Каждый мальчик интересуется поездами. Предположим, мы говорим ему, что его интерес порочен; предположим, мы завязываем ему глаза, когда он находится в поезде или на железнодорожной станции; предположим, мы никогда не позволяем себе произносить слово «поезд» в его присутствии и держим в глубокой тайне все, что касается железных дорог. В результате он вовсе не перестанет интересоваться поездами, наоборот, заинтересуется ими вдвойне, но будет испытывать при этом нездоровое чувство греха, потому что ему внушили, что сам этот интерес недостоин. Каждый мальчик, наделенный живым умом, может быть таким способом превращен в неврастеника. Именно это и делают с вопросом о взаимоотношениях полов; но поскольку он интереснее, чем вопрос о поездах, результаты оказываются более пагубными. Почти все взрослые, исповедующие христианство, являются в той или иной степени нервнобольными из-за табу, которое налагалось на знание о половых отношениях в то время, когда они были молоды. Искусственно насаждаемое таким образом чувство греха является одной из причин их жестокости, забитости и тупости в дальнейшей жизни. Нет никакого рационального основания для того, чтобы держать ребенка в невежестве, если он хочет знать о чем-либо, будь то вопросы пола или какие-то другие вопросы. И мы никогда не будем иметь здорового населения, если не признаем этого факта. Но до тех пор, пока церкви контролируют политику в области образования, на перемены надеяться не приходится.

Даже если отставить в сторону эти сравнительно мелкие возражения, ясно, что фундаментальные доктрины христианства требуют изрядной доли этической извращенности, прежде чем могут быть приняты. Нам твердят, что мир сотворен богом – благим и всемогущим. Если еще до сотворения мира он провидел все несчастья и страдания, которые в нем будут заключены, то он и несет за все ответственность. Довод, будто существующие в мире несчастья порождены грехом, является просто уверткой. Во-первых, это вообще неверно; не грех же вызывает разливы рек или извержения вулканов. Но даже если бы это было верно, дело нисколько не менялось бы. Если бы я задумал произвести на свет ребенка, заранее зная, что он будет маньяком, одержимым мыслью об убийстве, то я нес бы ответственность за его преступления. Раз бог знал наперед те грехи, в которых будет повинен человек, но решил все же его сотворить, он, несомненно, ответствен за все последствия этих грехов. Обычный христианский аргумент сводится к тому, что мирское страдание служит очищению от грехов и потому является благом. Аргумент этот, очевидно, является лишь рационализацией садизма: но в любом случае это очень слабый аргумент. Мне хотелось бы пригласить какого-нибудь христианина в детское отделение больницы, чтобы он своими глазами увидел страдания, которые выносят здесь дети. Стал бы он после этого упорствовать, будто дети эти настолько пали в нравственном отношении, что заслуживают своей участи? Чтобы дойти до подобных заявлений, человек должен убить в себе всякое милосердие и сострадание. Он должен, одним словом, стать таким же жестоким, как и бог, в которого верует. Ни один человек, верящий, что все в этом страждущем мире происходит к лучшему, не может сохранить своих этических идеалов, ибо ему всегда приходится выискивать оправдания для несчастий и страданий.

Существуют возражения против религии двоякого рода: интеллектуальные и моральные. Интеллектуальные возражения сводятся к тому, что нет оснований считать какую-либо религию истинной; моральные возражения – к тому, что религиозные предписания, восходящие к временам, когда люди были более жестокими, чем сегодня, стремятся увековечить бесчеловечные законы, которые в противном случае были бы преодолены моральным сознанием.

Рассмотрим вначале интеллектуальные аргументы. В наш практический век есть тенденция считать, что вопрос об истинности религиозного учения не имеет значения – гораздо важнее вопрос о его полезности. На эти вопросы, однако, нельзя отвечать по отдельности. Если мы придерживаемся христианской религии, наши представления о том, что является благом, будут отличаться от представлений, которые у нас были бы, если бы мы не верили. Поэтому для верующих практические выводы христианства представлялись бы благими, а для неверующих – злыми. Кроме того, точка зрения, что следует верить определенным суждениям, независимо от того, есть ли свидетельства в их пользу, порождает враждебное отношение к фактам и заставляет закрывать глаза на все, что противоречит этим предрассудкам.

Научная искренность – очень важное качество; и вряд ли она присуща человеку, воображающему, что есть вещи, верить в которые – его долг. Мы не можем, следовательно, решить, приносит ли религия благо, не изучив вопроса о ее истинности. Для христиан, магометан и иудеев наиболее фундаментальной проблемой является существование бога. В дни, когда религия еще была на подъеме, слово «бог» имело вполне определенный смысл; но в результате нападок рационалистов этот смысл постепенно истончался, пока не дошло до того, что стало очень трудно понять, что же имеют в виду люди, утверждающие, что веруют в бога. Возьмем в качестве примера определение Мэтью Арнолда[5]: «Сила, отличающаяся от нас и способствующая праведности». Пожалуй, формулировка могла бы стать еще более расплывчатой, если бы мы спросили себя, знаем ли мы хоть что-нибудь о цели Вселенной, которая отличается от целей живых существ, обитающих на поверхности нашей планеты.

Обычно религиозные люди говорят в ответ на это примерно следующее: «Я и мои друзья – мы люди удивительно умные и добродетельные. Очень трудно представить себе, что так много ума и добродетели могло возникнуть случайно. Следовательно, должен быть кто-то равный нам по уму и доброте, кто и привел машину космоса в действие с той целью, чтобы она произвела нас». Сожалею, но на меня этот аргумент не производит должного впечатления. Вселенная велика, и, если верить Эддингтону[6] нигде больше нет существ, равных нам по разуму. Если прикинуть количество вещества в мире и сравнить его с тем количеством, которое составляют тела разумных существ, мы увидим, что последнее образует бесконечно малую величину. Поэтому, даже если совершенно невероятно, чтобы из случайного подбора атомов родился способный к мышлению организм, мы все же можем допустить, что во Вселенной существуют только те организмы, которые мы обнаруживаем. Кроме того, не настолько уж мы замечательные существа, чтобы считать себя вершиной этого великого процесса. Конечно, я сознаю, что многие божества – гораздо более замечательные существа, чем я, и что я не способен полностью оценить достоинства, которые многократно превосходят мои собственные. Тем не менее, даже с этими оговорками, мне остается только заключить, что всемогущество, действующее в масштабах вечности, могло бы произвести что-нибудь и получше. Мы должны поэтому считать этот результат просто неудачной попыткой. Земля не всегда будет обитаемой, человечество вымрет, и если космический процесс захочет потом себя оправдать, он должен будет сделать это не на нашей планете, а где-нибудь еще. Но и этому рано или поздно придет конец. Второй закон термодинамики не оставляет сомнений, что Вселенная погибает. Конечно, мы можем сказать, что к тому времени бог снова заведет свою машину; но такое утверждение может основываться только на вере, а не на научных данных. По данным науки, Вселенная медленно приползла к весьма жалким результатам на этой земле и собирается плестись дальше к еще более жалким ступеням развития, вплоть до состояния всеобщей смерти. Если это и следует считать свидетельством цели, то могу сказать, что она мне не очень нравится. Поэтому я не вижу оснований верить в какого-либо бога, пусть даже он будет расплывчатым и разжиженным. Я оставляю в стороне старые метафизические аргументы, поскольку апологеты религии отбросили их сами.