Я и сам, как и подобает преисполненному желания мести безумцу, пошел добровольцем в десант. Военные, к слову, начали понемногу отходить от спячки, вызванной размеренным течением жизни. Многие тяжелые крейсеры были поставлены на боевое дежурство. Мы начали гоняться за Могильщиками. Правда, для меня эта погоня была недолгой. Во время первой же высадки я сдрейфил. Одно дело уничтожать врага в своих мыслях, а другое – столкнуться с ним лицом к лицу. И понять, что лица у него нет. Могильщики были настоящей чумой, они двигались во все стороны от «хобота» с поистине немыслимой скоростью. Вооруженные огнеметами, солдаты едва успевали сжигать эту гадкую плесень. Многие становились для неё пищей. Я должен был быть готов к этому. Но я не был. Для меня стало шоком, когда парень, с которым мы сидели рядом в десантном шлюпе, превратился в черное месиво и направил на меня оружие. Я сжег его просто потому, что мой палец от страха прямо-таки врос в курок. Я не хотел ни слышать его криков, ни видеть, как он корчится. Но закрывать глаза было нельзя, потому что Могильщики были совсем близко. Мой разум не вынес этого зрелища, меня стошнило, ноги подкосились, я упал на землю. И этим воспользовался Могильщик. Он впился в мою руку и начал ползти по ней вверх. Не знаю, кого или что благодарить за то, что мое животное желание жить заставило меня быстро достать из нагрудного кармана лазерный нож и отсечь руку. А потом сжечь её. Боль была адской, и если бы нашему взводу не приказали отступать и сам командир не потащил меня за шкирку к шлюпу, я бы потерял сознание прямо на поле боя. И умер бы напрасно.

Меня подлатали довольно быстро. С момента, как санитары бросили меня на больничную койку, до визита посыльного от командующего части прошло пять дней. За это время мне приживили кибернетический протез вместо потерянной руки, прокололи антибиотики и несколькими инъекциями кофеина вывели из сонного состояния, вызванного анестетиками. Моя новая рука, сделанная из тантала, оснащенная миниатюрным ядерным реактором и покрытая синтетической кожей, слушалась меня как родная. Я вполне мог нарисовать ею картину, если бы только умел рисовать. А пока металлические пальцы держали всего лишь сигарету. Без фильтра конечно, фильтры я терпеть не мог еще с университетских времен. А потом, когда женился на Кате, курил без фильтра потому, что так можно было быстрее накуриться. Катя не выносила табачного дыма и поставила мне условие «кури, где хочешь, но не дома и не рядом со мной». Я очень любил её. Сильнее я любил только нашу маленькую дочурку. Ей исполнилось всего три годика, когда на Землю напали Могильщики. И меня не было на её дне рождения. Вот уже пять лет двадцатого апреля я ставлю на стол её любимый торт и зажигаю свечи по количеству исполнившихся бы ей лет. Каждый год. Об этом не знал никто. Потому что у меня никого и не было. Ни друзей, ни близких. Только враги, жестокие и молчаливые.

– Рядовой Гришин? – громко спросил посыльный – долговязый парнишка лет семнадцати с редкими усиками. Слишком молодой, чтобы превращаться в черный высушенный скелет.

– Так точно, – ответил я, соскочив с кровати и встав по стойке «Смирно!». Я ужасно хотел вернуться в строй, и этой своей выходкой хотел показать, что со мной уже всё в порядке. – Приказ вернуться в строй?

– Никак нет! – не снижая громкости, сказал посыльный. – Приказ явиться к командующему!

Такой приказ мне совсем не понравился. Капитан Приходько вызывал к себе только тех, кто серьезно оплошал, в остальных случаях предпочитая решать вопросы через подчиненных. И то, что он хотел видеть меня лично, означало как минимум выговор. А может, сразу расстрел. Хотя сейчас расстреливали редко. Нас осталось не так много, чтобы разбрасывать жизни, как конфетти.

Штаб командования части номер девятьсот пять планеты Тесла располагался на покрытом диковинной растительностью острове, дрейфующем в розоватом от водорослей океане. Всего таких островов на планете было пять, размером каждый был с Гренландию. Примерно конечно, какой-то был чуть больше, какой-то чуть меньше. Три из них несли на себе крупные мегаполисы, Полуденск, Грилтон и Платов. Четвертый стал гигантским парком отдыха от городского шума. Несколько озер, стройные ряды земных деревьев, даже выведенные генетиками лебеди. А на пятый пустили военных.

– Рядовой Гришин по вашему приказанию прибыл! – отчеканил я, войдя в кабинет капитана и отдав честь. Александр Кузьмич даже не поднял глаз. Он готовил для меня свою собственную казнь.

– Ну какой ты рядовой, сынок? – печально произнес он. – Ни выправки, ни боевого духа. Только ненависть, которую ты испытываешь каждую секунду своей жизни.

– Товарищ капитан, все, кто был мне дорог, погибли там, на Земле. Что еще я должен испытывать?

– Мы все потеряли близких, рядовой, – покачал головой капитан. – У меня был сын, твоего возраста. Работал на опреснении Средиземного моря, когда эти твари прилетели. Думаешь, я не хочу выжечь их всех до единого? – он сделал паузу, словно ожидая от меня ответа. Но я промолчал. – Каждый, кто остался жив, носит это желание в своем сердце. Но ты и сам наверняка уже понял, что тебе не место на передовой. Ты психанешь и убьешь своих же.

– То есть, вы хотите выгнать меня? – от обиды у меня на глаза навернулись слезы. Быстро же закончилась моя война. Тренировки, жуткий бой, пожизненное увечье – и всё это для того, чтобы какой-то человек сказал тебе «Извини, сынок, это не твое». А за слезы капитан еще и бабой обзовет. Но я ошибся. Он этого не сделал. Я совершенно не ожидал, что он встанет из-за стола, подойдет ко мне и по-отцовски обнимет за плечи:

– Я не выгоняю тебя, сынок. Просто хочу, чтобы ты занимался тем, в чем силен. Ты ведь был корабельным инженером?

– Так точно! – улыбнулся я, начиная догадываться, к чему клонит капитан. – Специализировался на пеленге и биосканировании!

– Подходит, – раздалось откуда-то сзади. Оказывается, всё это время в комнате находился еще один человек. Он сидел на стуле в нише возле входа, поэтому я его не заметил. Средних лет, хотя седина уже тронула виски. Белый форменный комбинезон выдавал в нем принадлежность к Исследовательскому Корпусу, к едва ли не самой привилегированной касте в среде военных. Служащие Корпуса проводили испытания опытных образцов оружия и различных технических средств, используемых армией, нередко подкидывали ученым идеи для разработок. Попасть туда было мечтой любого уставшего от просиживания штанов в казарме солдата, только не всякого брали в Корпус. Отличники учебы, рационализаторы с производств, просто хорошие специалисты своего дела – вот кто мог носить белую форму. И для меня предложение капитана было лучшей альтернативой заливанию горечи утраты синтетической водкой.

– Так точно! – радостно крикнул я и, расчувствовавшись, обнял капитана. Тот недовольно закряхтел, но выговаривать не стал.

С тех пор много воды утекло. Объединенное Правительство Человечества недолго протянуло без поддержки Земли. Так ненадолго сплотившиеся, люди снова разбились на два лагеря, Содружество Колоний, под знаменами которого были практически все колонисты, и Протекторат Афродиты, в чьих рядах стояли жители второй Земли и нескольких близлежащих планет. До открытой конфронтации пока не дошло, но некоторые особенно резвые солдаты, несшие службу на условных границах территорий Содружества и Протектората, без зазрения совести стреляли в тех, кто приближался к постам на расстояние выстрела. Это неотъемлемая черта нашего рода: вместо того, чтобы объединиться против общего врага, мы воюем друг с другом. Потому что так проще. Потому что, стреляя в такого же, как ты, человека, ты знаешь, куда стрелять и сколько раз, чтобы он умер. А стрелять в неведомого противника намного труднее. Наш корпус принадлежал Содружеству, хотя для меня это не имело никакого значения. Я знал, что не буду убивать себе подобных только из-за того, что так решил какой-то жирный кот, жаждущий абсолютной власти. У моего врага нет человеческого лица. И вообще никакого лица нет.