К чести Ирвина – если у него таковая вообще имелась – мне не пришлось его долго ждать. Если измерять время в выкуренных сигаретах, то у меня ушло на ожидании не более десятой части пачки. Омерзительное лицо, вечно ухмыляющееся в те минуты, когда его не делал ещё более омерзительным животный страх, выражало некую удовлетворённость, что я мог бы объяснить успехом поисков, которые я намеревался оплатить.

– Ты пришёл с деньгами или с пистолетом? – спросил мой собеседник, не переставая ухмыляться. Я бы многое отдал за то, чтобы вытравить эту ухмылку с его лица кислотой, но судьба сделала меня безропотным рабом этого подонка.

– Смотря, с чем пришёл ты, – ответил я, закурив новую сигарету. – У нас был уговор.

– Я помню, – кивнул Ирвин. – И свою часть я выполнил. Я нашёл того, кто оплатил наёмного убийцу.

– Это Уоррен? – спросил я, оживившись.

– Терпение, мистер Гомес. Я сейчас отведу тебя к этому человеку, и вы обо всём поговорите сами. Идёт?

– Идёт! – я вскочил из-за стойки, достал из кобуры «Беретту» и передёрнул затвор. – Ты, Ирвин, хоть и скотина, но поработал отлично. Держи! – я протянул Ирвину пачку купюр. – Восемьсот, как договаривались. А теперь веди меня.

Я повернулся к двери, и это, как я впоследствии понял, было моей ошибкой. Невероятной силы удар по затылку швырнул меня во мрак забытья, и единственной мыслью, искрой промелькнувшей в этом мраке, была «Почему я не пристрелил это дерьмо?»…

Медленно, будто выбираясь из-под завала тяжёлых валунов нестерпимых мук, в мою голову возвращалось сознание. Кровавая пелена постепенно рассеивалась, являя взору жёлтые стены едва освещённой комнаты. Одинокая лампа болталась на проводе под потолком, как осуждённый болтается в петле. Я попытался пошевелиться, и попытка эта разорвала успокаивающий разум занавес неведения осознанием того, что я привязан к стулу прочной верёвкой, больно врезавшейся в запястья. Я едва не завыл от отчаяния, и, вполне вероятно, что возопил бы, подобно библейским камням, если бы в тот самый миг пленивший меня не решил показаться.

– Хромой Джек? – я не верил своим глазам. – Так это всё ты?

– Нет, Майк, это всё ты! – усмехнулся хозяин «Шарма». В свои пятьдесят он имел неплохую комплекцию, подходящую более всего боксёру-тяжеловесу, а покрытое шрамами лицо, всегда гладко выбритое, было для красивых дурочек сродни огню для мотыльков. Стоит ли говорить, что дурочек этих ждала неминуемая смерть, как только они наскучат Джеку. Столько материнских слёз омывали эти жестокие черты, столько ликов смерти воплотилось в них. Я мечтал раздробить этому ублюдку череп парой десятков пуль, но никак не мог подступиться к нему, потому как последний этаж «Шарма», где располагался офис Хромого Джека, охранялся дюжиной свирепых громил, хорошо вооружённых, так что я уподобился бы москитной сетке, сделав лишь пару шагов в сторону заветной двери. А полицию связывала по рукам дружба Джека с мэром Города Дональдом Толботом, проводившим в стенах «Шарма» значительную часть своего свободного времени. Разумеется это выглядело нелепым фарсом – все всё знали, и никто ничего не предпринимал. Прокурор и рад бы дать делу ход и добиться снятия мэра с поста, но его сестра получила грант на свои исследования в области энтомологии благодаря Толботу. А сын получил место в мэрии, несмотря на пристрастие к наркотикам. Фрэнки пытался копать под прокурора, но был в вежливой форме предупреждён о том, что если не соизволит прекратить своё занятие, Амели это совсем не понравится. А я не мог принести себя в жертву, не будучи уверенным в том, что утащу Хромого Джека за собой в могилу.

– Что я тебе сделал? – простонал я. – Что сделал тебе Фрэнки?

– Что сделал, говоришь? – прошипел Джек, наклонившись ко мне. От него пахло дорогим одеколоном и неприятностями. – Ты знаешь, сколько стоит китаянка-подросток на чёрном рынке? Знаешь, какая с неё прибыль? Ты лишил меня вещи, которой я очень дорожил, и я отплатил тебе тем же! А этот твой друг-полицейский, вместо того, чтобы вернуть мне собственность, переправил её в Китай – не очень законным, заметь, путём. Тлетворное влияние Майка Гомеса, не иначе. Вот пусть теперь чуть поумерит свой пыл, посидит, поплачет над жёнушкой. Может, ума наберётся. А вот тебя, мой дорогой Майк, только могила исправит, – Джек сунул руку во внутренний карман своего тёмно-синего пиджака и вытащил мою «Беретту». Только сейчас я заметил, что этот подонок был в перчатках. Заметил, и с ужасом понял, что он собирается сделать. – Не выдержал наш мститель груза одиночества. А может, в нём взыграло чувство вины за смерть Амели? Ведь это из-за тебя она мертва!

– Из-за меня… – пробормотал я, внезапно осознав правоту Хромого Джека. Относительную правоту, разумеется, ведь выстрелы оплатил он. Но стреляли по моей вине. Я нарушил целостность одного из механизмов, приводивших Город в движение, даже не задумавшись о последствиях. А подумать стоило. Я сомкнул веки и приготовился к встрече с судьями по ту сторону жизни. Приготовился выслушать их суровый приговор.

Прогремел выстрел. Потом ещё один. И ещё один, и ещё… Запахло порохом и кровью, затрещала дверь в комнату, послышались грубые ругательства громил Джека. А потом и дикий вопль самого хозяина «Шарма». «Нет, он что, меня совсем убивать не собирается?» – подумал я и открыл глаза.

Джек лежал на полу в луже крови. Дверь была выломана несколькими мощными ударами, в комнате в компании двух молодчиков из отдела убийств, с поднятым пистолетом стоял Фрэнки, пребывая в оцепенении, которое мне было хорошо знакомо. Со мной такое было, когда я выпотрошил Винсента. Будто бы твоё сердце спрашивает разум: «И это всё?». А разум терзают мысли о том, что это неправильно, не по-библейски.

– Я убил его… – прошептал Фрэнки. – Убил… так быстро…

– Обстоятельства так сложились, – улыбнулся я. – Может, всё-таки соизволишь освободить меня? Ну, или вы, господа? – Полицейские спохватились и подошли ко мне, чтобы разрезать верёвку. Это было не так просто сделать, но уже через несколько минут я стоял, опираясь на стену, бесконечно довольный своей жизнью. – Как ты понял, что я здесь?

– А я не тебя искал, – усмехнулся Кастелло, выйдя, наконец, из оцепенения. – Я искал Джека. Говорил я тебе, не связывайся со всякой мразью. Подождал бы немного, потолковал бы с экспертами. Ведь сонные почерковеды – это одно, а наши гении из лаборатории – совсем другое. Они и знаки водяные нашли, которые обычно наносят на фирменные бланки всяческие конторы, пытающиеся казаться солидными. И отпечатки – и всего за полторы тысячи кредитов в месяц жалования. Кто в дураках, а, Майк?

– Не иначе, как некий Майк Гомес, – вздохнул я. – Пожалуй, ты прав, меру нужно знать во всём. Особенно в общении с ублюдками.

– Надеюсь, этот урок ты усвоил надолго, – кивнул Фрэнки и посмотрел на часы. – Кстати, в это время мы с тобой обычно встречаемся в «Дьютимене». Не будем нарушать традицию?

– Думаю, нет, – я попытался сделать шаг, и, как ни странно, мне это удалось. – Твои ребята управятся?

– Можешь не сомневаться. А по дороге ты мне посоветуешь, как лучше прижать прокурора и мэра. Мы ведь разрубили этот гордиев узел?

– Фрэнки, Фрэнки, – покачал я головой. – Ты полицейский до мозга костей! Ведь ты только что отомстил за Амели! Или тебе всё равно?

– Мне не всё равно, – сказал Кастелло, вытащив меня на лестницу – а иначе я бы не доковылял до неё до завтрашнего утра. – Амели отомщена, но не думаю, что ей понравилось бы, если бы я на этом остановился. И я не остановлюсь.

Мы спустились и сели в «Форд» Фрэнки, стоявший у чёрного хода. Кастелло повернул ключ, двигатель сипло заурчал, и мы поехали навстречу времени, чьи мрачные палачи больше были нам не страшны. Ибо нет страха у того, кто сам – страх.

Чужое небо

Память человека – удивительный механизм. Когда жизнь наносит не смертельный, но очень чувствительный удар, разум "затирает" ластиком времени черные пятна невыносимой боли. Боли, от которой хочется сбежать в холодные объятья смерти. Я часто благодарю эту особенность памяти. Каждый раз, когда смотрю в холодное осеннее небо, вижу на нем далекой звездой земное солнце. Бывшее земное. Пять лет назад планеты, на которой я родился и вырос, не стало. Она превратилась в черный сухой кусок скалы всего за пару часов. Никто не успел ничего сделать. Даже корабли, стоявшие в ангарах, не успели подготовить к запуску. Четыре миллиарда человек превратились в воспоминания. Вместе с моей семьей. Когда меня всё-таки захлестывает волна боли, я жалею о том, что согласился лететь инженером на транспортнике до Бетельгейзе. Останься я тогда с родными, муки мои закончились бы быстрее. "Нет, – говорю я себе, – не для того судьба подарила тебе жизнь, чтобы ты скорбел. Ты жив для того, чтобы сражаться!" Сражаться с мерзкими Могильщиками, уничтожившими Землю и несколько заселенных людьми планетоидов. Могильщики были первой и пока единственной чужой расой, встретившейся землянам на их пути в глубокий космос. Если бы кто-то мог тогда предположить, к чему приведет эта встреча. Конечно, экспедиции, прощупывавшей планеты системы Комо на предмет наличия полезных ископаемых, показалось любопытным представшее перед ними зрелище. Огромная черная махина, даже на звездолет-то не похожая, застыла у одной из планет, протянув некое подобие хобота к поверхности. Это были они. Могильщики. Геологи, придерживаясь стандартной процедуры для таких случаев, попытались выйти на связь с инопланетным кораблем. Если конечно этот ком плесени был кораблем. Могильщики не удостоили землян ответом. Каким-то непостижимым для человечества способом они определили, откуда прилетела экспедиция, и решили посетить нашу колыбель. Геологи даже не успели рассказать об увиденном прежде, чем ком плесени достиг Земли и протянул к ней свой черный хобот. Проклятое человеческое любопытство! Если бы земляне не стояли с раскрытыми ртами, пока «хобот» опускался на планету, многих можно было бы спасти. По крайней мере, я так думаю. Но когда люди осознали весь ужас происходящего, было уже поздно. По «хоботу» на поверхность начали спускаться сами Могильщики. Впрочем, тогда никто наверняка не понял, что это враждебная инопланетная раса. Потому что представляла собою она некое подобие плесневого грибка. Как плесень может быть разумной – этого биологи не знают до сих пор. И как против неё воевать – до сих пор не могут сказать военные. Однако Могильщики не были просто плесенью. Они поглощали всё, что содержало в себе влагу. Траву, плоть. Даже вода из океанов устремилась по «хоботу» в чрево их корабля. Но не это было самым страшным. Если Могильщик начинал поглощать человека, он мог контролировать его действия. Так, выступившая против пришельцев Объединенная Армия Человечества в считанные минуты стала армией его врагов. Сыновья убивали матерей, мужья – жен и детей. Лишь одно радует – этот содом длился недолго. Всего часа хватило пришельцам на то, чтобы расправиться с той частью человечества, которая предпочла остаться в колыбели. И еще час – на то, чтобы колыбель превратить в могилу. Те, кому посчастливилось выжить – а это были около трех миллиардов колонистов и почти миллиард жителей Афродиты, планеты, которую мечтательные романтики, прибывшие на сотнях тысяч кораблей, назвали второй Землей – жили лишь одним желанием. Отомстить. Стереть Могильщиков в порошок. Превратить в облака фосфоресцирующей пыли.