А у нас в начале и речи никакой не шло о богословии, но мы лишь надлежащим образом воспользо­вались сказанным отцами против хулившего свет созер­цания, понимая, что подобает хранить каждую [часть] в своих ее пределах и частным образом богословствовать и писать об откровении так, как мы прияли [от отцов]. А тот, кто их различие развернул до противоположных частей [234] и таким образом противопоставил их друг другу, воспользовался одной против другой, не оставив незатронутой и другую. И, будучи обличен нами в этом на Соборе, он от стыда сам себя выказал иноземцем [235] . А по его бегстве затем и посчитавший для себя делом чести показаться нам новым Варлаамом [236] , как видите, впадает в толикие безумства. И вот, дабы этому уж точно ни в чем не уступать тому в злохудожестве, то поскольку, говоря правду, он не мог бы обвинять нас, он прибег ко лжи и клевете, нечто из написанного нами изъяв из контекста и различным образом исказив отъятиями, прибавлениями и перетолкованиями, говоря и делая точно то же самое, что и Варлаам, за исключением того, что тот после первого Собора обратился в бегство и более не решился наглеть, а этот с крайним бесстыдством понадеялся еще в чем-то преуспеть. Ибо когда ради него собрался и второй Собор для обсуждения тех же вопросов и порешил то же, что и первый, а он по обличении публично подвергся епитимии от божественнейшего патриарха и от заведующих мирскими делами [237] , и от самих вселенских судей (καθολικων κριτων), то видевший [это] народ подвигнулся против него, так что и при том, что некоторые из наших просили [за него], его едва оставили в покое. И вот, когда столько всего произошло в защиту истины от него, или – лучше сказать – в его защиту [от заблуждения], он, не краснея, держится тех же речей.

Итак, когда мы говорим, что иногда и благодать обожения называется отцами божественностью, поскольку и удостоившиеся этой благодати называются ради нее богами, – хотя она, согласно этим же самым отцам, не является ни сущностью Божией, ни ангелом, ни чем-либо из числа приемлющих благодать, ибо она есть благодать и боготворящий дар Духа, – так вот, когда мы говорим это, он, извращая, перетолковывая и лукаво похищая благочестивый смысл написанного, клевещет, будто мы почитаем двух богов или две божественности, и сам явственно отвергая голос отцов, чтобы обмануть других, выставляет нас перед ними словно личину собственного отвержения, умышленно возводя на нас эту напраслину. Разве же не слышал он собственными ушами, как мы произносили доброе исповедание, которое отцы провозгласили даже символом благочестия, как достаточное доказательство того, что мы чтим одного Бога и поклоняемся единой божественности в трех совершенных ипостасях? Но, как ка­жется, новые сии богословы не считают это символом истинного богопочитания.

Что же? Разве не знают они, что мы учим о двух природах, волях и энергиях во Христе? Так что, если одна из них в любом случае является человеческой, то другая, конечно же, будет божественной. Поэтому как же не одно­го мы почитаем Бога, почитая одну божественную природу, волю и энергию? Что же? Разве в иного мы Бога крестились, нежели эти новые обвинители? Мы ведь и [сами] крестим. Так что, либо и мы единого почитаем Бога, в Которого и крестились, и крестим по Его великой милости, либо и они не почитают единого Бога. Таким образом христiанооглагольники (χριστιανοκατηγοροι) [238] являются обвинителями себя самих (αυτοκατηγοποι). Если бы мы это говорили, что почитаем двух богов и славим две божественности, – по одной на каждого из них, – то тогда мы бы по справедливости были ответственными за то, в чем нас обвиняют. Покуда же мы такого не говорим, то по справедливости это обвинение относится к тем, кто от себя говорит это [о нас], не только как ко клевещущим, но и как к извращающим благочестивые догматы.

Но довольно сего. Подобает нашему слову вернуться к заранее установленной последовательности.

Давай же определим то, что открыто говорится обеими сторонами и кажется имеющим [в себе] некую причину затруднения. Ибо нам говорят: «Если [почивающую] в святых благодать, вы называете нетварной не по какой иной причине, как только потому, что они причащаются Бога (а все тварное причащается Бога, поскольку Он проникает сквозь все и всему уделяет [от Своих даров]: иному бытие; иному же, – вдобавок к бытию, – еще и чувственную, или разумную, или мыслительную жизнь), то нетварное будет во всем этом: в одном — бытие; в другом — жизнь; в третьем же, – сверх того, – разум и мышление». Мы же, согласуясь со святыми, вовсе не удостоили бы их ответа: ведь в христианских догматах преобладает вера, а не доказательство. Но ради увлекаемых правдоподобностью их речи, следовало бы, предвосхищая [их возражения] ответить им: «Если [почивающую] в святых богосоделывающую (θεουργον) благодать вы, о любезнейшие, потому называете тварной, что все тварное причастно Бога, то все будет зваться у вас святым, и вся тварь будет боготворима вами. Ибо [тогда] не одни только разумные [создания] — вернее, те из разумных, что стали причастны боготворящего дара Духа — окажутся святы, но также и неразумные, и, вдобавок к ним, неодушевленные. Ибо что с того, если даже одному достается в удел лучшее существование и лучшая жизнь, чем другому, и ты увидишь разницу между [твоими] святыми? Значит, пчела у тебя святее мухи; агница — [святее] пчелы; другие животные — агницы; а святее их человек, хотя бы это была и Иезавель. И еще: муравей святее комаров, а его святее баран, или, если угодно, бык или слон, или какое другое из животных, а их, в свою очередь, святее человек, хотя бы он был подобен Ахаву. Таким же святым будет и тот, кто [своими] смехотворными учениями подталкивает нас к таковым нелепостям, очевидно являясь противником Христова Евангелия».

Ибо если тварным является [пребывающий] в святых боготворящий дар Духа и тем же самым, что и некое естественное состояние или подражание (μιμησις), как повсюду учит нападающий на нас [239] , то обоживаемые святые не становятся над природой, и не рождаются отъ Бога [240] , и не суть Дух, как рожденные от Духа[241], и не единъ духъ съ Господѣмъ, как прилепившиеся к Нему [242], и не одним только вѣрующимъ во имя Его дадѣ Христосъ область чадомъ Божиiмъ быти[243], придя [ко Своим]; ведь и прежде вселения Своего [с людьми] Он — если уж Он естественным образом присутствует в нас — пребывал со всеми язычниками, да и теперь пребывает со всеми злочестивыми и нечестивыми. Послушай почитаемого [всеми] Максима, беседующего с Пирром и говорящего: «мановением Божьим были движимы и Моисей, и Давид, и все те, кто отложением человеческих и плотских характерных свойств стали вместилищами божественной энергии» [244]. И еще, в другом месте: «… подобно образу (εικων), восшедшему к своему первообразу (το αρχετυπον), и восприявшему божественное действие, или, скорее, как ставшему в обожении богом и в большей степени наслаждающемуся исступлением, нежели тем, что в нем естественным образом пребывает или уразумевается, по причине победившей его благодати Духа».[245]