Послереволюционный ЦК первого состава был избран на третьем -Московском -- съезде партии, в мае 1917 года8. Между ним и II Таммерфорсским съездом партии9 был десятилетний перерыв, приходящийся на эпоху Столыпинской реакции10, когда партия вновь очутилась в подполье, и только за границею, в эмиграции, могла существовать открыто, издавая свои газеты и книги и собирая свои съезды. Но все эти съезды, по уставу партии, не могли иметь законодательной силы для партии как целого. Заграничная организация11 всегда рассматривалась партией как одна из местных организаций, к тому же имеющая сравнительно с другими местными организациями крупную невыгоду отрыва от родной почвы. То же обстоятельство, что партии приходилось время от времени спасать эмиграцией все, что уцелело от арестов из ее главного штаба, в ее глазах не только не перевешивало этой невыгоды, но грозило сделать ее для судеб партии особенно опасной.

Только одна Лондонская общепартийная конференция 1908 г.12 явилась исключением из этого общего правила, ибо на нее съехались делегаты русских организаций, специально приезжавшие за границу, чтобы после опять вернуться на свои боевые посты.

Длина перерыва между двумя съездами привела к тому, что майский съезд 1917 г. представлял собою совершенно своеобразную картину. Партия еще три месяца тому назад находилась в совершенно скелетообразном состоянии -- она существовала как организационное целое в виде сети немногих нелегальных групп, не имевших даже правильного, общепризнанного организационного центра. Все остальное, идейно принадлежащее к партии, представляло собою либо аморфную периферию, незаметными переходами сливающуюся с колеблющейся и неоформленной массой сочувствующих, либо такую же организационно аморфную, хотя и резко отграниченную от окружающего мира массу ссыльных, заключенных и поднадзорных. В два месяца картина резко изменилась. Появились вернувшиеся из эмиграции лидеры со своим окружением, вернулись, большею частью в родные места, потерпевшие судебные или административные кары, громко заявили о себе "бывшие эсеры", когда-то потерпевшие за принадлежность к партии, и в трудное время реакции совершенно порвавшие с нею связь, и часто вообще ушедшие от политики в частную жизнь. Из них составились первые партийные группы и комитеты, в которые затем нахлынули многочисленные новобранцы. Их прилив в партии эсеров чувствовался особенно сильно; ни одна партия не росла так неудержимо стремительно, как она. Старый, испытанный состав партии был буквально затоплен бурным потоком пришельцев.

В итоге собравшиеся на майский Московский съезд партии представляли собою не только очень пеструю массу, но и массу людей, почти совершенно не знавших друг друга. Только в течение съезда должно было происходить и происходило взаимное ознакомление, причем и ранее работавшим вместе обычно приходилось заново знакомиться друг с другом: так велик был перерыв в их личных сношениях, так много было каждым пережито совершенно индивидуально, особняком от всех других.

И это обстоятельство особенно сильно отразилось на выборах Центрального комитета, тем более что некоторые известные по прошлому работники партии не успели еще добраться до центра и кое-кого избрали в ЦК заочно.

На политической физиономии ЦК это отразилось довольно заметно. Если анализировать резолюцию съезда, обращая особенное внимание на вносимые фракционные поправки, то придется разделить съезд на три чрезвычайно неравные части. С одной стороны, не очень большое (человек в 50--60) левое крыло, чрезвычайно темпераментное и решительное; с другой -- едва заметное по своей численности, человек в 10--12, откровенно правое крыло, и на вид чрезвычайно компактный, охватывающий главную массу, от двух третей до трех четверти съезда, центр.

Однако компактность центра обусловливалась тем, что на его фракционных заседаниях предварительно устранялись, то путем майоризирования13, то путем компромисса, разногласия между правым центром и левым центром, при значительном численном преобладании второго.

В конце съезда правая его фракция совершенно замерла, и многие ее члены перекочевали в центр; эта тяга справа к приобретению "покровительственной политической окраски" была так сильна, что "центр" должен был заботиться о большей формальности своих заседаний и доступ к ним обусловил принятием некоторых принципиальных положений, в число которых входило признание платформы Циммервальдской интернациональной социалистической конференции14.

Целый ряд живших в большинстве за границею людей с крупными партийными именами (Авксентьев 15, Руднев 16, Фондаминский17, Вишняк 18 и др.), ранее резко выступавшие против Циммервальдских идей, были поставлены перед дилеммой: либо отделиться от "центральной" группы и отойти направо, либо молчаливо "сменить вехи" своей внутрипартийной ориентации. Они предпочли последнее. Однако их "обращение" осталось чисто формальным и носило характер политического маневра. В дальнейшем они действовали совершенно солидарно с "крайним правым" крылом партии.

Результатом всего создавшегося положения было то, что крайнее левое крыло партии получило в Центральном комитете только одного действительного своего представителя (М.А. Натансона19), резкою тактикою своей оказавшегося сразу в среде его на отшибе, "чужаком". Правое крыло не смогло провести в ЦК ни одного из своих явных и формальных членов, зато большое количество своих тайных друзей, "правых центровиков", предпочитавших не выступать под открытым забралом. Трех очень видных представителей правого течения -- В. Архангельского 20, Д. Розенблюма21 и М. Гендельмана22-- проводили по своему списку левые, руководясь частью (для двух отсутствовавших на съезде) их прошлым, частью -- неопределенностью съездовских выступлений.

Таким образом, ЦК, на первый взгляд казавшийся весьма гомогенным и вполне соответствующим по духу своему весьма левой равнодействующей партийного общественного мнения, на деле таковым не оказался, все время испытывая значительный правый крен. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что частые, порою почти ежедневные собрания ЦК, при перегруженности его членов интенсивной работой бурного революционного времени, к которой скоро для некоторых его членов прибавилась еще правительственная и муниципальная работа, -- никогда не собирали полного состава членов, но едва превышали половину его численности. Этим обстоятельством окончательно завершилась и без того характерная для данного состава ЦК неустойчивость его большинства.