— Кем? — не сразу поняла Аня.

— Гетерой! Я тут недавно книгу одну читала, про Древнюю Грецию. Так вот, гетеры, оказывается, были основными носительницами культуры. Это у нас их считают проститутками, которые за деньги себя продают. Гетеры, конечно, занимались этим делом, но именно у них во дворцах собирались поэты, музыканты, философы. Дома-то мужики не сидели, дома им было скучно, там жена, дети… Вот они и бежали к гетерам.

— Ерунда это, — сказала Аня. — Я эту книгу тоже читала. Но, по-моему, как ни называй: гетера, гейша, куртизанка — все одно. Проститутка, и точка. При чем тут культура? Чушь это. Просто каждый торгует тем, что есть. И чем хочет. — Но тут она вспомнила про предложение подруги и спросила: — А почему ты меня в гетеры захотела пристроить?

— Да так, — замялась Наташка. — У тебя, понимаешь, склонность такая… Ты компании любишь, веселье и мужчин тоже. Не обижайся, конечно, но я думаю, что в гареме у какого-нибудь султана тебе было бы хорошо.

— В гареме? Скукотища! Один мужчина и куча баб. — Аня равнодушно улыбнулась. — Честно сказать, я бы свой гарем хотела иметь. Вот это да! Представляешь?!

— Как свой гарем?! Из мужчин?!

— Ну да! А что тут такого? — Аня оживилась. — Ты представляешь, какой кайф? Ты одна, а у тебя на любое твое настроение кто-то есть! Захотелось нежности — пожалуйста… А иногда, знаешь, хочется, чтобы было грубо, по-звериному. В этом есть своя прелесть.

— Не знаю, — застеснялась Збруева. — Мне как-то не до этого.

— Не хочешь сегодня поехать с нами на озера? Даже Корова едет.

— Зубрить надо. Я же тебе сказала.

— Открой окошко, покурим немного.

Збруева открыла окно, и они выкурили по сигарете, но разговор не получался: так или иначе, а Наташка все время соскальзывала на то, как она будет сдавать экзамены в Первый медицинский, где конкурсы совершенно сумасшедшие, чуть меньше, чем в театральные вузы.

— У тебя же золотая медаль! — сказала Аня.

— Химию все равно сдавать. А потом медаль моя…

Тут Збруева осеклась, поскольку чуть не выдала тайну. Мать перед экзаменами подарила директору школы сервиз «Мадонна», а учительнице русского языка — итальянские туфли. Взятки сыграли свою роль — по сочинению она получила «пять», хотя грамматика была слабым местом Збруевой и она не могла бы получить такую оценку при самой хорошей погоде. Но — написала. Видать, директор самолично исправил ошибки — за «Мадонну».

Выкурили по сигарете, покрутили на проигрывателе пластинку с записью Вертинского, и Аня снова вышла на улицу.

Она пошла было к станции с намерением поехать в Москву. Дел у нее там не было, но она всегда подчинялась внезапно нахлынувшим порывам, если даже они ничем не были обоснованы. Если ехать в Москву, то на пикник на озерах, понятное дело, не успеешь, но Аню это не волновало — пикников подобного рода она уже насмотрелась, была твердо уверена, что этот от прежних ничем отличаться не будет: напьются все до поросячьего визга и парочками полезут в кустики и палатки. Кто-то из ребят передерется, а потом пару дней с восторгом будут вспоминать с пользой и наслаждением проведенное время.

Однако когда она добралась до железной дороги и по шпалам подошла к платформе, то неизвестно почему изменила свои планы. На площади около станции женщина торговала горячими пирожками с мясом.

Аня набрала в большой бумажный пакет с десяток пирожков с мясом, которые в быту называли «пирожками с крысятинкой или с кошатинкой» — знающие люди утверждали, что так оно и было. В магазине купила бутылку лимонада и пошла к главной проходной завода. Громадный завод тянулся вдоль железной дороги, и если бы Аню не пропустили через проходную, то в бетонном заборе всегда можно было найти дыру, проделанную теми, кто проникал на производство, минуя строгости заводского режима.

Но обе вахтерши знали Аню, и она прошла беспрепятственно.

Плавильный цех с электропечами был неподалеку от входа; как раз распахнулись его громадные ворота, и едва Аня подошла к ним, как свирепый сквозняк подхватил ее, и она влетела внутрь, под высокий свод цеха.

Вдоль правой стены огромного ангара тянулись большущие горшки электропечей, пламя выбивалось из приоткрытых топок, здесь было сумрачно, гулко, душно от расплавленного металла, даже врывающийся в ворота воздух облегчения не приносил.

Своего отца она нашла около второй печи. Маленький, сухонький, остроносый, он сидел на скамье рядом со своим помощником и курил. Костистое тело отца прикрывала тяжелая брезентовая роба, жесткая, словно из жести, надета она была прямо на голое тело. Печь полыхала нестерпимым жаром, обжигала лицо, а по спине гуляли сквозняки.

Аня кивнула ему, села рядом и подала пакет с пирожками и лимонад. Она приходила на завод изредка, заранее ни о чем не договариваясь. Быть может, эти посещения были ей необходимы для того, чтобы понять, что, кроме истеричной и вздорной матери, у нее есть тихий и добрый отец. А сегодня, когда она поняла, что в родительский дом больше не вернется, ей, наверное, захотелось попрощаться с отцом, хотя бы условно. С матерью она уже попрощалась.

Он взял пакет, улыбнулся, вытащил из него пару пирожков, один протянул помощнику, а другой надкусил своими стальными зубами, среди которых было два золотых. Помощник проглотил пирожок, словно пельмень, и ушел, проявляя деликатность. Отец жевал неторопливо и запивал сочную крысятинку лимонадом. Он любил эти дешевые пирожки.

Аня смотрела на его сморщенную дубленую шею, видела, как прыгает острый кадык, как глубоко запали щеки и глазницы. Внезапно острая до боли жалость к этому загнанному, словно старая кляча, человеку сжала ей сердце.

— Пап, когда ты уйдешь из этого сортира?

Он улыбнулся.

— Это не сортир. Это передовое производство всесоюзного значения.

— Сортир, — ожесточенно повторила она. — Только рабы могут тут вкалывать.

— Рабам так хорошо не платят, — со скрытой гордостью ответил отец. — В ноябре, под праздники Октябрьской революции будут давать награды…

— Получишь Героя Соцтруда?

— Представлен, — смущенно улыбнулся он.

— Ну и что? Медяшка на груди. Толку-то что?

— Говорят, можно будет вне очереди купить автомобиль «москвич».

Купить автомобильчик, даже самый задрипанный, было давней мечтой отца. Прикопить деньжат при своей жене Саре он, понятно, не надеялся — все заработки захватывались ею и словно в прорву проваливались. Но Аня знала, что отец тайком копит деньги, откладывая их из премии, копит больше десяти лет. Но вопрос был не в деньгах, а в длиннющей, многолетней очереди на автомобиль. Желающих приобрести его на передовом и богатом заводе было достаточно. Так что Золотая Звезда Героя, помимо почета, могла бы помочь в осуществлении давней мечты.

— Ну, купишь тачку, а дальше что? — спросила Аня.

— Будем ездить куда-нибудь.

Аня не стала спрашивать, куда, потому что знала — на садовый участок площадью в четверть теннисного корта, где росла буйная крапива и дикая малина. Участок отец получил вместе с орденом Трудовой Славы в позапрошлый юбилей. На участки тоже была своя очередь. Но для обслуживания этого клочка земли никакого автомобиля не требовалось: от дома до участка было с полчаса пешего хода.

Однако, к удивлению Ани, отец размечтался.

— Купим автомобиль и поедем с тобой к морю. Ты ведь еще моря не видала.

— Без матери поедем? — спросила Аня.

— Да, — улыбнулся отец. — Встанем пораньше, соберемся и смоемся. А ей только записку оставим. В Крым поедем. На следующий год.

— Ты умрешь до следующего года, — без эмоций сказала Аня. — Умрешь, если будешь здесь работать. Сталевары не доживают и до сорока. А тебе уже больше.

— Точно, — не стал возражать отец. — Может быть, и умру. Но думаю, что еще потяну.

Он привстал на скамье, что-то кому-то крикнул в глубь гудящего цеха и снова сел. Аня сказала тихо:

— Пап, ты потерпи еще немного. Чуть-чуть. Я возьму тебя отсюда. Не знаю, как, не знаю, на какие деньги, но возьму. Я не хочу, чтобы ты здесь горбатился.