С усилием он выдавил:

– А о чем?

Зиб постаралась, чтобы голос ее звучал как можно равнодушнее:

– Я подумала, что с удовольствием с кем-нибудь пересплю. Ты не знаешь какого-нибудь подходящего парня?

«Господи, кто придумывает такие ситуации? Кто придумывает эти контрасты легкомысленной чувственности и трагедии, неподдельной трагедии? Только секса ему и не хватало! Почему эта глупая баба не нашла другого времени? »

– Я, случайно, не прослушала твои предложения? – спросила Зиб.

«А, собственно, почему бы и нет, почему бы, к черту, и нет? Почему не отдаться ее нежной легкости, почему не слышать ее вздохи и стоны, улыбаясь и ощущая себя их причиной, почему не найти забытье не в отчаянии, а в чисто животном наслаждении? »

– У меня просто нет слов, – сказал он. – Через двадцать минут в отеле.

Теперь ее голос звучал довольно:

– Можно подумать, ты и вправду заинтересовался.

– Жизнь, – ответил Поль, – побеждает смерть. И не пытайся понять, что я имею в виду. Просто приходи и приготовься к изрядной взбучке.

Нагая, влажная Зиб потянулась и сказала:

– Я вроде бы ужинаю с неким писателем, неожиданно приехавшим в Нью-Йорк. Нат меня ни о чем не спрашивает. Быть редактором – это удобно.

Поль молчал и упорно смотрел в потолок. В его вновь ожившем мозгу мелькали обрывки странных мыслей. А что, если?..

– Ты меня слышишь, милый? – Зиб легонько провела указательным пальцем по его груди.

– Слышу.

– Тогда почему не отвечаешь?

– О Господи, – сказал Гарри и встал с кресла.

В кухне он достал из холодильника банку пива, но потом передумал, взял еще одну и обе открыл. Допив полупустую банку тремя большими глотками, он вернулся в кресло.

– Там все еще полно дыма, – сказала жена. – Почему бы это, если в твоей Башне все так здорово устроено?

Она машинально взяла банку с пивом и как следует приложилась к ней.

– Нам стоит завести два телевизора. Тогда ты сможешь смотреть, что хочешь, а я... тоже, что хочу. Что скажешь?

– Господи Боже, – ответил Гарри, – ты вообще знаешь, сколько стоит такой цветной телевизор, из-за которого ты мне всю плешь проела? А тот вояж во Флориду, который ты выпросила зимой? Думаешь, мне некуда деньги девать?

– Я ведь только сказала, что будь у нас два телевизора, ты смог бы смотреть бейсбол и свои футбольные матчи, а я...

– А ты свою Клару, как там ее, Герц, что ли, – сказал Гарри, – притом целую неделю, день за днем, с понедельника до пятницы.

Картинка на экране вдруг задрожала и запрыгала. Настала тишина. Потом, откуда-то издали, донеслось глухое «Бум-м».

– Господи, – сказал Гарри, – что это?

Комментатор ошарашенно заметил:

– Неизвестно, что случилось, – и потом, – но могу вам сообщить, что земля содрогнулась, и будь я во Вьетнаме, то сказал бы, что начался обстрел. Господин начальник! Господин начальник! Можете нам сказать, что случилось?

Микрофон теперь передавал выкрики толпы, возбужденный гул, как будто зрители были полны радостного ожидания.

— Что это было, Гарри?

— А я откуда знаю? Видно, кто-то взорвал бомбу. Ты же слышала.

Наступившее смятение сменила реклама. Наконец комментатор сказал:

– Это заместитель начальника пожарной охраны Браун, дамы и господа, и он, возможно, объяснит нам, что случилось.

– К сожалению, мне нечего сказать, по крайней мере пока, – ответил Браун. – Мы знаем только, что внизу, на силовой подстанции на одном из ярусов подвала произошел взрыв. Здание обесточено. Внизу два трупа, возможно, это была диверсия. Ну вот и все. – Браун пожал плечами.

– А вспомогательные генераторы, – спросил Гарри. – Что со вспомогательными генераторами?

Комментатор спросил:

– Что это значит «здание обесточено»? Не горит свет? Не ходят лифты? Не работают кондиционеры? Полный капут?

– Да, в настоящий момент именно так. А теперь прошу меня извинить...

Когда Браун отвернулся, сильный микрофон поймал разговор Уилла Гиддингса и Ната Вильсона, стоявших рядом.

– Если был пробой, – как раз говорил Гиддингс, – то почему он не ушел в землю? Для чего заземление? Ведь в проекте все было предусмотрено, провалиться мне на этом месте!

– Разумеется, — голос Ната звучал устало. Все это он слышал уже не в первый раз. – Значит, кто-то что-то сделал не по проекту.

Голоса исчезли. На экране появилась реклама бульона для собак.

– Гарри! – Жена уже почти кричала, – Гарри, ради Бога, что случилось? На тебе же лица нет!

Гарри попытался поставить банку с пивом на столик у кресла, но не попал. Банка упала на пол, пиво потекло на ковер. Но этого никто не заметил.

– Что с тобой, Гарри? Только, ради Бога, не молчи!

Гарри облизал пересохшие губы. К горлу его подступила тошнота. Как это могло случиться? Он глубоко вздохнул. Наконец ответил тихо и зло:

– Замолчи, замолчи наконец! Свой проклятый цветной телевизор ты уже получила, так? И свой вояж во Флориду тоже? – Он помолчал, – Так вот и не забывай об этом.

Губернатор устало говорил:

– Ладно. Сейчас нам ничего не остается, как ждать.

– Если тебя везут на казнь, то радуйся, что хоть едешь, – начал Джек Петерс, но потом покачал головой и добавил: – Куда вы, Бент?

– Я обещал сообщить всем о нашем положении.

Фрэзи начал:

– Ради всего святого! Мы вообще не знаем, так ли все плохо, как они говорят. Так подождите хотя бы пока не узнаем.

– Гровер! – Голос губернатора стал грозным, улыбка обнажила зубы в волчьем оскале. – Я им обещал! И собираюсь сдержать обещание. – Он помолчал. – К тому же эти люди имеют такое же право знать правду, как и вы. – Он снова помолчал, – Даже больше, потому что никто из них не имеет ничего общего с происшедшим.

Фрэзи спросил:

– А я имею? Послушайте, Бент...

– Вот это нам предстоит выяснить, – ответил губернатор и посмотрел на Бет Ширли. – Вам не стоит идти со мной.

– Ну уж нет, – ответила она.

Сквозь окна из тонированного стекла все еще проникало достаточно света, но персонал все равно разыскал и зажег новые свечи, разместив их по всему залу.

Губернатор подумал, что это похоже на декорацию для милой и непринужденной вечеринки. Но было и отличие. Когда они с Бет вошли, говор сначала резко стих, а потом умолк совсем.

Они вышли на середину зала, и губернатор дал знак официанту, чтобы принесли стул; взобравшись на него, он повысил голос:

– В молодости я привык держать речь, стоя на бочках. Здесь мне хватит и этого.

Он всегда начинал с шутки: «Кто его давным-давно этому научил? Ну, неважно».

Он подождал, пока смолк веселый шепот.

– Я обещал вам, что скажу правду – начал он. – Ситуация выглядит так...

Бет смотрела, слушала и говорила себе: «У меня нет права быть с ним. Но смогла бы я уйти? Ответ звучал "нет”».

Пока губернатор говорил, она пробежала взглядом по соседним лицам. Большинство натянуто улыбалось, некоторые недоуменно хмурились, одно или два выглядели растерянно.

Там был молодой конгрессмен Кэрри Уайкофф, с которым ее познакомили. «Интересно, так ли он держится, когда его политический противник произносит речь с трибуны конгресса? » Он казался нервным и напряженным, как будто с трудом сдерживал гневные слова, но не сводил глаз с лица губернатора.

Там была Паола, жена Боба Рамсея, высокая, солидная, непрерывно улыбающаяся, – так она улыбалась на тысячах публичных мероприятиях и предвыборных митингах. Она перехватила взгляд Бет и как-то по-детски заговорщицки подмигнула ей. Паоле ситуация явно не казалась серьезной.

Прямо перед губернатором стояли генеральный секретарь Организации Объединенных Наций и постоянный представитель Советского Союза в ООН. По их лицам реакцию угадать было невозможно.

Сенатор Петерс, как заметила Бет, вошел в зал, прислонился к стене и погрузился в наблюдение происходящего. «Крепкий, битый, независимый человек», – подумала Бет. Многие годы она часто встречала то в газете, то в журнале статьи, посвященные его успехам или его пристрастиям. Теперь, когда они были знакомы, ее интерес к нему только возрос.