Отправив людей в барак, он вбежал в штаб. В прихожей, обставленной разными шкафами, рядом с буржуйкой сидел за столиком знакомый ему комендант Перфильев.

Он был настолько увлечен печатаньем, что не заметил подошедшего.

— Здравствуйте, Василий, — тихо поздоровался Ир.

Комендант кивнул, не оборачиваясь.

— Мартынов у себя?

Он что-то промычал, покачав отрицательно головой.

— А Синдо? Ее тоже нет?

Перфильев снова, но уже с раздражением тряхнул головой, продолжая отыскивать нужную клавишу, и, не найдя ее, поднял сердитые глаза на вошедшего. Он тут же вскочил и вытянулся.

— Не обессудьте, товарищ… — протянул он, сильно окая. — Велено спешно отстучать текст, а люд разный наведывается, мешают. А комиссара нету. По делам отбыли.

— Это вы про кого? О каком комиссаре речь? — спросил Ир.

— Об нашем, конечно, — ответил Перфильев. — Неужто… Ах да, простите, то назначение произошло в ваше отсутствие.

— Вот как! — удивился Ир. — А комиссарить есть над кем? Отряд собрали?

— Получено указание из Владивостока. Велено неотлагательно сформировать отряд из местного населения. Теперь, ежели будет какое пополнение, на Иман больше не отсылать. Потому и комиссар наш к седлу привязан, все по заимкам ближним и дальним да по деревням разным ездит, народ собирает.

— Понимаю, — кивнул Ир. — Ну и как — идет народ?

— Кабы не отправили на Иман — штыков у нас было бы уже более ста, — ответил Перфильев. — А пока не густо.

— А командиром, стало быть, Мартынов назначен?

— Как есть — они, — снова вытянулся комендант.

— Садись, садись, Василий. — Ир положил свою руку на его плечо, — я тоже посижу. Устал смертельно.

Однако Ир не сел, отошел к окну и широко распахнул створки. Мысли были не из веселых: в Корее он установил связь с местными революционерами, передал им марксистскую литературу и листовки с призывом активизировать национально-освободительное движение в союзе с Россией. Но ведь это — капля в море…

Топот копыт отвлек его от раздумий. Выглянув в окно, он увидел Синдо, спрыгнувшую с взмыленной лошади, которую придерживал молодой красногвардеец. Вбежав в штаб, Синдо быстро зачерпнула из кадки воду, жадно припала к кружке. И вдруг замерла.

— Учитель?! — вскрикнула она и, сорвавшись с места, кинулась к нему. — Жив, значит!..

— Жив, — ответил Ир глухо. — Только не учитель, а бездарный гимназист…

Но Синдо продолжала с прежней веселостью:

— Слава богу — хоть сам вернулся. А люди… обязательно будут! Я это поняла, побывав среди них. — Взяв под руку, она подвела его к скамейке: — Присядь. Небось заморился? Сейчас я отпущу тебя, только чуточку поговорим. Ну как там Корея?

— Хорошего мало. Не всех встретил, кого хотел. Одни заточены в тюрьмы, другие — скрылись, ушли на нелегалку. А некоторые отступились. Оно и понятно: не каждый способен отречься от семьи, забросить голодных детей. Сирот там и без того хватает.

— Это ты верно говоришь, — согласилась Синдо, вспомнив своих малышей. — Не могут на это решиться, это верно… — повторила она с грустью.

— А Петр где? — попытался отвлечь ее Ир от грустных мыслей.

— С братом Егором на дальние хутора подались. Лошадей да фуража раздобыть. Опасно нынче там появляться.

— А ворчун Янхо? А этот старый шутник Экчун и Сынхва тоже ушли с ним? Конечно, не то давно бы сюда примчались!

— Они погибли, — тихо сказала Синдо, боясь взглянуть на Ира. Она хорошо знала, как дороги для него погибшие друзья. — Ждали они тебя. Очень ждали… — промолвила она, едва сдерживаясь, чтобы не выдать своей слабости.

Ир поднялся и снова подошел к окну. Порывы свежего ветра бились в створки, врывались в комнату. Глубоко вдыхая воздух, он долго всматривался в даль, вспоминая дни, проведенные вместе с друзьями в подполье и крепости. А может, впервые укорял себя за то, что привел их сюда, в Россию, в это пекло, куда постоянно стремился сам. Или думал о тех, кто пришел сюда впервые.

— Ты устал, Ир, — сказала Синдо, подойдя к нему и разглядывая его худое, почерневшее лицо. — Ступай в барак, отдохни.

— Не до отдыха сейчас. Идем, я познакомлю тебя с людьми, которых я привел. Они достойно займут место погибших. — И он первым вышел из штаба.

Пройдя двор, они направились по узкой улице, вдоль которой тянулись однообразные избы хуторян. Слева, на пустыре, показались бараки, а поодаль от них — открытая конюшня с лошадьми.

В насквозь прокуренном бараке было около тридцати бойцов, большую часть из них составляли корейцы. Увидев вошедших, все повскакивали с мест, засуетились, приводя себя в порядок. А Синдо прошла дальше и остановилась перед прибывшими с Иром корейцами.

— Здравствуйте, товарищи, — приветствовала она и, по обычаю Востока, стала здороваться с каждым обеими руками.

Многое слышали друзья Ира об этой женщине, о ее воле и мужестве, но, увидев хрупкую, маленькую кореянку, они заметно стушевались. В своей не по размеру широкой и длинной кожанке и берете, натянутом до самых бровей, она больше походила на подростка, чем на отважного комиссара. Синдо же была довольна знакомством, поскольку они говорили с ней на родном, почти забытом языке с пхеньянским диалектом. Постепенно и у мужчин менялось первое впечатление о ней. В этой хрупкой женщине угадывалась внутренняя сила. Синдо была с ними откровенной и не утаила о своих родителях, разбогатевших здесь за счет чужого труда, и брате, с которым сложились трудные отношения.

Вечером вместе с комендантом она разнесла по нарам матрацы и форму и, пока мужчины мылись в бане, приготовила солдатский обед из щей, картошки и лука. Она понимала, что такая еда не придется по вкусу корейцам. Лучше бы, конечно, соевый суп с сушеной китайской капустой и рисовой кашей, но где их взять? Она сама давно скучала по родной еде и сейчас с удовольствием отведала бы салат из морской капусты, приправленный петрушкой, чесноком и жидкой соей.

Она сидела одна перед накрытым столом, и в памяти ясно оживали далекие дни детства, когда она была окружена любовью и заботой своей матери. А потом — долгие годы разлуки: учеба, рудники Урала, Сибири, революция… Где же теперь мама? Знает Синдо, как не хотелось ей покидать Россию, но пришлось покориться отцу, пожелавшему бежать из России, когда в Приморье была провозглашена власть Советов. А брат Хагу?.. Могла ли Синдо предполагать, что он окажется самым лютым ее врагом… Каждый раз, когда Синдо думала о нем, ей становилось не по себе. Она постоянно ощущала свою вину перед ним. Родная сестра выдворила его из хутора. Знала она, что рано или поздно их дорожки скрестятся и эта встреча может оказаться последней.

Ир с товарищами вернулся из бани в хорошем настроении. Солдатская форма, рассчитанная на дюжих русских парней, висела на нем и на других, как на вешалке. Однако они чувствовали себя в этой одежде куда лучше, чем в своих рваных шароварах и ватниках. И башмаки совсем не подходили к их маленьким и узким ногам, поэтому были связаны поперек онучами. Синдо видела это, но не сделала замечания и только скрыла улыбку.

— С легким паром! — сказала она, приглашая всех к столу. — Ну как? Нравится вам русская баня?

— Еще бы! — воскликнул Бонсек, усаживаясь рядом с Мансиком и Иром. — Мы, кажется, до костей отмылись. Даже легче стали наполовину.

— Теперь налегайте на щи и картошку, чтобы вес набрать, — улыбнулась Синдо. — Боец должен быть сильным и ловким.

— И по возможности — умным, — вставил Бонсек, погладив широколицего Мансика по голове. — С весом-то у него в порядке.

— А у тебя, к сожалению, и с этим туго, — ответил Мансик серьезно, с сочувствием поглядев на Бонсека.

— Вес дело наживное, — сказал Бонсек. — Он прибавляется даже от картошки, а вот с этим, — он снова погладил Мансика по голове, — дело посложнее: сколько матушка отсыпала в горшочек, столько и хранится.

Все смеялись, один Гирсу сидел хмурый, уставившись глазами в пол.

— А что же вы не идете к столу? — обратилась к нему Синдо.