И сразу двигавшиеся по дороге войска рассеялись по лесам и овражкам — так вырывается разлившаяся река до своего русла, затопляя кругом поля, долины и леса.
Опустела дорога, истоптанная ногами людей, с отпечатавшимися на ней следами узорчатых шин и лошадиных подков.
Занялся тусклый день без зари. Небо со всех сторон было обложено свинцовыми облаками, на далеких и близких полянах не виднелось ни души. Лишь откуда-то из леса доносилось ржание коней да замирающее урчание моторов.
Высоко-высоко прерывисто выл мотор. Лейтенант Иваниди взглянул наверх; в просвете облаков показался медленно пролетающий самолет с широкими крыльями.
— Рама, — определил лейтенант.
— Какая рама?
— Разведчик, «Фокке-Вульф».
— Не бомбит?
— Иногда. Вылетает на разведку, проводит съемки. Были такие и в Финляндии, там я научился их различать.
Лейтенант поторопил взвод. Подходили к горловине оврага. Навстречу им шел помощник начальника штаба, старший лейтенант Атоян, с землистым цветом лица и полузакрытыми от бессонницы глазами. Он рукой указал предназначенное взводу место.
— Там, вокруг штаба, немедленно отрыть противовоздушные щели, глубокие и узкие, зигзагом!
Добравшись до оврага, Каро увидел в нем весь полк, незаметный до этого даже на расстоянии нескольких шагов. Он спросил лейтенанта:
— Здесь весь наш полк, товарищ лейтенант?
— Весь.
Это было хорошо. Быть может, он сумеет повидать Анник и Аргама. На опушке леса, укрытые кустарником, глядели в небо зенитные пулеметы. Какой-то сержант, кружа на месте, разглядывал в бинокль небо. Развесив на мокрых деревьях плащ-палатки, бойцы начали отрывать окопы. Один из них счищал грязь с лопатки приговаривая:
— Ишь, какая липкая глина. Пристает, проклятая, как смола…
Но где же война, где же фронт? Его голос доносился издали лишь глухими раскатами грома. Не очень большое расстояние отделяло бойцов от того мира, откуда доносились эти раскаты…
Когда послышалась команда стать на отдых, Каро отпросился у лейтенанта Иваниди в первый батальон — повидаться с товарищами. Ему хотелось отпроситься в санчасть, но он постеснялся.
— Вернешься через полчаса! — разрешил лейтенант. — Это за тем холмом, и двухсот метров не будет. Сперва санчасть, а чуть подальше — батальон. Иди.
Каро обрадовался. Значит, так близко санчасть полка? Он туже затянул пояс, перевесил автомат и, ступая по прелой листве, двинулся в указанном направлении, едва удерживаясь, чтобы не побежать. Зацепившись ногой за разветвленные корни, он споткнулся, обеими руками обхватил мокрый ствол дерева с замшелой корой и пошел спокойней.
У привязанных к деревьям коней на каких-то ящиках сидели солдаты. Рядом была разбита серая палатка. Девушка в военной форме вошла в палатку. Не Анник ли это? Каро остановился, но в ту же минуту услыхал свое имя. В сдвинутой набок пилотке, откинув на спину капюшон плащ-палатки, оставляя на опавшей листве следы маленьких сапог, к нему навстречу бежала Анник.
— Каро!.. А я как раз собиралась к тебе! Куда это ты идешь?
— Тебя искал, — ответил Каро, крепко сжимая руку Анник.
Одна из девушек окликнула:
— Нашла, Анаида? Поздравляю!
— Нашла, спасибо, того же тебе желаю.
— Мне едва ли удастся найти. Он далеко, кто знает, где, — ответила пухленькая русская девушка, сворачивая к палатке.
— Что нам делать, куда пойти? — спросила Анник.
— Не знаю, — ответил Каро, продолжая радостно смотреть ей в лицо. — Может, повидаем Аргама? Он недалеко.
— Отпрошусь, пойдем.
Анник вошла в палатку и спустя минуту вернулась.
— Пошли.
Пробираясь между толстыми деревьями, они спустились в рощу. По пути им встретился старший лейтенант с плутоватыми сероголубыми глазами.
— Куда идете?
И не успел Каро раскрыть рта, как Анник уже отрапортовала, что они хотят повидать солдата первой роты первого батальона — Аргама Вардуни, она из санчасти, а товарищ из комендантского взвода.
— Понятно. Идите, их взвод вон около того толстого дуба.
Аргам, разостлав плащ-палатку на добытых из скирды снопах, лежал на спине и смотрел на небо. Когда его окликнули, он удивился, потом не спеша поднялся, обнял Каро и Анник.
— Глазам своим поверить не могу!
— Всего два дня не встречались, — заметала Анник.
— Да, но что за дни! Нынешняя ночь, можно сказать, равнялась году.
— Что у тебя с руками? — спросил Каро, взглянув на руки Аргама.
— Распухли. Окопы рыл, да и от сырости.
К ним подошли бойцы взвода.
— Товарищей встретил? — спросил Ираклий. — Вот и хорошо, чудесно!
В эту минуту открыли стрельбу зенитные пулеметы и орудия.
Бойцы обернулись на выстрелы. Деревья мешали разглядеть небо. Пробежав несколько шагов к маленькой прогалине, они увидели пять фашистских самолетов. Впереди их разрывались снаряды, оставляя в воздухе комочки белого дыма. Не успевали рассеяться первые клубы, как близко от самолетов появлялись новые. Затаив дыхание, бойцы следили за выстрелами, а самолеты все удалялись на запад.
— Вот тебе и зенитчики. Соломой бы их кормить, а не хлебом! — заметил кто-то из бойцов.
Анник и Каро оглянулись на говорившего. Это был Бурденко. Самолеты пролетали над лесом, когда издали послышались новые разрывы. Вокруг удалявшихся самолетов умножились белые дымки. И вдруг один из стервятников начал падать, оставляя за собой длинный черный хвост. С земли поднялся огромный столб дыма.
— Подбили, браво, подбили! — приплясывая на месте, воскликнул Ираклий.
— А этим зенитчикам назначить усиленное питание! — одобрил Бурденко. — Вот это молодцы! Хорошая примета — до начала боя видеть, как горит фашистский стервятник!
Вскоре в том направлении, куда удалились самолеты, послышались взрывы, и им вторило эхо в лесу..
— Бомбят, гады! — сказал Ираклий. — И как бомбят!
Когда утихли взрывы, бойцы переглянулись.
Аргам сидел на толстом пне. На лице его было какое-то странное выражение. Он взглянул на Анник и Каро.
— Будто сон, — оказал он, — лес этот, поля… вчерашняя ночь… бомбежки… Знать бы — что думают теперь о нас родные? Да, а завещание вы уже написали?
— Какое завещание?
— Да ваше последнее слово.
— Почему последнее? — удивилась Анник.
— Думаете, мы уцелеем до конца войны? — печально улыбнулся Аргам. — Нет, я уже написал и вложил в медальон свое последнее слово.
— Вот уж ни к чему! — фыркнула Анник. — А я, например, свой медальон в игольник превратила.
И она вытащила круглый, как наперсток, продолговатый жестяной медальон.
— В медальоне храни иголки! — продолжала Анник. — Поверь, пригодятся. Вот пуговицы у тебя еле держатся, нужно покрепче их пришить. А завещание свое порви!
«Молодчина Анник!» — подумал Каро.
Как всегда, Каро мало говорил. Ему достаточно было того, что он встретил друзей, слышит их беседу.
Анник глядела на подавленного Аргама и думала: «До чего он жалок!»
— Вспомни, с каким воодушевлением мы ехали на фронт, — добавила девушка. — Вспомни свое стихотворение, которое я так раскритиковала, а теперь знаю наизусть.
Аргам поднял голову и укоризненно посмотрел на нее.
— Ты пришла ко мне как товарищ или как агитатор?
— Стыдно! — резко бросила Анник.
И впрямь, с каким энтузиазмом они ехали на фронт!
Анник подробно описала в своем дневнике последний день мирного житья, и теперь, когда она напомнила Аргаму о нем, в ушах у нее снова зазвучали веселие споры и смех…
…День был воскресный. Она и Седа поджидали Ар-гама и Каро, чтобы вместе отправиться погулять в норкских садах. Парни что-то опаздывали.
— Просто удивляюсь тебе — что ты нашла в Каро? — говорила Седа. — Некрасивый, необразованный…
Седа и Аргам словно вылеплены из одного теста: оба слишком уж самоуверенны. И как они нашли друг друга! А Каро и Аргам были совсем разные по характеру. Родились и выросли, они в одной квартире. Отец Каро, рабочий-кожевник, умер пять лет назад, и Каро, оставив школу, поступил в типографию. Аргам продолжал учиться, добрался до университета и мечтал стать писателем. Но дружба их сохранилась. Своим университетским товарищам Аргам не доверял столько тайн, сколько доверял Каро, но когда дело доходило до острого словца, не щадил и близкого друга. А Каро всей душой был предан Аргаму и прощал ему все. Когда Анник познакомилась с Каро, ей с первого же дня понравилась его скромность. Хорошо, что он не похож на Аргама, — тот ведь не говорит, а точно выступает перед публикой. Сколько он произносит высокопарных слов, напыщенных фраз!