Аня не любила ездить на пляж в шумной компании друзей, да за минувшее время круга сотоварищей в Риге у нее так и не составилось. Телефонная записная книжка распухла от номеров, но истинных подруг и друзей среди них, можно сказать, и не было. Парикмахерши, официантки, косметички, массажистка Дзинтра, два таксиста, Марик Барин (промышляющий сутенерством), саксофонист из кафе «Лира» Гарик, пианист ресторана «Рига» Раймонд Слон (получал из Швеции посылки со шмотками и грампластинки) — весь пестрый шалман необходимых для удобства жизни людей и не более того. На пляж в солнечные дни она ездила одна. И почти всегда если не возвращалась с кем-нибудь, то оговаривала первую встречу на вечер. И было ее личной проблемой, состоится ли эта встреча при луне или Аня не придет на свидание ввиду явной ничтожности и бесперспективности нового знакомства.

Самая утонченная пляжная жизнь кипела между станциями Булдури и Майори. Зона самых престижных и соблазнительных кабаков — «Перле», «Корсо», «Лидо», а также маленьких, респектабельных и дорогих кафе по центральной улице Йомас — «Семь сестричек», «Шесть лихих барабанщиков», — посидеть здесь даже с чашкой кофе считалось за счастье среди наивных ткачих, приехавших в дома отдыха по профсоюзной путевке. После убогих посиделок в «Семи сестричках» лихие местные парни волокли своих партнерш в ивовые кусты на дюнах ночного пляжа, считая, что оплатили свое похотливое удовольствие с лихвой. А «Лидо» да «Корсо» — для дам классом повыше. («Мы пойдем с тобой в «Лидо», только «после», а не «до»!) Растерянные и ошеломленные «западным» шиком, юные ткачихи из Иванова, Торжка и Урюпинска полагали, что достигли воплощения своей курортной мечты: солнце, море, шикарный ресторан и большая любовь под плеск ласковой волны на мягком и теплом песке прибалтийского пляжа. Будет что вспомнить, когда снова безостановочно и ежедневно загрохочет ткацкий станок, а по субботам на танцплощадке пьяный одноклассник схватит грязной рукой за жопу и поволочет в ближайшие кусты или, того хуже, в вонючий подвал, но уже безо всякого предварительного шика и антуража.

Все эти правила Аня знала, из разряда лопоухих дурочек выскочила уже в прошлом году. Быть может, потому и относилась равнодушно к пляжным знакомствам. Это для приезжих, для курортников сезона. Себя она теперь считала старожилкой Риги, тем более что наловчилась бойко лопотать на латышском языке — у нее был высокий уровень восприимчивости к чужой речи, она не всегда точно улавливала смысл сказанного, но всегда правильно понимала настроение и характер услышанного.

Солнце припекало спину, Аня села на песке, вытерев полотенцем повлажневшую грудь. И тут же заметила внимательный взгляд соседки, сидевшей рядом. Яркая блондинка, под тридцать лет, в легком платье, которое не снимала по неизвестным причинам. Судя по резким чертам лица и синим до прозрачной голубизны глазам — латышка.

Аня отвела взгляд, а соседка сказала негромко:

— С вашей фигурой, девушка, можно смело идти загорать на пляж нудистов.

Аня глянула на нее и не ответила.

— Вы меня понимаете? — настойчиво спросила соседка с легким акцентом.

— Да. Я знаю, что на пляже в Лиелупе, где река впадает в залив, все ходят голяком. Но их гоняет милиция.

— Не всегда, — улыбнулась женщина. — И не каждый год.

— Я люблю голых мужиков только в постели, — коротко бросила Аня, надеясь, что этим прервет беседу с совершенно откровенной и навязчивой лесбиянкой. Но соседка засмеялась.

— Я тоже. Всеобщее оголение — я правильно сказала? — лишает самого главного. Интереса друг к другу.

Аня кивнула, встала и пошла к морю. Купаться ныне рисковали немногие. Уже не первый год ходил упорный слух, что залив заражен какими-то химическими сбросами, от которых по телу идут прыщи и фурункулы, а может приключиться и еще что похуже. Но Аня все же вошла в море по пояс, для чего пришлось пройти метров сто по мелководью, дважды окунулась и вернулась на свое место.

Соседка сидела на том же месте, не меняя позы, и курила длинные сигареты с золотым обрезом. Едва разжимая губы, она спросила:

— Около «Альбатроса» не промышляете?

Аня не ответила. Вопрос был предельно точен. «Альбатрос» — это магазин для моряков и рыбаков, которые отоваривались в нем по специальным бонам, купонам, сертификатам или разменивали там имеющуюся у них законную валюту. При своем небольшом объеме «Альбатрос» был до потолка набит шикарными тряпками, обувью и прочими соблазнами, в основном импортного производства. «Промышляли» около магазина, а точнее, около его привилегированных покупателей девочки определенного сорта, а потому вопрос соседки был очень конкретен, с прицелом. Аня появлялась в «Альбатросе» неоднократно, но афишировать этого не собиралась.

— Не корчи из себя девочку, — без укоризны, со спокойной улыбкой сказала женщина. — Я ведь тебя в городе видала. Позавчера, по-моему, в «Лидо», с эстонцами.

— Ну и что? — неприязненно спросила Аня.

— Да работенку тебе могу подкинуть. На сегодня. Пара часов — и хорошие деньги.

— Ты бандерша, что ли? — усмехнулась Аня.

— Нет. Меня Сармой зовут. — Она близко придвинулась к ней, сунула в песок сигарету и сказала тихо: — Понимаешь, у меня пара постоянных хороших клиентов, а я сегодня не в форме… Ну, демонстрация у меня с красными флагами. А клиентов терять неохота. Приличные люди. С придурью, конечно, но никаких там фокусов. Платят хорошо. Отдашь мне за наводку двадцать пять процентов, и все будет о’кей.

Аня помолчала. С деньгами у нее сейчас было не то чтоб туго, но все лето она откладывала на сберкнижку каждую лишнюю копейку, чтобы выдернуть отца из Электростали если уж не на жительство в более цивилизованные страны, то хотя бы к берегу залива на следующий летний сезон. Для этой цели она уже приглядела маленький домик на станции Пумпури, договорилась о том, чтобы снять его. Домик в рыбачьем поселке, в тихом, обойденном шумной курортной толпой месте. По ее планам, отец должен был прожить там три летних месяца «как белый человек», ни в чем себе не отказывая, дабы осмыслить, что жизнь может быть совершенно иной.

Сарма словно угадала ход ее мыслей и закончила негромко:

— Платят «зелеными». Ровно два часа, и все дела.

— Так их двое? — заколебалась Аня.

Сарма тихо засмеялась.

— Двое, но напрягу не больше, чем на одного козла. Ты их, может быть, видела, этих ребят, их здесь все знают. Двое братьев-близнецов, по утрам трусцой бегают вдоль моря и вечером тоже. Раз в неделю, каждую среду, я у них. Все по науке. Каждый по два раза, кормят ужином, но он тоже научный, пресный, одна трава. Сами ни винчика, ни водки не пьют, а тебе дадут, если захочешь. Хоть шампанское, хоть виски.

— А ты…

— Я ж тебе сказала! Видишь, в платье как дура на пляже сижу! — раздраженно поморщилась Сарма. — Они оба до того чистюли, что аж сблюешь, а я не в форме сегодня. Обидятся и выгонят к чертям собачьим! К пяти ровно надо быть. Через два часа свободна. Сорок баксов. Тридцать — тебе, десять — мне.

— Идет, — кивнула Аня, еще не подозревая, что этим согласием приобрела себе верную подругу на долгие годы.

Сарма обрадовалась.

— Тут не в башлях дело, я тебе могу и свою долю отдать, лишь бы приличного клиента не терять! Я, как и ты, в общем-то не профессионалка, с тротуара не работаю, но когда подворачивается что-нибудь стоящее, так зачем упускать? Точно?

— Наверное, — лениво ответила Аня.

— Так я сейчас сбегаю позвоню, объясню им ситуэйшен?

— Ага. — Аня вытянулась на полотенце и закрыла глаза.

Сарма подхватила свои босоножки с песка и торопливо пошла за дюны, где возле ларьков стоял телефон-автомат.

Пляж продолжал жить своей обычной летней жизнью: со всех сторон, мешая друг другу, ревели магнитофоны и транзисторы, потеющими тушами лежали на песке белые, еще не загоревшие тела прибывших с севера курортников, кто-то плескался у кромки воды, бегали по песку и строили из него грязные замки дети, и солнце, не столь частое явление в Прибалтике, этим летом было щедро. Из кружка волейболистов, играющих между шезлонгами, в сторону Ани несколько раз вылетал мяч, и кудрявый, до кофейной черноты загоревший парень бегал за ним, косил на Аню веселым зазывным глазом, но она сразу определила, что, кроме плавок тигрового раскраса да крестика из фальшивого золота на шее, у этого соискателя ничего нет ни за душой, ни в кармане. Да и внешне он ей не нравился — слишком красив, игрив и женствен. Ангелочек-херувимчик, любимчик немолодых матрон. Аня предпочитала мужчин корявых, мрачноватых и немногословных, если дело касалось душевных увлечений. Чем больше она общалась с мужчинами, тем больше убеждалась, что в массе своей они беспросветные дураки, темы прожевывают одни и те же и крайне редко блещут умом. Так пусть уж лучше тупо молчат, чтоб не видно было, что, кроме анекдотов, трепотни о джазе, спорте и сладостной мечты о зарубежной жизни, мозги их никакого багажа не имеют. Те, кто постарше, рано или поздно принимались рассуждать о власти денег, если они в больших количествах. Но для Ани деньги оставались только средством существования, чтоб не таскаться каждый день на работу, не иметь над головой начальницы или начальника, более или менее хорошо одеваться, а если хочется лениво и томно проваляться два дня подряд в постели с книжкой в руках, то и для этого должны быть возможности.