— Но нас ждут в России, — сказал Бонсек. — И ничего не случится, если Юсэк побудет здесь с Эсуги, которой, кстати, уже лучше. Я даю слово, что вернусь за ними, как бы там ни сложились обстоятельства.

— Это разумно, — поддержал его Гирсу.

— Да и хозяевам двоих содержать легче, чем такую ораву, — заметил Мансик. — Ведь мы оставляем их у добрых людей.

Бонсек не унимался. Теперь он наседал на Юсэка:

— А ты что молчишь? Неужели вам нужны няньки?

Юсэк молчал. Мог ли он просить их? И какой прок с того, что они останутся? Разве легче видеть их осуждающие взгляды, слышать упреки? Нет уж — пусть уходят. Правда, еще не сказал о своем намерении Ир. Но если и он решит, тогда будет худо.

— Ну, скажи что-нибудь, — обратился к нему Ир, заведомо уверенный, что Юсэк не одобрит их решение.

— Значит, и вы хотите уйти, — произнес Юсэк, подняв на Ира полные обиды глаза. И ему показалось, что лицо его такое же суровое, как и у других.

— Ну что — оглох ты, что ли? — закричал на него Бонсек. — Говорю же, что вернусь.

— Соглашайся, парень, — поддакнул Мансик, похлопав Юсэка по спине. — Люди здесь, сам видишь, добрые, в обиду не дадут.

Юсэк молчал. Насупившись, он глядел то на Ира, то на Бонсека, то на Мансика. А Бонсек едва сдерживался, чтобы снова не обрушиться на него. Вступился Ир:

— Подождем еще немного, Эсуги скоро окрепнет.

— Нет, я больше не могу ждать, — отрезал Бонсек. — Вы как хотите, а я и так слишком много бездействовал. Этому кладоискателю спешить некуда.

— Я не держу вас, — сказал Юсэк холодно. — Обойдусь… Только зачем смеяться? — Повернувшись, он почти бегом отправился к фанзе.

Войдя в комнатушку, где лежала Эсуги, Юсэк увидел ее сидящей на циновке с поджатыми под себя ногами. На ней было не по размеру цветастое платье из ситца, которое свисало на плечах, обнажая шею и грудь. Заметив Юсэка, она быстро поправила платье, обрадовавшись его появлению.

— А мне хозяюшка подарила платье! Красивое?

Юсэк одобрительно кивнул.

— Где ты так долго был?

— Бродил по деревне, — солгал Юсэк, устало опускаясь к ней.

— А почему такой злой? Наверное, сердишься, что я долго болею? А я уже поправилась. Сегодня даже ходила по комнате.

— Правда? — невесело отозвался Юсэк.

Он мог скрыть от нее неприятный разговор с Бонсеком, но умолчать об уходе товарищей — было нельзя. Она все равно узнает. Разве утаишь? И, представив, как Эсуги огорчится, промолчал.

— И дядя Ир с тобой гулял, да? — спросила Эсуги. — Он тоже, наверное, на меня обижен. Его ведь друзья в России ждут не дождутся. Я это знаю.

— Верно, — согласился Юсэк и, желая узнать, как она отнесется к их уходу, сказал: — Я им предлагал оставить нас, а они… Говорят, друзья там подождут…

— Значит, остаются, — без особой радости произнесла Эсуги.

— И меня это тоже огорчает, — сказал Юсэк, поглядев на нее. Юсэку стыдно было лгать, но и признаваться в том, как страшно оставаться здесь без своего наставника, тоже не мог.

— Тебя это не должно огорчать, — сказала Эсуги, желая успокоить Юсэка. — Болею-то ведь я, а не ты. Вот я и скажу им сама. Дядя Ир меня послушается, — Она вдруг спохватилась: — А мы? Разве мы не пойдем в Россию?

— Они придут за нами, — ответил Юсэк неуверенно. — В крайнем случае сами доберемся. Россия рядом.

Вечером, когда сели ужинать, Эсуги вышла к ним и сообщила, что они с Юсэком решили остаться здесь, а добрые хозяева фанзы дали на то согласие. Услышав об этом, Бонсек укоризненно поглядел на Юсэка, сидящего рядом с ним, ткнув его в бок:

— Вот с кого, мальчик, бери пример! С таким человеком, как Эсуги, не страшно остаться вдвоем и на необитаемом острове!

Ночью они ушли. На прощанье Ир достал из своего вещевого мешка пистолет, отдал Юсэку, сказав, что он ему пригодится. И это было самым лучшим напутствием учителя. Он доверил ему оружие! Значит, считает его взрослым, вполне самостоятельным человеком!

Прощались накоротке при слабом и холодном свете молодого месяца.

— Я приду за вами, — сказал Бонсек, обнимая Юсэка. — И, пожалуйста, не обижайся на мой язык. Сам понимаю: злой он у меня. Страдал из-за него не раз, но что поделаешь, уродился, видать, в свою мать. Ты ведь на нее не серчал, когда она и тебя пронимала.

И может быть, оттого, что Бонсек воскресил в памяти Юсэка добрую тетушку Синай, он быстро забыл обиду и пожелал счастливого пути.

Следуя советам Соним, Ир с друзьями к полудню следующего дня добрались до реки Уссури. На том берегу, заросшем мощными лесами, была Россия. Иру уже приходилось испытывать то волнение, которое теперь переживали его друзья. Впервые он ступил на русскую землю с тремя товарищами, скрываясь от преследования японских властей. Они шли тогда наугад, не ведая, куда и к кому, пользуясь лишь слухами о том, что где-то в лесах Приамурья формируются партизанские отряды. Теперь же у него в России были друзья — и они его ждали. Ир старался не думать о провале своего плана по мобилизации людей в отряд Синдо. Его беспокоило другое: цел ли отряд.

Мальчик-китайчонок, на которого они наткнулись, охотно согласился переправить их на русский берег. Он сообщил, что сторожевые катера проходят здесь редко и только ночью. Мальчик очень обрадовался, когда Ир, сходя с лодки, сунул ему в руку ломтик кукурузной лепешки.

Тайга здесь была почти такая же, как и в Маньчжурии, только кедры и сосны выглядели более могучими, да и звери встречались почаще, особенно пятнистые косули. Лес постепенно редел, и вскоре показались озаренные солнцем поляны, на которых паслись лошади. Ориентируясь по солнцу, Ир скоро вывел товарищей на дорогу, заросшую густой пожелтевшей травой. Было видно, что по ней давно никто не ездил. Однако Ир не сворачивал с дороги и шел уверенно, зная, что эта забытая колея приведет их к поселению. Они шли осторожно, озираясь по сторонам, опасаясь нарваться на банды, давно уже рыскавшие по здешним местам. Вдруг дорогу пересекла свежая тропинка. Ир, не задумываясь, свернул на нее, и вскоре, обогнув поредевшую березовую рощу, они увидели на склоне холма кладбище, а внизу, между стволами сосен, почерневшие от времени русские избы.

Еще в декабре семнадцатого года правительства США, Англии, Франции и Японии вошли в сговор против молодой Советской России. Победа революции в такой огромной стране пугала их. Особенно был встревожен генерал-губернатор Кореи Тераути. Опередив своих западных партнеров, японские крейсеры «Иваши» и «Асахи» уже зимой восемнадцатого года пришвартовались во Владивостоке. А в ночь с четвертого на пятое апреля в городе был высажен десант. Подручный японской армии генерал Семенов захватил в начале апреля всю южную часть Забайкалья. В это же время, при поддержке японских вооруженных сил, в южном Приморье выступили атаман Уссурийского казачьего войска Калмыков и подполковник белой армии Орлов.

В Приморье наступили тяжелые дни. Повсеместно формировались красногвардейские отряды. Уходили на запад поезда с ценным грузом. Эвакуировались люди. Дороги были забиты повозками беженцев.

В те дни и встретились Синдо Ким с братьями Мартыновыми, Петром и Егором, на одной из станций неподалеку от реки Уссури. Это были ее родные места. Синдо, как и Мартыновы, была направлена сюда краевой большевистской организацией в качестве уполномоченной по мобилизации местного населения на борьбу против интервентов. Добровольцев небольшими партиями переправляли к Иману, где формировались крупные красногвардейские отряды.

Штаб размещался на прилегающем к станции хуторе в большом бревенчатом доме, стоящем на возвышении поодаль от других изб. Строение это когда-то принадлежало богачу Свиридову, сбежавшему после революции в Китай. Плотный и высокий плетень, тяжелые ворота, широкие окна с резными наличниками и массивными ставнями, амбар с длинным поперечным железным засовом и, наконец, колодец глубиной в пять метров — все говорило о хваткой домовитости бывшего хозяина. К этому дому и привел своих товарищей Ир.