— Мы здесь, чтобы убить Уриэля Вентриса и нанести удар по тому, что ему дороже всего, — пояснил Хонсу.

— Нет, — раздался голос сверху, и их накрыла тень, несшая в себе холод и скверну.

Хонсу обернулся и увидел кошмарную громаду М’Кара. По его бронированной шкуре пробегали разряды энергии; под переменчивой плотью все еще угадывались очертания дредноута, в которого вселился демон, и на плече виднелись опаленные остатки перевернутой омеги — символа Ультрадесанта.

— Твоя месть — ничто, Полукровка, — зашипел демон. — Мы должны выжечь сердце империи Гиллимана. Этого требуют Вечные Силы. Все остальное неважно.

Демон удалился, и каждый шаг его звучал как удар молота, забивающего гвозди в крышку гроба.

Чувствуя, что остальные смотрят на него, Хонсу воздержался от язвительных комментариев.

— Что дальше? — спросил Грендель.

— Пусть чудовище повеселится, уничтожая города этой планеты, — ответил Хонсу, кивнув на экран. — Для нас она не имеет значения, это просто подожженный фитиль.

— А потом? — уточнил Ваанес.

— А потом мы ждем, как отреагируют Ультрадесантники.

— Они перебросят сюда крупные силы, — предостерег Ваанес.

Хонсу широко ухмыльнулся:

— На это я и рассчитываю.

Наступило утро, но еще темно, и он не может сдержать зевоту, которая подкрадывается с той неотвратимостью, с которой тайное становится явным. Он поднимается на высокий бастион Сцелус Прогениум, и его тощее тело содрогается от холода, словно от удара. Сдавленно охнув, он следует за комиссаром Кугорном но обледеневшей стене, внимательно смотря под ноги, чтобы не поскользнуться. Последнего мальчишку, который поскользнулся и позволил флагу схолы коснуться земли, Кугорн выпорол. Дыхание клубится в воздухе; Кугорн направляется к тяжелой взрывостойкой двери в Башне Урсакара, и он осторожно семенит следом.

Младшим кадетам не дозволяется носить зимнюю форму, и он неудержимо дрожит от холода. Пальцы крепко обхватывают древко, челюсти сжаты, чтобы не стучали зубы. Старшие кадеты, стоящие на бастионе, укутаны в подбитые мехом шинели; с лазружьями за спинами они топают ногами, чтобы согреться, и прячут закрытые перчатками руки в карманы. Но стоило появиться Кугорну, и карманы забыты, а ружья опять взяты к плечу.

В предрассветном небе мигают звезды, и он вновь чувствует удивление от этих огней в небе, которые породило нечто иное, чем орбитальные заграждения или корабли на низкой орбите. Он любит смотреть на звезды, но распорядок в Сцелус Прогениум не располагает к этому. Честно говоря, он вообще ни к чему не располагает.

Прошла всего неделя, а он уже все здесь ненавидит. Кадет Микло жестокой силой поработил класс новичков, и синяк под глазом все еще болит. Как же он жалеет, что мать отослала его сюда, как жалеет, что отец погиб на войне, бушующей вокруг крепости Кадия, тем самым предрешив его судьбу оказаться в этом ледяном аду. Мать утверждает, что здесь из него сделают мужчину, но он проклинает невезение, из-за которого детство закончилось слишком рано. Каких-то двенадцать терранских лет – и все, он больше не ребенок. По крайней мере, так каждый день твердят комиссары-инструкторы.

Кугорн добрался до двери, но она примерзла под коркой льда. Обхватив ручку металлическими пальцами аугметической руки, комиссар резко дергает. Дверь с треском распахивается, и прозрачные осколки льда падают на ступени.

– Поторопись, кадет Самукван, – рявкает Кугорн. – Если флаг не будет поднят к 5.00, познакомишься с моим кнутом.

– Да, комиссар Кугорн! – кивнув, отвечает он, стуча зубами.

Жилистый комиссар окидывает взглядом его тощую фигуру, словно раздумывая, не забрать ли у него флаг, но потом лишь качает пренебрежительно головой и первым заходит внутрь.

Внутри башни даже холоднее, чем снаружи, но он не успевает задуматься над этим парадоксом: комиссар уже карабкается по спиральной лестнице к вершине. Мигающие сферы люменов с шипением испускают тусклый свет; он рад, что колючий ветер, терзающий гранитные стены схолы, остался позади, и быстро следует за своим инструктором. Остальные из его класса, наверно, еще спят, но это ненадолго. Как только над бастионами взовьется аквила флага, трубный сигнал побудки оглушительным эхом разнесется по спартанским спальным помещениям.

Странно… Он никогда не думал, что будет скучать по лесу труб и башен Трациан Примарис, по шуму и вони многолюдного города. Будучи сыном офицера, он имел право обучатся в схоле, и мать все время говорила, что нужно быть благодарным за такую честь. Ничего себе честь, думает он про себя, взбираясь по скользким промерзшим ступеням.

Наверх ведет узкий проход, и нужно внимательно следить, чтобы навершие флага не царапало по влажным стенам. Последнего мальчишку, который это допустил, выпороли. В Сцелус Прогениум вообще многих пороли.

Он достигает вершины башни, никак не повредив флаг, и, оказавшись на обнесенной зубчатой стеной крыше, выдыхает облако пара. Еще очень рано, и он жутко устал, но открывающийся сверху вид все равно поражает. Льдистые горы тянутся к небу, они выше, чем самое высокое строение у него на родине, и совершенно белые, словно их недавно выкрасили огнеупорной побелкой.

Сотней километров южнее серная дымка и грязное пятно света отмечают местоположение Сцелиума – города, ближайшего к крепости с мансардными крышами, которая стала ему домом. Новые кадеты проходят через Сцелиум по пути в схолу, и пусть он вовсе не такой большой, как города Трациан Примарис, он все равно производит впечатление: высокие жилые блоки, скованные льдом, и похожие на скалы фабрики титанов.

– Ты не на экскурсии, кадет, – отрывисто бросает Кугорн. – Выполняй свои обязанности.

Кивнув, он шагает к центру крыши, где, как ему объяснили, имеется паз для закрепления древка флага. Полотнище с аквилой снимают каждый вечер и каждое утро поднимают. Он не понимает, почему бы его просто не оставить на месте, но даже проведя здесь всего неделю, он уже знает, что будет с тем, кто предложит не снимать флаг.

Он смотрит под ноги и не видит никакого паза. Камень скрыт под коркой льда, и он в отчаянье ищет, как бы закрепить флаг до того, как над горами покажутся первые лучи солнца. Спиной он чувствует сверлящий взгляд Кугорна и понимает, что это последний шанс избежать порки.

Он замечает небольшое углубление и пяткой сковыривает верхний слой льда. Взявшись за древко обеими руками, втыкает заостренный конец, лед трещит, и флаг наконец погружается в свое крепление. Он облегченно выдыхает, делает шаг назад и салютует красно-черному полотнищу, которое развернулось на ветру. Лучи солнца, поднимающегося из-за гор, озаряют золотого орла холодным желтым светом. Он смотрит на флаг и чувствует глубокое удовлетворение от того, что все обошлось без приключений. Полотнище трепещет на ветру, и за ним он замечает какие-то огненные точки, которые не движутся по своей траектории по небу, а вроде бы приближаются. Метеоритный дождь?

Но он не успевает ничего сказать. Раздаются первые звуки побудки: энергичная музыка военного оркестра гулко прокатываются по стылым залам и холодным аркадам схолы. Наклонив голову, он следит за огнями в небе, которые оставляют за собой пылающие послеобразы, словно несутся на гигантской скорости.

– Идем, кадет, – окликает его Кугорн. – Нечего копаться.

– Комиссар? – Он указывает на небо.

Одного взгляда на лицо Кугорна хватает, чтобы понять: происходит что-то очень нехорошее.

Комиссар бросается к лестнице, но уже видно, что светящиеся объекты – вовсе не метеоры. Это голые металлические капсулы, и они мчатся к схоле с невообразимой скоростью, оставляя в небе огненные следы. Он бежит вслед за Кугорном вниз, на бастионы.

Когда он спускается на стену, побудка сменилась сиренами тревоги. Установленные на башнях турели демаскируются, спускаются снабженные силовыми щитами мантелеты. Над бастионами клубится едкий туман, и комиссар Кугорн пропадает из вида. Кадет впервые испуган по-настоящему и опять смотрит в небо на падающие капсулы.