— пропоносить от сорванного дикого яблока или получить заряд соли в задницу от яблока садового

Вот такие варианты… Кстати, не забыл ли я еще о чем-нибудь существенном? Конечно, забыл, ну совсем склероз проклятый замучил. Существует еще одна высоковероятностная опция:

— огрести гремучих п.здюлей от злобных и поддатых местных пацанов

Надо ли вам все это безобразие?! Сомневаюсь.

Деревня Гнилые Пеньки Тульской области положительно ничуть не лучше деревни Светлый Холм области Владимирской, но и ничуть не хуже отрицательно — та же скудноватая природа, те же покосившиеся заборы, те же полчища комаров и болота, полный мерзко квакающих лягушек (по совести, лягушки должны жрать комаров или сдохнуть с голоду — на отсутствие альтернативы указывал еще умный Дарвин, но в этой вредной стране все делается в пику ее многострадальному народу, посему поголовья лягушек и комаров растут на удивление последовательно и параллельно). Такой вот безрадостный пейзажик я вижу, такой и нарисовал.

Русским деревням совершенно незачем устраивать взаимные соревнования, ибо их несомненный итог — нулевая ничья по всем основным показателям. Исключение составляет разве что литрбол. В этом виде «спорта» всегда найдутся и чемпионы, и аутсайдеры. Но если некий, не в меру любознательный, читатель, все-таки поинтересуется, что еще, кроме несъедобной комарино-лягушатной живности и вполне съедобной самогонной жидкости характеризует характерную русскую деревню конца нынешнего века, ответ не утаю — да все то же, что и десять, что и сто десять лет назад:

— дюжина ушедших в землю убогих мухомористых домишек, в очередной раз доживающих свой век вместе со своими убогими обитателями

— раздолбанная дорога в районный центр

— пруд, полный тухлой воды

— хлебная лавка по пятницам

— и тоска…

Даже не тоска, и даже не тоскливая тоска, а черная тараканья беспросветность, которую русофилы долго и безуспешно пытаются выдать за просветленность. И ничего революционный 1917-й там не изменил. Ничего не изменит и никакой другой, потому что русская деревня это не навоз и даже не самогон. Это — самые настоящие острые вилы.

Русская душа в таких местах делает аналогичное с русским телом, а именно: пьет горькую и горько-прегорько плачет. Но не навзрыд, а монотонно и убаюкивающи. Если тело достигло среднего возраста, оно иногда находит дополнительную отраду в сексе и, не дай-то впасть во грех наш православный бог, не по мотивам распутной Кама-сутры — в скромном, стыдливом, без ванны с благовониями и даже без банальной горячей воды. Если тело чудом умудрилось дошкандыбать до старости, оно утешается мыслью, что скоро финиширует на соседнем захламленном кладбище. Если же тело молодо, оно хочет только одного — бежать оттуда, бежать, бежать, бежать. Пусть даже существует изрядный риск сломать голову — черт с ней! Лишь бы прочь!

И только глупым младенцам там хорошо, только самым самым глупым.

Именно в таких Пеньках (а именно так, безо всяких там гнилых предикатов, именуют свою малую родину местные гегемоны), будь они трижды неладны, на краю деревни, со своей слегка не в себе матушкой, жил Витюша Фролов, 17-ти годков отроду. Розовощекий придурок или оболтус, как по родственному его величал городской дядька. А на самом деле? Ну, а на самом деле, ничуть не глупее 99% прочих пацанов подобных захолустных сел и деревень, в изрядном и излишнем количестве разбросанных по просторам необъятной и неопрятной родины. Вы хоть когда-нибудь разглядывали вблизи этих «милых» деревенских мальчиков? Увы и ax — они одеты отнюдь не в белоснежные накрахмаленные рубашки, не трудятся до седьмого пота с вдохновенной улыбкой на полях родины и не ходят ежедневно за десять километров в школу за знаниями. Не бегут они и в церковь, послушать вдохновленную проповедь жирного неопрятного батюшки. Они необразованны, патологически склонны к пьянству и матерщине, ленивы, как сломанный трактор Кировец на заснеженном дворе ремонтной мастерской. Они не мечтают стать Ломоносовыми и протопать в одних лаптях до образованной столицы.

Не мечтают пареньки стать и Ротшильдами и купить весь мир. Они вообще ни о чем не мечтают, ибо чтобы мечтать, необходима фантазия, хотя бы капелька. Ну нет у деревенских пацанов фантазии, что тут сделаешь — не перестрелять же их всех?! Максимум их активности приходится на посещение местных дискотек в обшарпанных клубах, да и то вовсе не ради танцулек, а чтобы побить друг другу морды или потискать за сиськи деревенских барышень, вроде и недотрог, вроде и на все согласных.

Именно таким был и Витюша, которому посчастливилось проникнуть в мое повествование и стать одним из главных героев. Почти таким. Или даже совсем не таким, ибо, во-первых, он не пил. Речь, конечно, не о воде или молоке, поэтому рискну выразиться доходчивее — он не бухал. Во-вторых, он обладал удивительной страстью к правилам, некоторые из которых устанавливал самостоятельно, а некоторые перенимал из внешних авторитетных источников. И всячески им следовал, почти фанатично.

Ну разве много таких замечательных пацанов на Руси?!

Матушку Ильиничну, мать Витюши, вполне справедливо назвать богомольной, но столь же справедливо назвать и богохульной. Это с какой стороны посмотреть, ибо куда больше всех святых угодников, сиротливо висящих в закопченном углу, ее привлекают упыри и вурдалаки, явно не канонизированные в христианстве. Привлекают — и все тут, и черта лысого матушка их на кого-нибудь променяет. В ее представлении, кровожадные дети ночи давным-давно облюбовали эти злачные места и дружной гурьбой живут и шалят на действующем кладбище, начинающимся непосредственно за покосившейся оградой с северной стороны дома.

(— Мое кладбище! — безапелляционно заявляет Ильинична, и никто даже и не пытается оспаривать ее «право собственности»)

А попасть туда очень просто: всего-то перешагнуть плетень, перелезть через невысокий заборчик — вот ты и в царстве мертвых. В очень убогом «царстве».

Отношения Ильиничны с местной нечистью весьма панибратские, по крайней мере, с одной стороны. У стороннего слушателя ее россказней создается неодолимое ощущение, что вся местная чертовщина периодически заглядывает к матушке на огонек поболтать о жизни и, соответственно, о смерти. Практикуй Ильинична еще и знахарство или порчу насылай или ворожбой пробавляйся, вполне бы сошла за заправскую ведьму. Знаем мы таких особ — любого заговорят до смерти. Но нет и еще раз нет, и не за что сжигать ни ее саму, ни ее дом с яйценосным курятником. Такими глупостями она не занимается, ибо является ОЧЕНЬ ВАЖНОЙ ПЕРСОНОЙ, VIP местного значения. А этим самым VlP-ам, как известно, прощаются и более серьезные недостатки, чем маленькая человеческая слабость к сатанинскому роду.

Ну, а теперь догадайся, чем она занимается — это просто. Ну, прошу тебя, не ленись, пораскинь мозгами… Нет, не повитуха — сейчас, если не ошибаюсь, 20-й век. Нет, и не сваха — да и кого к кому сватать, инвалида к пенсионерке?! Ты еще подумай, родименький, ну же, ну…

А догадаться-то совсем несложно, ибо более общественно важного дела, чем самогон гнать (можно и ласково — самогоночку, а можно еще ласковее — родненькую, ибо она нередко роднее и отца, и матери, а уж родины — и подавно), в русской деревни нет и не было. И не будет, вопреки всем прочим оптимистическим и пессимистическим прогнозам. Вот это стабильность!

И матушка гонит. И не абы какой левый, а самый крутой и ядреный самогон в радиусе двадцати километров. Который просто отлично идет и под огурчик, и без него. Которым оказывают и первую, и вторую помощь, и вечной душе, и тленному телу. И не просто гонит и продает, но и одалживает:

кому стакан, а кому и пол-литра. А иногда и просто наливает на радость, на горе, а чаще всего — на бедность.

Так хороший ли человек Ильинична? — хороший, очень хороший, просто замечательный. И при чем здесь мертвяки-кровососы?! Так что если все-таки решитесь посетить Пеньки, не стесняйтесь, заезжайте к ней… В отличие от большинства других героев этой книги, она все еще жива-здоровехонька и поможет вам легче пережить столь опрометчивый поступок.