Именно таким и уродился граф Энимор, ехавший на красавце гнедом. Он лишь неделю назад похоронил старого графа, своего отца, и теперь направлялся в город Авилон на рыцарский турнир. Он впервые ехал в столицу не в качестве наследника, а как полноправный властитель собственных земель. Это придавало графу значимости в собственных глазах. Справедливости ради следует заметить, что он и раньше не страдал от неуверенности в себе.

Позади красавца наездника плелась фигура, представляющая собой его полную противоположность. Графа сопровождал невысокий коренастый слуга с крупным невыразительным лицом, лет на десять старше своего хозяина. Мужчина носил обычную для этих мест серую домотканую куртку и такие же штаны. Ехал он на муле, который, опустив голову, мелко трусил по тропе.

Если в королевстве когда-либо слышали о книге Сервантеса, то непременно отметили бы несомненное сходство графского слуги с оруженосцем прославленного идальго. Слуга по имени Брик был так же толст, флегматичен, невозмутим и, по-житейски, мудр. Он в совершенстве владел искусством отлынивать от работы; исполнение же тех поручений, которые ему все-таки не удавалось избежать, он оттягивал как можно дольше в надежде, что все устроится само собой, как, впрочем, частенько и случалось.

Брик был по-своему очень честным человеком. За все время службы он ни разу не тронул кошелек своего господина. Мысль заглянуть туда даже не приходила в его голову. Однако, моральные принципы слуги позволяли беззастенчиво пользоваться хозяйскими припасами. В частности, вчера на вечернем привале Брик от души угостился хозяйской ветчиной с гусиным паштетом, и запил этот харч богов отличным вином из графской фляги. Разумеется, он проделал это, когда хозяин уже спал. Подобное поведение Брик не считал предосудительным, и теперь с удовольствием вспоминал свой вчерашний ужин.

Позади толстого слуги трусил на привязи еще один мул, без всадника. По бокам его качались две большие и тяжелые дорожные сумки. Их содержимое тихонько позвякивало в такт походке мула. Громоздкие, угловатые предметы выпирали из сумок во все стороны и натирали бока животному. Время от времени мул недовольно фыркал и мотал головой, но продолжал свой меланхоличный бег.

Путники ехали молча. Внезапно, граф Эниомор о чем-то забеспокоился.

– Эй, Брик! – не оборачиваясь, произнес он.

Слуга отвлекся от приятных воспоминаний.

– Да, ваша милость! – отозвался он.

– Ты захватил запасную масленку?

– Да ваша милость, конечно.

– Смотри у меня, чтобы не вышло как на прошлом турнире. Помнишь, мерзавец, что тогда случилось?

– Конечно, ваша милость, как сейчас помню. У нас тогда украли масленку, а запасной не оказалось. Я вам вот что скажу. На турнирах завсегда масленки воруют. Это уж так заведено.

– Ну-ну! Ты у меня еще философствовать будешь. Отвечай прямо, подлец, ты точно взял запасную масленку? Или мне слезть и самому проверить у тебя в сумках?

– Да как можно забыть, ваша милость! Вот они лежат рядышком: полная канистра масла и рядом с ней две масленки. Обе новехонькие, только вчера у кузнеца забрал.

– Вот и дурак! Кто же масленки кладет вместе? Если вор залезет в сумку, то сразу обе и украдет. Как только приедем, одну масленку перепрячь. Понял меня, дурья башка?

– Как будет угодно вашей милости. Все сделаю, как вы изволили приказать.

Всадник удовлетворенно кивнул и замолчал. Он снова напустил на себя холодный, равнодушно-презрительный вид. А слуга еще долго не мог успокоится и ворчал вполголоса:

– Сами-то хороши. Вспомнили про запасную масленку, когда от замка день пути. Ну, забыл я ее, забыл. И что теперь? Домой за ней возвращаться, что ли? Все равно не пожелают, зато будут нудить всю дорогу. Ничего им не сделается. На турнире разберемся. Я, чай, тоже по чужим сумкам лазить умею.

Брик еще долго бормотал что-то себе под нос. На самом деле он понимал, что с хозяином ему повезло. Другой бы и поворчать этак не позволил, сразу оплеухой наградил бы. А его милость граф Энимор горяч, но отходчив, и даже где-то по-своему справедлив. Насколько это слово вообще применимо к знатному господину. У такого служить можно, и вовсе не так обременительно, как думают некоторые. Всегда можно минутку для отдыха выкроить.

Глаза слуги закрылись, голова бессильно свесилась на грудь, и он задремал. Толстяк мерно подрагивал в такт шагам своего смирного скакуна, умудряясь и во сне сохранять равновесие. Содержимое плохо притороченных седельных сумок вьючного мула по-прежнему тихонько переваливалось и гремело внутри при каждом шаге.

Но не только позвякивание железа нарушало окружающую тишину. В лесу раздавались и другие звуки. Шорох раздвигаемых листьев и редкий треск сломанных веток преследовали всадников на протяжении всего пути. Вдоль тропы, по лесной чаще рядом с всадниками двигалось какое-то существо. Легкое и гибкое, оно без труда успевало продраться сквозь заросли вслед за путниками, ехавшими по свободной тропе. Лишь производимый им шум показывал, что, несмотря на всю свою резвость, это животное, или чем бы там ни было это существо, явно не приспособлено для тайного передвижения по лесу.

Ни элегантный хозяин, ни его флегматичный слуга не обращали на шум никакого внимания. Преследователь явно не беспокоил их. Наоборот, когда возня в чаще иногда стихала, всадник начинал внимательно прислушиваться, и успокаивался только когда шум снова возобновлялся.

Тропинка свернула влево. Деревья разошлись, и путники выехали на небольшую поляну. Громыхавший в стороне зверь свернул вслед за ними. Треск ломающихся ветвей безошибочно указывал его продвижение в подлеске. Внезапно всадники остановились. Шум в кустах тут же утих. На тропе, перекрывая дорогу, стоял лохматый черноволосый человек в ярко-оранжевом комбинезоне и высоких черных ботинках. К поясу его был привязано некое подобие шлема без забрала, такого же ярко оранжевого цвета.

Хмурое неподвижное лицо незнакомца, заросшее густой и неопрятной черной, как смоль, бородой, не выражало ни почтения, ни каких-либо других уместных в данном случае эмоций. Чуть согнутые ноги он широко расставил в стороны, руки свободно опустил вдоль туловища. Лишь слегка сжимающиеся и разжимающиеся пальцы рук выдавали его напряжение.

Энимор осадил лошадь и остановился в десятке шагов от незнакомца. Тот по-прежнему молчал и не двигался.

– С дороги, смерд! – крикнул граф.

– А почему это? – нахально спросил незнакомец.

– Да потому, негодяй, что тебе приказывает граф Энимор, владелец здешнего леса!

На лице оранжевого появилось нечто похожее на улыбку.

– Ах, простите, ваша милость, – ехидно начал он. – А я и не признал вас. А вот теперь смотрю и вижу, ведь взаправду сам господин граф к нам пожаловали, честь, можно сказать, оказали великую.

– Ну, а теперь, раз признал, то проваливай! – повторил свой приказ Энимор, как бы не заметив издевательский тон противника.

– С огромным удовольствием, ваша милость! Всенепременно, всегда рады услужить, то есть сейчас же после обеда. – Бородач осклабился в полный рот, показав пару дыр между нечищеными и полусгнившими зубами. Вопреки собственным словам он и не подумал отойти с тропы. – Вот только утрясем один вопросик, ваша милость, и будьте добры, проезжайте, пожалуйста.

– Какой вопросик, мерзавец? Как ты смеешь стоять мне поперек дороги в моем собственном лесу? Пошел прочь!

– Маленький такой вопросик, ваша милость, – продолжал незнакомец, не обращая внимание на наливающегося краской барона. – Извольте уплатить нам подорожную пошлину, и мы тут же пропустим вас дальше.

После этих слов он небрежно махнул над головой левой рукой. Тотчас же поляна ожила. Из кустов, растущих по краям, с веток деревьев и, кажется, просто из-под земли, внезапно выскочило с полдюжины крепких мужчин в одинаковых оранжевых костюмах, еще более грязных и потрепанных, чем у их предводителя.

– Негодяи! – надменно вскинув голову, объявил Энимор. – Придется проучить вас, вы дорого заплатите за разбой в моем лесу.