Нет! За краем озёрной воды

Не видать богозарной звезды.

Высоко забралась, высоко,

А до неба, ой, как далеко…

Чей-то голос смиренный: "Окстись!

Возлюби прежде грешную низь".

Нилова-Столобенская пустынь

* * *

Ухожу. Я здесь гостья, не боле.

Там моя у причала семья.

Перед ближними в мире, на воле

Слишком много долгов у меня.

На прощанье склонюсь пред Распятьем, —

А в душе нестроенье, разлад.

Я б давно отдала своё платье

На послушничий чёрный наряд.

Я б училась смиренью, поверьте,

И внимала любви голосам.

И мечтала о том, как в бессмертье

Возлечу в судный час к небесам…

Я мирской, незатейливый житель,

Но извека больна высотой.

Позовите меня, позовите,

Назовите своею сестрой.

Иосифо-Волоцкий монастырь

ОДНО ПРОСТОЕ СЛОВО

Я вспоминаю с нежностью и грустью

Твоё лицо, заснеженный перрон…

Я знала, если сразу не вернусь я,

Вернусь ли я когда-нибудь потом?

Как падал снег в преддверии Покрова, —

Таких не помню ранних я снегов.

Никто тогда одно простое слово

Не произнёс в потоке разных слов.

А снег всё падал медленно, прощально.

Я обронила тихое "пора"…

Теперь твой взгляд пронзительно-печальный

Мне не даёт забыться до утра.

А на дворе вовсю метёт позёмка

И ветер рвётся в тёплое жильё.

И отчего-то бьётся громко, громко,

Как молот сердце бедное моё.

Быть может, там, в краях твоих суровых,

Вот также вьюга мечется в окне.

И ты не спишь, и шепчешь это слово,

И вспоминаешь с грустью обо мне.

В 1762 году Император Петр III опубликовал свой знаменитый "Манифест о вольности дворянской", следом за коим через несколько дней должен был, по слухам, последовать и "Манифест о вольности крестьянской". Два этих документа призваны были вместе коренным образом изменить порядки в России, но... при полном сохранении самодержавной монархии, которая, как позже писал Лев Тихомиров, абсолютно совместима с любым политическим и экономическим строем. Тем самым, возможно, Европа избежала бы кошмара (в буквальном смысле; cauchemare — наваждение, морок) 1789 года, и история пошла бы по иному пути. Но, видимо, "счастье на земле" является для падшего "человеческого материала" кошмаром еще большим. Любое благо, в том числе и свобода, есть благо лишь для тех, кто способен его воспринять; в противном же случае править следует "жезлом железным".

Итак, во время этого самого промежутка между "Манифестами", группа, как сегодня бы сказали, "крутых быков" из окружения супруги Императора, будущей Екатерины II, убивает Петра III за картами и открывает путь милой прусской владетельнице, не имевшей никаких прав на древний Рюрико-Романовский престол, к власти над почти шестой частью суши. Эпоха ее царствования — это вольтерьянские мечтания и уничтожение Запорожской Сечи, "просвещенный абсолютизм" и закрытие едва ли не двух третей православных монастырей, не говоря уже о постоянном осквернении престола тем, за что "матушка-царица" заслужила от "псевдо-Баркова" самое грязное изо всех ругательств, особо осуждавшееся еще Иоанном Златоустом.

Однако на каждого Дон Гуана есть своя статуя Командора. Для "Катеньки" таковой оказался "беглый казак Емельян Пугачев" (до сих пор никто толком не знает, кто он был на самом деле), сказывавший себя выжившим Петром III и в своих "вольных грамотах" жаловавший русский народ землей, старой верой и бородою. Призывавший к истреблению "изменников-дворян" (а петровско-екатерининское дворянство — это такие же узурпаторы места русской аристократии, как и их "императоры" — узурпаторы престола русских царей), Пугачев, между прочим, требовал от "подданных" присяги не себе (об этом в официальной историографии, как до, так и послереволюционной, царит молчание или же откровенная ложь), а "законному анператору Павлу Петровичу, царю природному и истинному”.

В чем здесь дело? Беспристрастные исследования прежде всего современных историков почти со всей очевидностью доказывают, что будущий Император не был сыном Петра III (некоторые исследователи вообще указывают, что Петр был неспособен к рождению потомства). Но, как бы там ни было, законность пребывания самого Петра III у власти настолько сомнительна, что говорить о его предположительном отпрыске как о природном царе, мягко говоря, странно. Еще Петр Великий сам подорвал в своем государстве какую-либо легитимность, выпустив в 1721 году Указ о престолонаследии, им же не выполненный. Согласно этому указу русским царем мог стать кто угодно вне зависимости от его законных прав. Сам Петр, однако, так и не оставил наследника, в предсмертной агонии успев лишь дрожащей рукой накорябать "Оставьте все..." Более того, на убиенном цесаревиче Алексее Петровиче и затем Елизавете Петровне династию Романовых вообще можно считать прерванной, ибо воцарившиеся с помощью гвардии "голштинцы" имели к Романовым отношение весьма косвенное. Что же касается Павла, то большинство историков отцом его называют некоего графа Салтыкова. Салтыковых, кстати, было несколько. Но тогда о каком "истинном царе" может идти речь? Позволим себе высказать предположение, которое одно было бы, если бы ему были прямые подтверждения, способно противостоять представлению об истории как абсурде и абсолютной случайности.

Дело в том, что в официальных дипломатических документах как России, так и Европы того времени фигурирует еще один "граф Салтыков". Это не кто иной, как появившийся в России за несколько лет до переворота 1762 года, сегодня, к сожалению, популярный в бульварной, а затем и так называемой "оккультной" литературе граф Сен-Жермен, якобы масон, якобы алхимик, якобы международный авантюрист вроде Калиостро, который, действительно, и масоном и авантюристом был. Миссия же Сен-Жермена, человека (или, скажем так, "не совсем человека"), который сам, по его обмолвке, сделанной графине Адемар, "стоял у Распятия" и по памяти рассказывал о событиях первого христианского века, не имела никакого отношения к поиску благ земных.