Закончив туалет, я позвонила, и меня провели обратно в комнату, где дядя с нетерпением ждал моего прихода.

— Ну, вот ты и готова, — сказал он. Я ожидала увидеть Эмму, но он сказал:

— Полагаю, нам сначала нужно поговорить наедине, чтобы лучше узнать друг друга. Ты удивилась, узнав, что у тебя есть единокровная сестра?

— Да, конечно.

— Мой брат всегда был крепким мужчиной. Все Хессенфилды такие… за исключением тех, кто недееспособен. — Он говорил без горечи. У него было очень славное выражение лица, и во мне появилось какое-то теплое чувство к нему. — Джон — твой отец, он всегда любил приключения. Он старший из братьев. Мы все были отчаянные. Как я уже сказал, это фамильное. Но он всегда был вожаком. Джон вел, мы шли за ним. Иногда мы принимали участие в его авантюрах. Он был замечательным человеком. Все эти годы он словно продолжает жить. И это действительно так в некотором роде: он живет в вас, своих детях. Странно, что у него — и вдруг дочери. От него можно было ожидать только сыновей.

— Вы предпочли бы их?

— Не теперь, когда я увидел вас обеих.

— Как вы узнали, где я была? Он помолчал в нерешительности.

— О, мне сказали. Друг одного друга… просто совпадение.

Впервые его взгляд стал уклончивым, и я почувствовала, что мой вопрос смутил его. Я решила больше не расспрашивать его, а попыталась позднее узнать, кто был этим другом.

— Мой брат слал письма из Франции. Ты знаешь, что он был одним из лидеров якобитов? Я кивнула.

— Если бы он был жив сегодня…

— Вы хотите сказать, что он привез бы в Англию сына Якова II?

— Я уверен в этом.

— И вы разделяете его взгляды? Он не ответил.

— Времена нынче опасные, — только и сказал он и после небольшой паузы продолжил:

— Я скажу тебе, что твой отец писал мне о тебе. Он говорил, что ты самый прелестный ребенок из всех, кого он видел, и он гордится тобой. Он очень любил тебя, ты знаешь.

— Да, знаю. Это то, что сознаешь даже в самом раннем возрасте. Я все еще помню это.

— Джон любил и твою мать. Он жалел, что не мог на ней жениться, ведь она уже была замужем. Это одно из тех безрассудств, которые он совершал.

— А что Эмма?

— Это, наверно, было раньше. Я не очень много знаю о матери Эммы, но, вероятно, он любил ее, если отдал часы и кольцо… особенно кольцо. Он, видимо, знал, что твоя мать при смерти. Видишь ли, это кольцо имеет особое значение для нашей семьи. Его всегда носит глава дома. У него особые качества.

— Оно приносит удачу?

— Это не то. Вот, посмотри.

Он снял кольцо с пальца. Я смутно помнила его. Оно показалось мне не очень красивым, это массивное золотое кольцо с камнем неопределенного цвета в искусной оправе.

— Для меня было очень важно, чтобы оно вернулось, — продолжал мой дядя. — Когда Джон узнал, что умирает от той же болезни, которая унесла твою мать, он послал за матерью Эммы и отдал ей кольцо и часы, чтобы она привезла их мне с письмом. Я думал, что мы навсегда потеряли кольцо, так как из-за болезни Джона кольцо будет похоронено вместе с ним. Но Эмма приехала и вернула фамильную ценность Хессенфилдов. Оно убедило меня, что она его дочь. Я знаю, он никогда не расстался бы с кольцом, если бы не знал, что умрет и не сможет передать его твоей матери. Конечно, из-за этой войны прошло много времени, прежде чем Эмме удалось приехать сюда.

— Когда вы услышали о его смерти?

— Через несколько месяцев после того, как это случилось. Наши друзья не могли сразу же попасть сюда, чтобы сообщить мне. Мы узнали, что твоя мать тоже умерла. Я пребывал в неведении относительно тебя, ждал известий, но не получал их. Никто не знал, где ты.

— Обо мне заботилась Жанна, горничная из отеля. Я жила у нее, пока моя тетя Дамарис, сестра моей матери, не приехала за мной.

— Да, теперь я это знаю, но тогда не знал. Как только стало известно, где ты находишься, я тут же послал своего племянника пригласить тебя сюда. Как было бы хорошо, если бы ты приехала раньше!

— Я так и сделала бы, но тетя ожидала ребенка.

— Добрая тетя Дамарис. Расскажи мне о ней. Эмма говорит, что ее мать пыталась найти тебя, но это ей не удалось. Она сказала, что после смерти твоего отца и матери в доме был полный хаос. Конечно, Эмма знает обо всем только понаслышке, из рассказов своей матери. Все это было для нее очень таинственно, пока она не приехала в Англию. Ее мать ждала, когда появится возможность приехать. Она хотела, чтобы Эмма представилась семье своего отца и привезла сюда кольцо и часы. Очевидно, она надеялась, что Эмма найдет здесь свой дом. Как рассказала мне Эмма, ее мать недавно вышла замуж и живет со своим мужем где-то в окрестностях Парижа. Могу представить, что взрослая дочь в такой семье будет, конечно, лишней. Я был тронут тем, как Эмма обрадовалась теплому приему, и когда я предложил ей остаться здесь, сколько она пожелает… собственно, чтобы она считала все это своим домом… она была вне себя от радости.

— Все это так поразительно! Я не имела понятия о том, что происходило.

— Откуда же тебе знать? Сколько лет тебе было — пять или шесть?

— Помню только, что я жила с моими родителями в том роскошном доме, а потом их не стало, и я очутилась в сыром, темном подвале, испуганная, ничего не понимающая.

— Бедное, бедное дитя! Но ты была храброй, не сомневаюсь. У тебя взгляд отца. Какое расточительство жизни! Это я должен был умереть. Но я живу, прикованный к этому креслу на всю оставшуюся жизнь… Впрочем, нельзя жалеть себя. Вместо того, чтобы вспоминать свои беды, лелеять их, надо закрыть их в темный шкаф и забыть о них — это самое мудрое решение.

Я сказала:

— Мне очень жаль. Давно это случилось?

— Четырнадцать лет назад, когда мне было двадцать пять. Меня скинула лошадь во время охоты. Я знал, что она не сможет перескочить через ту изгородь, слишком высокую для нее. Другие повернули обратно и объехали. А я должен был перепрыгнуть. Я должен был показать всем, покрасоваться… только и всего. И я упал. Лошадь подмяла меня под себя. Ее пришлось пристрелить. Иногда я думаю, что надо было пристрелить и меня. Ну вот, опять эта жалость.

— Это можно понять, — ответила я.

— Никто не думал, что я выживу. Я был помолвлен с красивой девушкой. В первые недели она ухаживала за мной. Она говорила, что свадьба все равно состоится… я не мог вынести этой жалости к себе. Я стал невыносимым, затаил обиду на жизнь. В нашей семье все были такими деятельными. Я не мог вынести этого; и потом эта боль…. возникающая время от времени боль. Все дело в том, что я никогда не знал, когда она придет. Я впадал в неистовство. В конце концов моя невеста увидела, что все бесполезно. Я тоже это понял.

Я не мог обречь ее на подобную жизнь. Через какое-то время она вышла замуж.

— Я вам очень сочувствую. Но теперь вы кажетесь таким спокойным, кротким… примирившимся.

— Все это сделало время, Кларисса. Время — великий учитель и целитель. Я говорю себе, что это трагедия, когда Джон умирает от неизвестной болезни в Париже, а я, его преемник, становлюсь калекой, проводящим дни без движения. Можно подумать, что это проклятье дому Филдов, если верить в такие вещи.

— А вдруг это действительно проклятье?

— Нет. Столетиями наш род был сильным и энергичным, мы защищали наши земли и имущество от мародеров-шотландцев, когда они совершали набеги через границу. Это просто несчастье, которое может постигнуть любую семью в любое время. Теперь я хочу послушать тебя, Я рассказала ему о жизни в Эндерби, о том, что мы поддерживаем очень хорошие отношения с Довер-хаусом, где живет моя бабушка Присцилла, и с Эверсли-кортом, где живут прадед и прабабушка.

— У тебя ведь есть еще дядя, военный?

— Вообще-то, он мой двоюродный дедушка. На самом деле его зовут Карлтон, но мы зовем его Карл, чтобы отличить от прадедушки.

— У тебя семья долгожителей.

— Моя бабушка была очень молода, когда родилась моя мама, а мама была молода, когда родилась я.