолютно здоровым человеком, в поликлиники никогда не обращался, на операции в больницы не ложился.

Бартлов все еще сомневался.

— Даже самый здоровый человек в его возрасте обращается к дантисту. У Омара половина зубов золотые, кто-то же делал ему коронки и сможет опознать свою работу.

— Я уже думал об этом. Если его дантиста убьют в ближайшее время, то это будет еще одним доказательством того, что Омар жив и заметает следы.

— Я сделаю все, что смогу, — пообещал Бартлов.

— Теперь я могу пожать тебе руку, — Мансур и заместитель министра обороны скрепили договоренность рукопожатием, долгим и сильным.

Уже миновав дверь, Бартлов замер и резко обернулся к военному атташе:

— Скажите, Алиса работает на вас?

— С чего ты взял?

— Это она сообщила вам, где меня найти?

— Какая разница? — рассмеялся Мансур. — Сексом от этого она заниматься хуже не стала, да и деньги тянет из тебя не в том объеме, в каком могла бы. Если не она, то могла быть другая, мы нашли бы к тебе подход.

Когда Мансур уже сел в машину, а охранники вышли из беседки, Бартлов спросил:

— Как мне найти вас?

— Мой номер есть в памяти твоего «мобильника». Проверь последний звонок.

Черная «ауди» ловко развернулась на тесном перекрестке дачных улиц и умчалась, оставив на влажном песке отчетливые следы протекторов.

Бартлов вернулся к Алисе, заглянул ей в глаза:

— Кажется, я начинаю тебя любить еще больше, чем прежде, — и тут же добавил: — Сучка!

— Ты возвращаешься в Минск?

— Да, срочно.

— Можешь никуда не спешить, поедем ранним утром. Выветрится алкоголь, ты соберешься с мыслями. Я не хочу, чтобы ты нервный садился за руль, поверь, я смогу тебя расслабить.

Алиса налила водки в рюмку, и Бартлов покорно выпил спиртное.

Пока люди военного атташе Ирака генерала Мансура сбившись с ног пытались отыскать Макса Фурье, пока Серж Максимов по поручению того же Макса разъезжал по Москве с полотном Шагала на заднем сиденье джипа, Олег Чернявский, хозяин галереи со звучным названием «Мост», тоже не тратил время даром. Едва машина оператора покинула стоянку, как Чернявский влетел в кабинет своего эксперта. Женщина сидела, держа перед собой каталог картин Марка Шагала.

— Ты уверена?

— На девяносто восемь процентов.

— А почему не на сто?

— Я всегда оставляю шанс, Олег Петрович.

— Шанс, шанс… Мне шанс не нужен, ты мне это брось. Гарантируешь подлинность?

— Да, — выдохнула женщина.

— Тогда запомни, Софья, ни слова, ни полслова о том, что видела! Ты въехала в мои слова?

— Да-да, я никому ничего не скажу, — испуганно пробормотала немолодая симпатичная женщина, снимая очки с толстыми линзами. — Я никому не скажу.

— Вот это будет правильно. А я тебе выпишу хорошую премию, так что в конце месяца можешь рассчитывать на поездку к морю. И в отпуск, кстати, отпущу на две недели, идет?

— Спасибо, Олег Петрович, вы так добры!

Чернявский покинул кабинет своего эксперта, искусствоведа, которого он переманил из Пушкинского музея, и, придя в свой модный кабинет, с презрением взглянул на картины, которые украшали стены.

— Дерьмо собачье! — пробурчал он. — Эльвира, кофе, крепкий кофе!

Секретарша подсуетилась, кофе появился через полторы минуты. Чернявский в это время уже разговаривал по телефону.

— Слышишь, Сергей, не уходи, будь на месте, я через сорок пять минут буду у тебя. Позови своих ребят, есть работа, очень хорошая работа, так что давай дождись меня обязательно.