— Как зовут? Да кто как. Собутыльники — красотка Милка, метрика — Эмили, а бабка — Ойле, что значит — сова. Я ведь полуношница, люблю допоздна засиживаться.

— А ты разве не Саша? не Шурочка? Мне Саша сказал, что здесь все Саши, и мужчины, и женщины.

— А я не все. Я сама по себе, — вскинула она голову кверху, усмехаясь надменно, и пояснила: — Я старухина внучка. Борис хлопнул себя в лоб ладонью. Так вот от какого ночного соседства он отказался! Нет, при дневном свете он и подумать не смел того, что воображал в ночной полуяви, но все равно, все равно, он бы познакомился поближе, они бы поболтали, может быть, и сдружились. И очень даже может быть, что эта красотка помогла бы ему… Хотя… можно ли ей доверять? Можно ли открыться? Ведь она Старухина внучка. Впрочем, и у Саши родитель крысам служит. Он посмотрел на нее, и тут то чувство, которое обычно называют интуицией, сказало ему твердо и однозначно, что этой деве можно верить. Тем более, что про Бориса и его роль в здешней жизни знают, небось, все, кроме него самого.

— А ты кто? — спросила она.

— А я дурак!

— А-а, а мне показалось, что ты — Борис.

— Я и есть Борис. Но я дурак. Я и не думал, что у старухи такая внучка…

— А-а! Эта старая ведьма опять мою постель предлагала!.. А я опять спи на раскладушке или на полу! Ну я ей скажу!..

— Я думал, она имела в виду…

— Это-то я понимаю, что она имела в виду. А что же ты отказался? Ну, твое счастье, — усмехнулась она жестоко, — что отказался. А то не сносить бы тебе головы. Я не-на-ви-жу, когда решают что-то за меня и думают, что я за себя не постою. Я никогда и ни от кого этого не потерплю. Она, видно, забыла, что я Ойле, сова, и не только полуношница, но и хищница!

— Ну какая же вы сова! — снова переходя на «вы» и стараясь все перевести в шутку, потому что видел он, что она весьма разгневалась — ноздри раздувались, глаза сверкали — ив гневе вполне могла прервать разговор с ним и уйти. — Вы не сова. Сейчас такая рань, а вы уже на ногах.

Она с минуту, обуянная гневом, смотрела на него, будто и не слыша, но потом, поддавшись на его вкрадчиво-мягкую шутливость, вдруг смягчилась и рассмеялась:

— Во-первых, говори мне «ты», а во-вторых, я еще и не ложилась. В гостях засиделась. Вот бабке воды принесу и спать пойду. Всю ночь песни пела, устала.

Борис искал слова, что бы этакое сказать позначительнее, чтобы она посмотрела на него поприветливее и как-нибудь так получилось, что они и встретились бы со временем еще раз и их случайное знакомство продолжилось бы и стало не случайным. Хотелось не только быть, но и выглядеть мужественнее, пусть она это заметит, и хоть придется для этого стать петухом—фанфароном — все равно, он должен чем-то похвастаться, выглядеть героем.

— Саша говорил, что я должен пробиться, — он нарочно употребил это суровое, значительное и мужественное слово, — к Лукоморским Витязям, пройти Трудной Дорогой, но для этого надо до какого-то Мудреца добраться… И вообще… — он завял, видя, что она молчит, только с интересом разглядывает его.

— Трудная Дорога не так уж и трудна, — сказала она решительно, напрасно прождав пару минут продолжения его речи, — труднее до Мудреца добраться — это и в самом деле трудно! Только Саша тебе здесь не помога, ни он, ни дружок его Саня, дружки чертовы! Что Фома, то и Ерема, эти Саши и Саня. Один в затылке чешет, а другой за ухом. Один ничего решить не может, да и другой ни на что не решится! — усмехнулась она, но беззлобно. — Да все здесь мужики хороши! Одна слава, что мужики!.. Весьма трусоватые юноши.

— Но Саша меня по лестницам провел!..

— Ах, Господи! Подумаешь, подвиг большой! Да любой бы здесь это мог сделать, если б не пугался. Нет, ну, конечно, Саша молодец, он не испугался, я это признаю и вовсе не собираюсь отрицать, не такая я уж дура.

— Я все равно дойду до. Деревяшки, даже если мне никто не подскажет туда дороги, — упрямо сказал Борис, будто и впрямь ему была нужна эта Деревяшка, но своим упорством он еще почти наобум и не очень всерьез хотел повысить себе цену в ее глазах.

— Да я не спорю, возможно, что и дойдешь, — задумчиво сказала Эмили. — Ты тоже молодец. Я про тебя слышала хорошее. Сумел по лестницам пройти, даже Алека проскочил и бабке не поддался. Может, тебе и с Настоящими Котами удастся познакомиться… Если повезет, конечно, и если они захотят.

Она вздохнула и принялась вертеть колодезный ворот назад, вытаскивая ведро и поясняя свои слова:

— Они храбрые, от всех скрываются, крысы их уже сколько лет поймать не могут! Я их уважаю, их нельзя не уважать. А бабка злобится, что я ей не только не помогаю, а совсем наоборот.

— А я хуже их? — спросил Борис вроде бы в шутку, но ободренный ее предыдущей похвалой и желая дальнейших комплиментов, желая выделиться из всех.

— Ты? — она быстро провела ладонью по его волосам, ласково так провела. — Ты просто симпатичный мальчик с красивыми глазами и длинными ресницами. А Коты — это Коты!..

Борис обидчиво удивлялся, при чем здесь Коты, даже и Настоящие, если речь идет о том, как ему до Мудреца дойти и дальше — до Лукоморских Витязей. Она вовсе не собиралась поддерживать его, как ему мечталось о девушке, которая ему понравится. Напротив, она нисколечко не верила в него. Но что-то влекло его к ней, несмотря на ее к нему нескрываемое недоверие. Он старался побороть свою обиду. Потому что она пленяла его своей самоуверенной повадкой, и хотелось показать ей, что он может оказаться позначительнее этих местных знаменитостей — Настоящих Котов.

— Пойдешь ты или нет, — продолжала Эмили, — кто знает! Ты еще мальчик, и многое хочешь, чего и не сможешь сделать. Вон Саша и Саня, думаешь, не хотят пойти? А не идут. Один сидит, да и другой ни с места. Они мне, правда, говорили, что вот, де, Борис придет, и не поддельный, а Настоящий, кто-то прочтет ему Заклинательную Песню, он и дойдет тогда до Мудреца и до Лукоморских Витязей… А кто прочтет? и что? и где? и когда? и кто он, Настоящий-то?.. Видишь, сколько вопросов, и ведь каждый требует ответа.

— Если мне прочтут Заклинательную Песню, я пойду, потому что я и есть Настоящий Борис, — сказал отчаянно Борис.

В этот момент Эмили как раз швырким движением выплеснула воду из ведерка, поднятого из колодца, в ведерко, стоящее рядом, но от резкого удара воды, направленной неточно, ведерко опрокинулось и вода, зашипев, всосалась в землю меж камней. — Вот ведь незадача, — она досадливо поморщилась, снова поставила ведро ровно, а другое, привязанное за дужку к цепочке, обмотанной вокруг ворота, бросила в колодец; ручка ворота закрутилась со свистом, потом послышался где-то глубоко плюх ведра о воду, вращение остановилось. — Я вообще не верю ни в Мудреца, ни в Заклинательную Песню, — повернулась к Борису Эмили. — Если кто может и смеет, тот и так дойдет. Вся эта вера от слабости. Если бы был среди нас Мудрец, то все бы давно устроил, помог бы. А то, видишь ли, до него без Заклинательной Песни не дойти. Ну не до него, ладно. До Витязей этих… А откуда ей взяться, Заклинательной Песне? Это никому и в голову не приходит. Все колдовские стихи и песни у бабки в книжке я повычитала, ничего похожего там нет. И я не могу думать, что они где-то тайно хранятся, потому что у бабки все книги собраны. Я и сама стихи сочиняю, не хуже тех, что у бабки в книжках. Я посмотрела, почитала, как делать, и теперь не хуже книжных пишу. Ведь крошку Эмили молва не зря премудрой назвала, — скороговоркой сказала она. — Но это все не то. Я не могу к своим стихам и песням относиться всерьез, потому что я пишу их просто так, в шутку, забавы ради. И вовсе не считаю себя поэтом, хотя и на любую тему могу рифмовать. Я Саше сочинила песню не песню, стихи не стихи, так, нечто среднее, про его мечту, в шутку, конечно, — она весело рассмеялась, потом вздохнула. — Мне, говорит, твои стихи не нужны, а нужен Борис и Заклинательная Песня. А я считаю, что я не хуже, чем все эти маги и волшебники древние придумала…

— Почитай, — попросил Борис. Ему не так были интересны ее стихи, как то, что это были е е стихи, исходили от нее, из ее уст, и она тем самым продолжала с ним разговор, к тому же в более доверительной тональности. И она и в самом деле с готовностью и не чинясь согласилась и прочитала следующее: