Порок нашей критической мысли в последнее время состоит в том, что мы то ли от потери реального художественного вкуса, то ли от всеядности, переходящей в брезгливость, научились ненужному искусству обсуждать не результат, а замысел. Начинаем разговор о романе, опуская самый главный пункт – выяснение, а имеется ли в наличии факт романа.

Семьсот страниц в хорошем переплёте, это ещё не роман. Замысел как таковой редко обладает сам по себе суверенной художественной ценностью, независимой от способов выражения. Набивший оскомину классический пример – замысел "Божественной комедии". Из новейшего времени пример – "Парфюмер" Зюскинда. Эту идею можно было бы записать на одном листке бумаги и поместить в банковский сейф. В подавляющем же большинстве случаев, "что" просто не существует без "как". Все критики это знают, и почти все это соображение игнорируют. Патриотические рецензенты ищут вместо художества "боль", "жизненность" и т.п., либеральные "мысль" – "новизну".

Так вот: "ЖД". Такое ощущение возникает при чтении, что идёшь против медленного мутного течения. Совершаешь, совершаешь честные читательские усилия, переживаешь приступы необязательной игры слов, назойливое копошение скрытых и явных отсылок, без которых вполне можно обойтись, глотаешь мучительно раздувшиеся абзацы, и вдруг обнаруживаешь, что никуда, ни на сколько не продвинулась.

Ещё одна метафора рвется с пера. Магнитофон, катушечный старинный магнитофон. Наверно, каждый видел, что происходит, когда принимающая катушка вдруг останавливается. Передающая продолжает и продолжает гнать пленку, она закручивается в мутные кружева. Наконец, перед вами просто куча глухой музыки. Таков язык Быкова.

Слово к слову он приставляет вроде бы и правильно, но какая-то это напрасная правильность. Не слова, а трупы слов, взявшиеся за руки. Предложение к предложению то же привинчены вроде бы по правилам. Но… Классик как-то написал – как бы ему хотелось, чтобы при прочтении каждой его фразы читатель плотоядно улыбнулся. А Быков нас пытается накормить холодными макаронами. Семьсот тарелок с этой нудной едой. А при таком положении дел с языком не имеет никакого смысла разговор об идеях, о востоках-западах и прочем.

В одной из предыдущих статей я ополчилась на Владимира Сорокина за "День опричника". Мне не понравились его образы, но это были ОБРАЗЫ. То, что хотел сказать Сорокин, он выразил художественным способом, и тут другая проблема: как Господь попустил, чтобы столь неприятные мне мысли могли явиться в столь стройной литературной форме? Есть предмет для рефлексии и обсуждения.

Быковский случай совсем другой.

"ЖД" – это трактат, притворяющийся романом. Впрочем, ничего удивительного в этом факте нет. Почти всё, что пишет Быков, из той же породы. Положа руку на сердце, не станете же вы утверждать, что в благосклонно принятой публикой "Орфографии" действуют живые люди. Персонифицированные идеи в нём действуют. Историко-публицистический трактат, расписанный на голоса. И "Эвакуатор" продолжение всё того же метода.

Почему я всё это пишу, если всё тут так скверно? Потому что Быков не безнадежен. Тот же "Пастернак" это доказывает. Правда, есть один нюанс. В "Пастернаке" изначально есть главный герой, есть и иные человеческие персонажи, они достались автору в подарок от самой жизни. Их не надо создавать. И сюжет не надо рожать. Можно вышивать по канве известнейшей биографии, и в этих вышиваниях проявить и энергию, и образованность, и изобретательность.

Совершенно очевидно, что Быков талантливый литератор-публицист, но не художник. Обидно, наверно, – обидно.

Но, будучи несомненно умным человеком, Быков начинает это понимать, как мне кажется. Осознаёт свою истинную роль в литературе. В подтверждение тому информация о том, что он пишет в "ЖЗЛ" книгу об Окуджаве. Я убеждена, что это будет интересная, даже интереснейшая книга. И Быков вложится в неё всею душой. Ведь не ради же только денег он сочинял "Пастернака".

Так и в природе бывает: чем сильнее и чище река, тем больше пены по закрайкам берегов. Газета с характерным названием "Русский базар" из Нью-Йорка снова решила пополоскать имя великого Шолохова и откликнулась на презентацию в Академии наук России факсимильного издания "Тихого Дона".

Это высокое литературоведческое собрание, которое было отражено в многочисленных СМИ и найдет свое продолжение в стенах Института мировой литературы имени Горького 5 февраля, казалось бы, должно окончательно поставить точку в пустой возне вокруг авторства эпоса ХХ века. Но как смириться с восторжествовавшей правдой! И "Русский базар" затеял новую склоку – опубликовал еще один пасквиль по поводу "Тихого Дона", пытаясь выдать пену за мощную волну. Конечно, "Завтра" и "День литературы", говоря на "новорусском" сленге, за базар не отвечают, но меня заставили вернуться к избитой теме два обстоятельства.

Во-первых, заметка "Месть литературного раба" принадлежит перу Сергея Баймухаметова – бывшего сотрудника "Литературной России", с которым мы проработали несколько лет в одной редакции. Он подвизался в отделе очерка, и лучшие его материалы (например, описание путешествия на лодке по рекам Казахстана) говорили, что он умеет смотреть, подмечать и запечатлевать. Почему с годами литературной поденщины в либеральной и русофобской прессе он утратил эти профессиональные навыки? – уму непостижимо. Вот, например, его главный вопрос и тезис, который следует за рассказом о приобретении рукописи "Тихого Дона": "Но зачем? Какая цель преследовалась? На вопрос ответил председатель Международного Шолоховского комитета и попечитель издания Виктор Черномырдин: "Когда держишь в руках это издание, ни у кого не повернётся язык сказать, что автор романа – не Шолохов".

Виктор Степанович – не филолог, – иронизирует Баймухаметов. – Но то же самое говорит известный критик и литературовед, научный руководитель издания Феликс Кузнецов: "После публикации факсимильного издания никаких научных аргументов в дискуссии не осталось. Спор будет продолжаться, но только на маргинальном уровне. Для противников авторства Шолохова это уже не категория знания, а вопрос веры".

А одна из авторитетных газет, – намекает автор на "ЛГ", – заключила: "Публикация факсимильного издания "Тихого Дона" ставит окончательную точку в самом тяжелом литературном споре ХХ века". Значит, цель – подтверждение и утверждение авторства Шолохова?

Всё это более чем странно, – резюмирует несостоявшийся прозаик. – Можно понять Черномырдина, даже газетчиков – они люди неискушённые. Но почему Феликс Кузнецов и другие вот уже много лет используют рукопись как несомненное доказательство авторства Шолохова? Уж они-то должны знать, что в данном случае рукопись ничего не доказывает. Будь Михаил Шолохов автор, будь плагиатор, переработчик чужого труда – в любом случае не мог же он отдавать книгу на перепечатку машинистке, не написав или не переписав её своей рукой?!

В самом деле, смешно. Долгое время отдельные листы рукописи, а затем и вся найденная рукопись преподносились в прессе как "черновики великого романа". На самом же деле это беловик – аккуратно написанный рукой Шолохова текст с небольшой правкой описок".