Ущелье Челбыр, близ которого расположены курганы, оказалось неинтересным, безводным. Не нашел я там и наскальных рисунков. Только один рисунок, очень напоминающий толстого и пузатого каракурта, был высечен на камне, на большой скале, свалившейся с вершины в ущелье; какой-то путешественник поставил свои инициалы и дату: «1 мая 1913 года». Эта надпись свежа, совсем не загорела и будто нанесена только вчера. Что значит этот срок для жизни камня!
В ущелье Ащи-Су ехали неохотно, как всегда заполнив бачок до горлышка речной водой и зорко ее оберегая: название ущелья Ащи-Су — «соленая вода» — не предвещало ничего хорошего. Вот и само ущелье, с громадными скалистыми склонами, каменистыми осыпями и разбросанными по долине камнями. По склонам и в распадках небольшие тенистые рощицы диких яблонь. Но воды в ущелье, даже соленой, нигде не было.
На яблоньке громко стрекочет хвостатый кузнечик. Подлетает каменка, и кузнечик тотчас же смолкает. По каменистой осыпи карабкаются и квохчут кеклики. На краю камня большой богомол правильными рядами откладывает яички, окружая их пенистой, быстро затвердевающей на воздухе массой. Каменка упрямо крутится на ветке яблоньки, и, когда хвостатый кузнечик, не выдержав длительного молчания, разражается громкой трелью, на него тотчас же бросается птица. От удара клювом во все стороны летят длинные ноги и крылья.
Возвращается Николай. Ему пришла мысль проследить по кекликам, где находится вода. Но прекрасные бегуны — неплохие летуны: они за много километров удаляются от водопоя, и, кроме того, покидая горы, забираются и в пустыню, совершая там набеги на саранчовых.
Проходя по ущелью, я наталкиваюсь на едва заметную тропинку. Она ведет направо по перевалу. За перевалом в одном из многочисленных ответвлений, под большой красной скалой зеленеет полоска травы и доносится журчание маленького ключика. Вода в ключике совершенно прозрачна и без привкуса соли. Находка кстати. Но что интересно: вблизи ключика целые «альбомы» с каменными «страницами».
Вот опять странные знаки и первое изображение быка. Те же козлы, бараны и верблюды, комичные, с утрированно длинными шеями и высокими горбами; фигура из маскарадной охоты, но уже условная, стилизованная; стрелки из лука в различных позах; верховой, тянущий на аркане дикую или одичавшую лошадь; олень. Одно изображение непонятное: стрелки из лука, одетые в широкополые шляпы, держат луки древком к себе, тетивой от себя. От стрелка к добыче тянется нить. Что это? Условность или неизвестный нам способ охоты, допустим стрельба вместо стрелы гарпуном? Вообще говоря, таким способом можно стрелять в добычу из засады на близком расстоянии[7]. Такая же нить видна и на рисунке, изображающем охоту на верблюда.
На небольшом камне выбиты несколько собак, по фигуре мало чем отличающихся от волков, и ряженый, едущий на быке. Рядом козлов и быков преследует охотник с луком. Фигуры быков весьма своеобразны. В грубой форме подчеркнуты характерные особенности животного: длинный тонкий хвост, узкий зад, могучая грудь и плечевой пояс и своеобразные рога, изогнутые и наклоненные книзу. Это несомненно так называемый древнерусский тур — животное, жившее несколько столетий назад и ныне исчезнувшее. До сего времени изображения древнерусского тура найдены только в Западной Европе. Теперь же, судя по рисунку, мы можем говорить о том, что когда-то область распространения этого животного была более обширной.
Дикие верблюды, ручные барсы, красные волки, волкообразные собаки, маралы, сайга и, наконец, древнерусский тур — сколько здесь материала, интересного не только для археолога, но и для специалиста-зоолога. По наскальным рисункам можно составить представление об изменении животного мира пустыни, о когда-то живших и ныне исчезнувших зверях.
Недалеко от ручья на отдельном камне высечено изображение козла. Оно исполнено с необыкновенным изяществом и поражает высокой художественностью.
Рано утром звон камней каменистой осыпи заставляет высунуть из полога голову: по склону горы бредет стадо молодых горных козлов. Некоторые козлята резвятся, на ходу бодаются, гоняются друг за другом. Они начали самостоятельную жизнь, отбившись от маток на время гона.
Едва исчезли козлята, как раздался звучный флейтовый крик ворона. Проснулись белоголовые сипы, выскользнули из ниш, разукрашенных белыми пятнами, и поплыли в воздухе навстречу солнцу.
Восточнее ущелья Ащи-Су, с того места, где горы Чулак переходят в горы Матай, по направлению к горам Улькункалкан тянется полоса лёссовидных суглинков, местами прерываемая щебнистой пустыней. По ней разбросаны маленькие оазисы, из зарослей ив, лоха, джингиля и других мелких кустарничков. Это и есть Мынбулак, или, в переводе на русский язык, «Тысяча ключей». Иногда на сухом месте близ ключей растут тростники и небольшие саксауловые заросли вперемежку с разнолистным тополем. Каждый оазис — маленький мирок, населенный своими обитателями. Сюда ночью приходят на водопой джейраны, из-под кустов выскакивают зайцы, на деревьях вьют гнезда миниатюрные горлицы, меж холмов мелькает рыжая шубка лисы, а по буграм всюду пестреют холмики многочисленных колоний больших песчанок. У одного из ключей и был раскинут наш бивак. Здесь предстояло много дел. Надо было познакомиться с миром насекомых оазисов и выяснить полезных и вредных для древесной растительности.
По утрам над ключом раздавались крики чернобрюхих рябков. Стремительные птицы описывали несколько кругов вокруг оазиса и, слегка планируя, садились на край лужицы. Несколько секунд птицы совершенно неподвижны, и только их головки осторожно поворачиваются в стороны, старательно разглядывая, нет ли чего подозрительного. Потом, семеня короткими шажками маленьких ног, подбегают к воде, жадно льнут к ней, быстро, не отрываясь, напиваются, взлетают и с чеканящим криком уносятся вдаль.
Иногда раздавался более мелодичный крик саджи — другой характерной птицы пустыни, похожей на чернобрюхого рябка. Ноги саджи почти без пальцев и напоминают маленькие копытца, из-за которых птицу еще называют копыткой. Если чернобрюхий рябок на зиму улетает к югу, то копытка остается на месте. В это время она собирается большими стаями, совершая перекочевки. Известны случаи, когда в годы массового размножения стаи копытки залетали далеко от родной пустыни в Европейскую часть СССР до Архангельска, в Англию, Данию. Кое-где, в частности на песчаных дюнах Дании, саджа пыталась даже гнездиться.
Иногда с гор прилетали сизые голуби. Они были более осторожны: долго летали вокруг оазиса, садились вдали от ручья, приближались к нему осторожно, тревожно поглядывая вокруг.
Переезжая с одного ключа на другой, мы однажды обнаружили в коляске мотоцикла мертвую домовую мышь. На стоянке привлеченный запахом продуктов грызун забрался в машину и отправился с нами путешествовать. По-видимому, на первом же ухабе размытой селем дороги наш пассажир был раздавлен вещами.
Домовая мышь обитает в степях и пустынях Советского Союза в диком состоянии и ведет независимый от человека образ жизни «вольного» животного.
Близ оазисов на земле часто белеют рога и кости джейранов — следы охоты волков. Один из занятых нами ключей, по-видимому, служил приютом для серых хищников, так как в первую же ночь с ближайшего холма раздался громкий вой волчицы, к которому присоединилось нестройное тявканье волчат.
Самый крайний ключ, различимый в бинокль, находится примерно посредине дороги к горам Калканам, недалеко от нас километрах в двадцати, и мы, не торопясь, выезжаем к нему после обеда, рассчитывая доехать до захода солнца. Но нас ожидала неудача: в покрышку вонзилась большая колючка от лоха и проколола камеру. Починка камеры отняла много времени, и, когда все было закончено, солнце уже спустилось за горизонт. Пришлось ехать со светом.
7
Стрельбой гарпуном из лука, например, широко пользовались индейцы-аборигены Северной Америки, о чем упоминается в известной книге Э. Сетона Томпсона «Рольф в лесах».