Я думаю: если изъять такие анекдоты из нашей народной пушкинианы, она потерпит ущерб. В чем-то обеднеет "наше все" без этой мифологии. Ибо всякий миф — это мечтаемое "нечто", это заклинаемое "ничто" и это наше бессмертное русское "ничего" (в интонации Бисмарка, который смолоду был послом в России, попал в буран, слушал, как ямщик его, немца, утешает, и потом всю жизнь крепился, повторяя: "Нитшего, барин, нитшего!").

С тем да продолжится странствие Пушкина через наше мифологическое пространство. Потому что другого нет. Осеним себя еще раз духом Пушкина. Но и не забудем, что бренное тело его упокоено 164 года назад и что длина тела, как выяснил Дружников, — 160 см.

Представьте глухую мещерскую деревеньку, затерянную в лесах, где каждый новый человек — вестник. Они подошли к моей избе тихим осенним днем, робко встали у забора, вглядываясь во двор. Две странницы, скиталицы, уже немолодые женщины, мне незнакомые. Может, пить захотели? — подумалось мне. Оказалось, решились посмотреть русского писателя, закопавшегося в глубинке. Смиренные, почти робкие, стеснительные, какими и бывают чаще всего скромные богобоязненные русские женщины. И действительно, паломницы, скиталицы по монастырям, ищущие духовного мира на монашеских подворьях. Сколько их, таких неприметных внешне, торящих тропы спасения, по которым, как весенние ручьи, стекается русский народ в полнокровные православные обители, подтверждая, что Русь жива и неизбывна…

Совестясь нарушить мой день, странницы скоро ушли, как бы растаяли в мареве улицы. Позднее наши пути пересеклись уже в Москве. Одна из них оказалась поэтессой. Я читал стихи Евгении Гуцевой в канун Рождества Христова, и они, западая в душу мою, как бы умягчали черствость жизни. При всей кажущейся простоте, которая дается, увы, ой как нелегко, тихий теплый свет как бы струится из певучих, доверчиво печальных строк, целительно ублажая душу. При чтении мне не раз вспоминался иеромонах Роман, которому я когда-то писал рекомендацию в Союз писателей. Та же обнаженность чувств при полной слиянности с Богом.

Да что говорить о стихах. Их надо читать сердцем. Особенно в эти благословенные дни.

Владимир ЛИЧУТИН

* * *

В дворах старинных Затверечья

Со мной, как с пряжею кудель,

И неотступно, и беспечно

Кружилась, вьюжила метель.

Она на крышу белой ризой,

А мой всегда пытливый взор,

Венчал узорные карнизы —

Зубцы и праздничный подзор.

Была у нас одна путинка,

Но к миру разная любовь.

Она порошила тропинку,

А я проторивала вновь.

К теплу, под каменные своды,

И к свету в узеньком окне.

Ей стыть на паперти, у входа,

Сиять и радоваться мне.

Г. Тверь

ДУМЫ О РОДИНЕ

Вдали от гроз, от вьюги белой,

Я вижу явственней стократ

Твои бескрайние пределы,

Землёю тощей на закат.

Во мгле морозной, осиянной

Холодным заревом светил,

Чтоб выжить днесь… и богоданно

Трудами жить, найдёшь ли сил?

Вернёшься ль к удали посконной?

Иль неминуем чёрный рок?

Глядят избушки отрешённо

Лицом печальным на восток.

И как лекарство от недуга,

Минеи-Четьи с года в год

Моя духовная подруга

Всю ночь листает напролёт.

А на покров пустынно-снежный

Роняют звёзды тайный свет…

Спаси, Господь, мой край мятежный

От одиночества и бед!

* * *

Если нет в окрестностях церквушки,

А растёт кругом трава-топтун,

Значит, богорадные старушки

Брашно на поставят на канун.

Если паремии поученья

По вечернем входе не слышны,

Быть в округе тле и запустенью

И не миновать стране сумы.

Если песнопений благозвучье

Сердца не возрадует очей,

Набегут грозы шальные тучи

И погубят проблески лучей.

Если епитимьи самой строгой

В храме не возложат за грехи,

Значит, далеко ещё до Бога,

Значит, будут ложными стихи.

Д. Горелово

НА КОЛОКОЛЬНЕ

Широка, неохватна ты, Русь!

Дай повыше ещё поднимусь.

Вот и рядом собора кресты —

Век не знала такой лепоты.

Под ногами ступени крепки,

За витками уходят витки.

Выше, выше с усильем ползу

И звонница осталась внизу.

Ну теперь-то мне всё по плечу!

Все просторы Руси охвачу.

В благолепье святейших лучей,

В мирном звоне подземных ключей…