— Что же будете теперь делать?

— Вернемся в полк.

Незнакомка еще стояла рядом, прислушивалась. Она ждала, пока старший политрук кончит разговаривать, чтобы попрощаться с ним перед уходом, — ведь они уже почти знакомы.

— Ну, до свидания, товарищ!

— Может быть, пойдете с нами? Ведь вечер уже, а вы одна, — предложил Аршакян.

— Да, мне одной страшно, — согласилась та. — Спасибо вам.

Иваниди, Хачикян и Славин с любопытством смотрели на женщину. Кто же она такая, что старший политрук предлагает ей идти с ними? Тигран понял их.

— Дочку маленькую она потеряла, одна осталась.

И, обратившись к женщине, продолжал:

— Завтра, как только дойдем до какой-нибудь железнодорожной станции, отправим вас, если будет движение. Вы не падайте духом!

— Благодарю вас, — прошептала она.

Какой-то военный хотел было пройти мимо, но, услышав голос Аршакяна, остановился и подошел к ним.

Это был Сархошев, один, без своей роты.

Он рассказал драматическую историю о том, как Меликян зашел к какому-то своему знакомому в Харькове; как он остался ждать его, чтобы с начпродом не случилось чего-нибудь, и, войдя за ним в дом, силой вытащил опьяневшего Минаса; как на улицах встретились им немецкие танки, потом автоматчики; как они вдвоем швыряли в гитлеровцев гранаты. Потом с обоих концов улицы на них напали фашистские солдаты, и они с Мина-сом обстреливали их из подворотен, а потом убежали задворками и потеряли друг друга. Сархошев с воодушевлением рассказывал о том, как храбро и отважно вел себя Меликян, как он посылал автоматные очереди прямо в лицо фашистским солдатам, как метал в них гранату за гранатой и ни разу не промахнулся.

— Я не думал, что старик так храбр, прямо диву дался! — говорил Сархошев, — Очень жалко, если убили ею. Не будь он пьян, не случилось бы такого. А если убит, то, значит, с честью погиб за родину…

Он говорил «если», но в душе был убежден, что Минас либо убит, либо остался в плену — и, следовательно, не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть его слова. Он был уверен в этом, так как ему казалось, что сам он, как более ловкий, сумел быстро выбраться из города, а Минас должен был, конечно, отстать от него.

— Превосходный человек был Минас Авакович, прямо сердце кровью обливается, очень жалко его!

— А вы уверены, что ваша рота вышла из города? — спросил Аршакян.

— Уверен, товарищ старший политрук! Рота вовремя выбралась из города, за нею прошли десятки частей.

Старший политрук молча раздумывал о чем-то.

— Пошли! — коротко сказал он и зашагал вперед.

Стемнело. Они были на дороге одни. Последние отступавшие части ушли далеко вперед, со стороны города больше никто не показывался. Шли молча, каждый со своими думами, каждый в мире своих воспоминаний и надежд.

Увидя шагающего рядом бойца, Тигран решил, что это Хачикян, которому не хочется отстать от него.

— Как поживаешь, Каро? Из дому писем не получал?

Боец отозвался:

— Это я, товарищ старший политрук, Славин.

— А, это ты, Игорь? — сказал Аршакян дружески. — Что задумался? Будем живы, вернешься ты к себе в Тулу и поступишь в институт. Так, кажется? Если не ошибаюсь, ты окончил техникум и собирался поступить в институт?

— Точно!

— Поступишь, Игорь, обязательно поступишь, после победы будешь учиться в институте! — с глубокой уверенностью сказал Аршакян.

— Я тоже желаю вам вернуться домой живым и невредимым, товарищ старший политрук!

Аршакян обернулся к Харькову.

Небо над городом алело, слышались глухие взрывы, и каждую минуту возникали все новые очаги пожаров.

Взрывались заводы, фабрики, электростанции, мосты. Горел большой советский город, горели села, горели еще не убранные в полях стога пшеницы, горело небо над Украиной…

Для людей, бредущих по грязи темной ночью, и ночь и дорога кажутся бесконечными, особенно, если это происходит во время отступления.

Казалось, что все вокруг насторожилось и замерло, время остановилось, что люди этого маленького отряда идут — и все никак не дойдут, всматриваются — и ничего не могут увидеть, прислушиваются — и не слышат ни близких, ни дальних голосов.

Было, наверно, за полночь, когда перед ними выросли смутные очертания домов. Повидимому, это село, но не видно ни огонька, не слышно ни лая собак, ни каких-либо других звуков и шорохов. Отряд остановился. Каро с Игорем отправились узнать, есть ли тут жители, не могут ли они сообщить, в каком направлении проходили наши войска. Прислонившись к стволам деревьев, остальные переводили дух в ожидании разведчиков.

— Совесть меня упрекает, что я задержал вас разговорами, — обратился Тигран к женщине. — Вы, пожалуй, могли бы догнать уходящих. А теперь мучаетесь с нами.

— Что вы, я благодарна вам, очень благодарна! — промолвила женщина. — Судьба людей теперь зависит от всяких случайностей, многие находятся в более худших обстоятельствах. А что мне сделается — я иду с друзьями. Спасибо вам, товарищ старший политрук… вот только хотела бы я знать ваше имя.

— Тигран Ованесович, — услужливо вмешался в разговор Сархошев. — Тигран Ованесович Аршакян!

— А меня звать Клавдией Алексеевной Зозулей. Никогда не забуду вас, Тигран Ованесович! Кто знает: живы останемся — может, и встретимся снова. В жизни всякое бывает. А вот найду ли я своего ребенка?.. Вое случается не так, как думаешь и желаешь. Сейчас у меня создалось такое впечатление, что события управляют людьми, а не наоборот.

Сархошев зашептал на ухо Иваниди:

— Это что за философ в юбке? Не подозрительна ли, как ты думаешь?

Иваниди шепотом же ответил:

— Послушаем, что она говорит, а свою бдительность пока придержи.

— Такие мысли возникают у людей только в трудные минуты, — отозвался на слова женщины Тигран. — Особенно у тех, которые видят только кусочки больших событий, как мы с вами сегодня. Будущее покажет всю неосновательность подобных мыслей. Душа у вас исстрадалась, и это понятно. Но именно поэтому вы и ошибаетесь.

Каро с Игорем вернулись и сообщили, что перед ними бывший совхоз «Кутузовка». Из служащих остался только старик лесник, который говорит, что вечером наши войска направились в сторону Старого Салтыва и уже часа два как по этой дороге ни одной части не проходило.

— А в домах тепло? — спросил Аршакян.

— В той комнате, где живет старик, топится железная печка, тепло, есть и свет, — доложил Славин.

— Может быть, отдохнем немного? — предложил Аршакян.

Лейтенанты поняли, что вопрос относится не к ним.

— Вы больше нас намерзлись и устали, Клавдия Алексеевна, — добавил Тигран и, не дожидаясь ответа лейтенантов, на этот раз тоном приказа произнес: — Пошли, товарищи!

Старый лесник нехотя отпер дверь во второй раз. При тусклом свете коптилки Тигран оглядел товарищей, их усталые лица. Особенно внимательно вглядывался он в Игоря и Kapo. Оба — молодые парни, почти подростки, и хоть не похожи внешне, но, видимо, у них много общего, раз так сблизились друг с другом.

Взгляд Тиграна упал на порванные ботинки Клавдии Алексеевны. Женщина заметила это и поджала ноги.

— Так нельзя! — покачал головой Тигран. — Утром что-нибудь придумаем. Так недолго отморозить ноги.

Клавдия Алексеевна махнула рукой:

— Мы родных теряем — стоит ли думать о таких пустяках?!

— Вы должны постараться поберечь себя! И попробуйте отогнать грустные мысли.

Клавдия Алексеевна горько улыбнулась.

— Вы добрый человек…

Развязав свой мешок, Каро достал оттуда пару новых солдатских ботинок.

— Может быть, подойдут ей, товарищ старший политрук? Взял с повозки, разбитой бомбежкой, — словно оправдываясь, объяснил он.

— И хорошо сделал, очень хорошо. Вот смотрите, Клавдия Алексеевна! Думали завтра найти вам ботинки, а нашли сейчас. Ну, надевайте. А портянок нет, ребята?

— У меня есть лишняя пара, — откликнулся Игорь, вынимая из своего мешка новые бумазейные портянки и протягивая их женщине. — Носите на здоровье!