Лешка отвел Аню в сторонку, предложил сигарету; они закурили, присели на песок, и он спросил мрачновато:

— Ты как думаешь, Корова скандала не устроит? Мы ведь по доброй воле с ней перепихнулись.

— Не устроит, — ответила Аня.

— Может, и так. А может, приедет сейчас домой, мамочке все выложит, сходят на экспертизу, а завтра потянут меня за изнасилование.

— Хрен его знает, Леш! От комсомольцев любого сволочизма ждать можно. Они народ идейный… Слушай, а ты из автомата когда-нибудь стрелял?

— Из «калаша»? Само собой. В армии.

— А вот когда он подряд стреляет, пуля за пулей, это…

— Автомат может стрелять одиночными, нажал курок — выстрел. Снова нажал — снова выстрел. А можно его перевести специальным рычажком на автоматическую стрельбу очередями. Тогда нажал на курок, и, пока его держишь, он палит без остановки с темпом стрельбы шестьсот пуль в минуту. И высадит за секунды все тридцать патронов, которые в рожке. Но в боевой обстановке принято стрелять короткими очередями. «Калаш» — великое оружие, но при длинной очереди ствол его все-таки немного тянет вверх. Что это тебя вдруг заинтересовало?

Напрасно спрашивала, ужаснулась Аня. Все делала правильно, автомат утопила, вернулась к костру как ни в чем не бывало, а тут не сдержалась.

— Да так, — безразлично ответила она. — В кино видала: бегут солдаты и то еле стреляют, а то вдруг та-та-та-та. И все из одного своего ружья.

— Ружье — у охотников, — поправил Лешка и вернулся к острой теме: — Но если с Коровой какой скандал, ты ведь видала, да? В случае чего скажешь, что она добровольно со мной пошла?

— Не бойся, так и скажу. Хоть в милиции, хоть на суде, — кивнула Аня. — Когда женщина не хочет, ее очень трудно изнасиловать. Если уж не совсем круглая дура.

— Ага, — мрачно согласился Лешка. — Но дело в том, что вы, бабы, сами не знаете, когда вы хотите, а когда нет. Но ты — свой парень. Будет скандал или нет, за то, что мне сейчас пообещала, я тебе все равно добром отплачу, никогда этого не забуду. — Он сунул окурок в песок и сказал с тоской: — И на хрена мне эта Корова была нужна? С виду только соблазн, а вся рыхлая, жидкая и холодная, как мои пассажиры в гробиках. Да папаша ее у нас в городе шишка на ровном месте. Ох!.. Поехали, Ань, я тебя до дому довезу.

Аня вдруг вспомнила, что возвращаться домой сегодня не собиралась. Был даже план покинуть отчий кров навсегда. Но жизнь распорядилась по-своему, и уезжать, исчезать из Электростали теперь было никак нельзя, потому что в километре от озера на темной лесной тропе все еще лежал мертвый солдат, грудь которого пробита тремя пулями автоматической очереди.

Услужливостью Лешки Аня не воспользовалась, до дому попросила не подвозить, вышла вместе со всеми на центральной. Мишка Клюев потащил на своем горбу Тамару — они жили в одном доме. Мазурук провожать Аню до дому не набивался. Молча разбрелись кто куда, будто только что Иисуса Христа по дешевке продали и теперь разбегались в поисках той смоковницы, чтобы повеситься, корчась в муках проснувшейся совести.

Аня неторопливо дошла до двора, где стояли мусорные баки с ее денежным тайником. Все оказалось на месте. Она сунула деньги в сумочку, успокоилась и вдруг почувствовала, как на плечи ее бетонной глыбой опустилась невероятная усталость — такая, что подкашивались ноги. До дому было не более четверти часа ходу, но ей предстоящий путь казался непреодолимым. Она плелась босиком по пустым улицам заснувшего трудового городка, слышала, как сбоку и за спиной неумолчно гудит, рычит, иногда звенит и грохочет бессонный завод, и не думала ни о чем. Ничто не волновало ее мерного и ровного пульса — 60 ударов в минуту. При любых катаклизмах — 60. Хороший пульс — как у Наполеона или у тренированного спортсмена-чемпиона.

Отец и мать уже спали, когда Аня открыла дверь своими ключами и потихоньку вошла в квартиру. Она спокойно разделась, приняла душ, потом заперлась в туалете, открыла сливной бачок — бутылка была на месте. Мгновение поколебавшись, Аня все же решила, что переживания страшного дня требуют полного расслабления. А потому вытащила бутылку, открыла ее и сделала пару глотков.

Едва положив голову на подушку, она уснула. Ей ничего не снилось, ничто не волновало. Первый космонавт мира Ю. Гагарин тоже заснул слегка во время своего исторического полета, но его к тому специально тренировали, он умел спать, когда надо. Аня же не тренировалась. Безо всякой подготовки засыпала, когда хотела, и ничто не могло надломить ее стальной нервной системы.

Через день, в пятницу, две страшные новости взбудоражили трудовую общественность города Электросталь. Первая ничего ужасного из себя не представляла — неподалеку от Соловьиного озера обнаружили труп убитого солдата. По достоверной информации, он был застрелен, обезображен ножевыми ранениями и у него был отрезан половой орган. И все из-за автомата, который был похищен у покойного дезертира неизвестными убийцами. Вторая новость была более волнительной и веселой. На том же Соловьином озере водитель похоронного автобуса изнасиловал Галю Богданову, дочь парторга строительного комбината. Оба события в одно не увязывались, и даже самые лютые сплетники параллелей между ними не проводили. По их мнению, солдата убили проезжие цыгане, а Богданову поимели по причине всеобщего разложения нравов и морали, в чем она сама совершенно не виновата, поскольку доверилась своим друзьям-одноклассникам, а они, не питая к ней любви за активную комсомольскую работу, подставили девочку под половой член насильника, который во время своего преступного акта победно кричал, не прерывая своих занятий: «Люблю комсомолок!» И дело это, по словам сознательных людей, совершенно очевидно получало политическую окраску.

Лешку замели с ходу. Утром он еще спал в своем автобусе и при задержании сопротивлялся, дрался как лев, разбил ухо старшине Колюжному, что не прибавило ему шансов на снисхождение. Прослышали также, что дело ведет специально прибывший из Москвы следователь по сверхважным делам Соболь. Не Соболев, а именно Соболь, который хоть и молод, но якобы зарекомендовал себя в высшей степени качественно при раскрытии преступлений, связанных с незаконной всегосударственной и масштабной торговлей океанской рыбой.

Начиная с пятницы всех участников веселых посиделок на берегу Соловьиного озера стали таскать в милицию для дачи показаний — кого по повестке, кого по телефонному звонку, а за Аней (самой последней) приехали на машине аж в четверг следующей недели, когда она уже знала, что всех расспрашивают про изнасилование Богдановой, никого не арестовывают и лучше всего говорить, что ничего не видела, не слышала. Такую позицию заняли все участники веселой гулянки. И по этой схеме получалось, что примерные мальчики и девочки выехали на природу отмстить окончание школы, наловили рыбки, попили лимонаду, а затесавшийся в компанию водитель Лешка Иванов подпоил Богданову водкой, неприметно для всех отволок ее в кусты, где и совершил свое черное дело.

Кабинет, куда доставили Аню, был не страшным, даже скучным, маленьким и прокуренным, хуже туалета на вокзале. У стола сидел молодой парень в джинсовом костюме, клетчатой рубашке и ярком галстуке. Прическа у него была словно из парикмахерской, лицо тонкое, симпатичное, при маленьких аккуратных усиках. Он весело глянул на Аню, махнул рукой милиционеру, выпроваживая его из кабинета, и сказал по-простецки:

— Следователь Соболь, Игорь Васильевич. Падай на стул, и поговорим!

Аня так и сделала — «упала» на скрипнувший стул.

Следователь засмеялся и сказал напористо:

— Ну, ты, конечно, тоже ни хрена не видела, ни хрена не слышала? Балдела под музыку, танцевала вальсы и, как там все произошло у Богдановой и Алексея Иванова, понятия не имеешь?

— Если вы знаете все лучше меня, зачем вызывали? — спросила Аня.

— Так ты что-нибудь видела? — с надеждой встрепенулся Соболь.

— Все видели.

— Это интересно! Очень даже интересно! Наконец-то хоть один живой человек! — Он тут же раскрыл папку, достал чистый лист бумаги и со сверхъестественной скоростью принялся что-то писать роскошной шариковой авторучкой.