Не была ли она влюблена в кого-нибудь из них? По всей вероятности, нет, отвечала себе Таня. Она вообще не склонна была влюбляться, по мнению окружающих. Но мама и подруги ошибались. Таня влюблялась, уже она бывала безумно влюблена, страдала, плакала, писала стихи, только объект этой любви никак не мог бы ответить Тане. Это был один из декабристов, умерший, к сожалению, в Сибири еще в тридцатые годы прошлого века. Вообще Таня очень любила эту эпоху и интересовалась ею. Чувства, которые она испытывала по отношению к своему избраннику, были, вопреки мнению психологов, ничем не хуже и не ниже чувств, которые испытывали те из ее подруг, кто влюблялся в товарищей по школе или знакомых. Правда, она и сама считала свои чувства ненормальными, "выдуманными", стыдилась их. Она честно пыталась влюбиться в обычного живого человека, она искренне видела массу достоинств в окружающих ее представителях сильного пола, но любовь как-то не возникала в ее душе. И вот теперь у нее были друзья, в которых, положа руку на сердце, можно было влюбиться. Таня восхищалась ими, но влюбиться... нет, она не решилась бы и не позволила бы себе этого. Слишком уж далеки они и недоступны. Слишком прекрасны. Кто она по сравнению с ними?
Во всяком случае (Танино сердце взволнованно стукнуло) она знала одно: этим людям она предана навсегда. Вряд ли они удостоят ее своей дружбой, но если им вдруг будет нужна ее помощь... Впрочем, какая там помощь. Разве она, ничтожество по сути, может помочь реально хоть кому-нибудь? Тем более - таким людям?
... Гуляя и предаваясь размышлениям, Таня не подозревала, что в этот момент решается ее судьба.
Трое так покоривших ее сердце людей сидели вокруг стола в кухне, залитой ярким электрическим светом. Говорил Кашка:
- ...нельзя вести речь о личных симпатиях, Вик. Мне лично Таня очень нравится. Я даже скажу, что она - редкость, и вряд ли мы нашли бы лучше, если бы специально искали. Но подумай о ней. Она женщина, девушка. Практически, она еще ребенок. У нее впереди вся жизнь. Имеем ли мы право ставить перед ней такой выбор?
- Королева,- негромко сказал Дан, как обычно, совершенно невозмутимый. В противоположность ему, Виктор был явно очень взволнован. Его пальцы нервно вертели и теребили подвернувшуюся вилку. Маленькие пухловатые ладони Кашки мерно постукивали по столу в такт его словам.
- К сожалению, даже такая встреча - не всегда благо,- сказал Кашка,- Это будет означать, знаете что. И вы знаете, что выберет Таня. А она не готова к этому.
- И мы не готовы,- возразил Дан.
- Но она, мне кажется, менее защищена.
- У меня нет такого впечатления,- сказал Дан.
- Ну и что? Мы все сделали выбор сознательно, уже имея какое-то представление о жизни. А она еще не начала жить. Ей только семнадцать лет. Она еще, наверное, не целовалась ни разу. У нее столько планов, она должна жить... Жить, а не бросаться в эту мясорубку.
- Ты что, это серьезно?- спросил Виктор.
- Ну да, да, конечно! Ты знаешь, что я хочу сказать. Понятно, то что мы делаем - самое главное в мире. Все остальное - майя и ничего не стоит. Но это нам понятно! А она еще дитя, и она еще не пробовала этой жизни. И она женщина. Разве в этом предназначение женщины?
- Что мы знаем о ее истинном возрасте и опыте?- сказал Виктор.
- Виктор, я... - Кашка задохнулся. Его серые блестящие глаза смотрели на Виктора в упор. Он сжал маленькую руку в кулак, разжал ее и только тогда решился сказать.- Я знаю, что ты любишь ее. Извини. И ты хочешь тащить ее туда, под огонь? Тебе не жаль?
Лицо Виктора покрылось красными пятнами. Он опустил глаза, шумно дыша сквозь стиснутые зубы. Крепко сжатые кулаки замерли на столе. Наконец, после долгого молчания, Виктор поднял лицо и сказал спокойно:
- Я понимаю все, что ты хочешь сказать. Женщина не может быть воином. Только пойми, что она - воин. Ты не знаешь этого, но я это вижу. И я говорю тебе - да. Я хочу этого для нее.
- Честно говоря, это переворачивает все мои представления,- Кашка развел руками.
- Мои тоже. У меня тоже было другое представление о женщинах вообще,- сказал Виктор. Он как будто совершенно успокоился. Пальцы его расслабились, лицо сделалось бледным.- Ты, может быть, ищешь во мне эгоизм, желание быть рядом с ней? И я искал это в себе, Кашка. Но этого нет. Я знаю одно: это единственно возможное для нее счастье. Иначе она никогда не будет счастлива в этом мире.
- Ну допустим, я верю в твою искренность,- сказал Кашка,- Но не ошибаешься ли ты?
Виктор пожал плечами.
- Я уверен. Но, к счастью, у нас есть прекрасная возможность спросить ту, кто видит дальше нас.
- Но сначала придется взять Таню с собой,- возразил Кашка.- Ты не думаешь об опасности для нее? Если она не сможет...
- Мне думается, она не слабее нас.
- Тебе думается,- буркнул Кашка,- Дан!- окликнул он сердито,- Ты бы хоть что-нибудь сказал!
Дан встал из-за стола, бесшумно отодвинув табурет, подошел к слепому темному окну. Он побарабанил пальцами по стеклу и сказал, не оборачиваясь:
- Что-то она не идет. Пора бы уже вернуться... Не знаю я, ребята. Трудно сказать. И страшно тащить за собой человека, мы и сами действуем на свой страх и риск. Ведь мы и сами еще не готовы, мы слабоваты. Просто у нас выхода другого нет. И, с другой стороны, Вик не ошибается. Это ее путь. А что касается того, чтобы спросить... Надо и на себя брать когда-нибудь ответственность. Королева не может все и всех тащить на себе. Она и так...
Он замолк и повернулся к друзьям. Те смотрели на него не отрываясь, застыв неподвижно.
- Мнения разделились. За мной, выходит, решение. Что ж, так... Видишь, Кашка, скоро все окажутся под этим огнем. Если мы не удержим границу. Только мы ее держим, больше никто. И нам дорог каждый человек. Тем более, она не слабее нас. Я тоже уверен в ней...
Он сделал паузу, и в паузу эту ворвался резкий веселый звонок в дверь. Виктор нервно вздрогнул.
- Таня,- прошептал он,- так что, Дан? Берем?
- Берем,- решительно сказал Дан, пересекая кухню большими шагами в направлении двери. Кашка поднял руки вверх с видом сдающегося в плен.
Когда Таня вошла, ничто уже не напоминало о только что имевшей место дискуссии. Лица всех троих были, как обычно, веселы и спокойны.