Любимым развлечением оболтуса в течении ряда лет детства и отрочества являлась охота. Совсем еще маленьким, Витюша мог часами терпеливо расхаживать по солнцепеку возле вонючего сортира, к которому слетались все окрестные мухи. Едва они рассаживались на теплых гнилых бревнах побалдеть в фекальных парах, МЕТКИЙ ОХОТНИК начинал с оттягом лупить по ним куском резины. За обычный погожий день он без напряга кончал несколько сотен этих мерзких тварей с отвратными мохнатыми животиками и волосатыми лапками. Иногда, под настроение, он устанавливал рекорды, а потом пытался их побить по самым разным показателям — количество снятых скальпов за час охоты, за день, за сто ударов.

Некоторым мушиным особям особо фатально не везло и они не погибали с первого удара, но, оглушенные и покоцанные, и улететь не могли с лобного места. Они, как поганые навозные жуки, криво ползали по бревну, волоча искалеченные тела и оставляя за собой слизистый след. С изрядной долей воображения его можно было принять за вываливающиеся кишки. Но не тут-то — Витя ловко хватает их пинцетом и жжет лупой. Аромат!!!

Впрочем, попадались и счастливчики, чудом избежавшие казни вследствие досадного промаха или своей отменной реакции. Зло и разгорячено, им неслось вслед:

— Проваливайте отсель к ядреной фене и скажите вашим поганым сородичам, чтобы держались от меня подальше, если жизнь дорога!

В фантазиях кровожадного мальчика красочно рисовалась дикая паника в мушином царстве, когда уцелевшие сородичи наперебой начнут рассказывать и пересказывать жуткие истории о беспримерной меткости и жестокости охотника. Однако, или глупым мухам жизнь не дорога, или счастливчики от страха теряли дар мушиной речи, но наутро новые полчища мохнатых гадин появлялись с первыми лучами солнца. Да и научись они избегать лобного места, за кем бы тогда пошла охота?

Зимой и в пасмурную погоду мухи отсутствовали, отдыхая по своим заповедным местам и потому неизбежно наступали черные дни для рыжих тараканов, которых всегда в избытке шастает по любой деревенской избе, где правила санитарии ограничиваются одним единственным сакраментальным:

Большую нужду желательно справлять за дверью.

В отличии от мух, с тараканами была связана одна неприятная давняя история, стимулировавшая развитие изрядной личной неприязни:

Очень любил Витюша сладенькое, а со сладеньким плохо в деревне — ни шоколадки тебе, ни конфетки мятой. Даже сахара дома особо не наблюдалось, ибо до последней крупицы шел в дело. И вот однажды, когда уже совсем невмоготу стало, выкрал он банку вкуснейшей сгущенки из запасников своей мамаши. Запасы эти хранились на случай голода, войны, блокады и еще какой-нибудь подобной ерунды, но что тогда изменит одна банка сгущенки?! Да и срок годности уже на исходе. Конечно, за такие проделки можно и по шее схлопотать, но кто не рискует… Правильно — тот не ест сгущенку.

И вот, проделав ножом два небольших отверстия в жестяной крышке, Витя отпил примерно полбанки, а потом… Не то, чтобы больше не хотелось — еще две такие легко опустошит, нo оставил на потом. Заначку он тщательно спрятал в действительно укромном месте — в сенях, за грудой корзинок и туесков, которыми зимой не пользовались.

Через два дня тоска по сладенькому снова одолела Витька. Уже в постели лежал и почти засыпал, как пригрезилась эта сладкая банка. Думал на утро отложить потребление, да уж сильно приспичило. Никак не уснет сладкоежка, все ерзает, вертится, а потом понимает — надо идти. Никак без сгущенки не обойтись.

И вот встает он с кровати, хочет незаметно в сени проскользнуть, да предательски скрипят половицы и слышится грозный мамашин окрик:

— Ты куда это на ночь глядя собрался?

— По нужде…

— До утра не мог потерпеть? Вставай тут, двери за тобой открывай-закрывай.

— Да я все сам сделаю…

— Сам, сам… Смотри, и про задвижку не забудь! Не нужны нам сегодня ночные гости!

Задержавшись в сенях, Витек сунул руку в известное место и извлек заветную баночку. Любовно вытерев ее от вездесущей пыли и паутины, он припал губами к отверстию:

(— вот сейчас, сейчас, будет кайф! вот сейчас, сейчас будет настоящая сладость!)

Увы, ни кайф, ни сладость не наступили, ибо сгущенка через дырочки почему-то не полилась. Витя потряс банку и повторил попытку, но безрезультатно. Уж не успел ли кто чужой здесь порыться и поживиться?! Хотя, вероятнее, что сгущенка просто засахарилась, а потому и не льется.

В темноте, на ощупь, Витюша отыскал ржавый консервный нож, вскрыл банку по периметру и большой алюминиевой ложкой начал поедать содержимое. Вкусная она, очень вкусная, только несколько странная, будто с большим количеством засахаренных орешков, так аппетитно хрустевших на зубах.

Слегка утолив аппетит, Витя зажег свет и обмер — на дне банки чернел добрый десяток засахарившихся рыжих тараканов, больших и маленьких, пап, мам и деток. Именно они гуськом пролезли в банку-приманку через дырочки, увязли и утонули в сладкой массе.

Нет, Витя не был столь абсурдно брезглив, чтобы блевануть съеденным, но нешуточная злоба на незваных гостей с тех пор поселилась в его добром сердце:

(— вы еще поплачете, сволочи! вы еще сто раз пожалеете, что покусились на мою сгущеночку!)

У усатых тварей, в отличии от беззащитных мух, оказалась неожиданная заступница — мамаша Ильинична. В принципе, любовь к братьям нашим самым меньшим имеет место быть и в других странах. Поныне существует религиозная индийская секта, члены которой подметают перед собой дорожку метлами, чтобы чего злого не раздавить какую-нибудь ползучую тварь, спешащую по своим делам. И носят марлевую повязку у рта, чтобы не проглотить тварь летающую. В городе Контунойя построен и успешно функционирует храм насекомым, просто кишащий всякими москитами, блохами, мухами, клопами, мокрицами. Согласно верованиям значительной части индусов, именно в домашних насекомых переселяются души родителей, брошенных детьми. Количество не сходится, но на это всем наплевать. Плати деньги и — вперед за экзотикой.

Впрочем, столь интересные подробности из жизни индийских извращенцев совершенно не известны в тульских Пеньках. Оттуда до Индии, как до Марса. Да и ничего там нет интересного, в этой самой дурацкой Индии, абсолютно ничего. Мы и здесь худо-бедно живем, у нас и своих заскоков с лихвой хватает. И по этой части еще можно поспорить, кто кого круче, у кого больше мозги за.раны. Вот и логика Витиной мамаши являлась куда экзотичнее и замысловатее, чем у любого индийского мудреца или йога:

— Ты чего же это, пакостный подлец, вытворяешь? Али сбесился? Сколько же можно втолковывать в твою дурью башку, что тараканы не простые насекомые, а верные слуги упырей, их глаза и уши?! Беду хочешь на всех нас накликать?! Вот подожди, подожди, явятся ОНИ за тобой и утащат под землю. К свиньям собачьим! Вот был бы жив отец, задал бы трепку!

Даже в сопливые десять лет Витя упорно отказывался верить в упырей и обзывал мамашу старой идиоткой:

(— ну ладно бы комаров почитала или клопов — тоже ведь кровь сосут, а то эту коричневую пакость!)

Он говорил в сердцах, что отец-то наверняка жив-здоров и просто убежал подальше от всего этого могильного бреда. После этих слов, действительно очень обидных, его больно лупили, таскали за непокорный чуб и запирали в темный чулан на перевоспитание. Именно в этом темном чулане уже пет пять процветало искусство самогоноварения из зерна, на чем, собственно говоря, и держался весь семейный бюджет.

Однажды Витя наблюдал удивительную по части идиотизма сцену, окончательно убедившую его, что тараканы водятся не только в каждой щели их слегка покосившегося дома, но и в мозгах мамаши:

Слегка навеселе после нескольких проб продукции, ее тучное тело «порхало» по дому и случайно раздавило длиннющему тараканищу заднюю часть туловища. Основная случайность состояла в том, что нерастоптанная часть продолжала жить и усердно шевелить усами, а так же в том, что Ильинична заметила свой промах. Ужасно огорчившись произошедшему, она тут же, во искуплении промаха, достала из НЗ банку со сгущенным молоком и, разлив небольшую лужицу перед усатым носом, начала монотонно приговаривать: