Вчера после переправы через реку на небольшом темно-красном бугре, покрытом мелким щебнем, на гладкой и чистой от растений площадке я увидел муравьев-жнецов. Они тянулись друг за другом лентой и были видны издалека, так как несли семена ковыля с длинными, белыми, мохнатыми летучками. Семена, видимо, только что начали созревать и поэтому, пока не успели разлететься, была организована их спешная заготовка. Мохнатые отростки ковыля колыхались на легком ветру, а вся вереница муравьев от этого издали напоминала большую, медленно извивающуюся змею…

Крылатые придатки ковыля доставляли массу хлопот муравьям. Небольшое движение воздуха — и сколько надо сил, чтобы удержать ношу! Когда становилось тяжело, муравей-труженик поворачивался и полз вспять, напрягая все силы.

Но не все муравьи-носильщики испытывали неудобство. Находились и такие, которые вели себя по-иному. Вытащив из растения зерно, они отрывали летучку и тогда без помех двигались к гнезду.

К концу дня, когда я ловил рыбу и готовил ужин, длинная тень летучек ковыля все еще продолжала извиваться по красному холму. Но вот зашло солнце, стало темнеть, затукал козодой, и колонна жнецов укоротилась, и вскоре ее конец исчез во входе в муравейник. Рабочий день тружеников пустыни закончился.

У муравьев-жнецов точный распорядок дня. Они выходят на сбор урожая на рассвете, и, когда часам к десяти утра лучи солнца становятся жаркими, устраивается обеденный перерыв. Он продолжается долго, пока не начнет спадать жара, часов до семи-восьми вечера.

На следующий день с нашими жнецами произошли удивительные перемены. Постепенно колонна муравьев все меньше и меньше напоминала извивающуюся змею. Муравьи, подражая умелым, научились отгрызать у зерен летучки, и только самые непонятливые и упрямые продолжали себя мучить излишними хлопотами.

Вблизи задорно и громко закричала парочка скальных поползней. В углублении скалы в бинокль я разглядел вылепленное с большим искусством из глины их гнездо. В него вел узкий, чуть вытянутый горлышком вход. Снаружи гнездо сверкало черными, синими, фиолетовыми и ярко-зелеными надкрыльями насекомых. Кое-где среди этой изящной инкрустации виднелись остатки от крикливо-нарядной красной одежды клопов-солдатиков. В нижней части гнездо украшало несколько рябеньких перьев горной куропатки-кеклика. Остатки насекомых, без сомнения, прошли через кишечник птицы и были прилеплены вместе с испражнениями.

Для чего все это делалось? Тоненькая корочка украшений никак не способствовала прочности гнезда.

Обычно своим жилищем поползни пользуются много лет.

Сейчас гнездо оказалось пустым, поэтому я решил, что не будет большим грехом поинтересоваться его содержимым.

Большая полость гнезда до половины заполнена мелкой, тонкой пылью. Сверху она прикрыта сплошным слоем легких рыжих линочных шкурок личинок жуков-кожеедов. Еще здесь лежит кусок помета волка!

Несколько ударов — гнездо падает на землю, испуская облако едкой, дурно пахнущей пыли. Скорее отбежать в сторону! Но вот пыль улеглась. Среди остатков гнезда множество мелких косточек грызунов.

Все становится ясным. Птицы натаскали в гнездо помет волков. Его потом обработали кожееды, превратив в мягкую пыль и оставив нетронутыми только косточки. Возможно, помет волков заносился ранее, еще прошлой осенью, чтобы его успели привести в надлежащий вид кожееды.

Недалеко оказалось еще два гнезда. В них все та же картина. Кроме того, кое-где в глиняную обкладку вкраплены шкурки кожеедов. Птицы, ремонтируя помещение, использовали их по-своему. Но зачем?

Быть может, запахом помета волков поползни отпугивали от гнезда ласку, горностая или перевязку (сем. куньих)? Но как им, даже ловким хищникам, добраться до неприступного жилища птиц, устроенного на отвесной скале?

Или все это ради того, чтобы таким сложным путем приготовить мягкую пылевую постель для птенчиков?

Странные обычаи у поползней!

Пришло время продолжать путь дальше.

Песчанки, будто провожая нас, встав столбиками, поют прощальную песню. Зорька запыхалась: погналась за одной, потом за другой, долго и рьяно копала нору и вот теперь едва плетется следом, высунув язык.

Узенькая полоска из таволги и кустарников — эфедры и терескена — вьется вдоль берега. Пригревает солнце, начинается жара.

Совсем близко выскакивает заяц; потом, успокоившись, не спеша ковыляет от кустика к кустику, останавливается; приподнявшись, внимательно оглядывается. Зорька схватила след. Но куда ей! Теперь в азарте не может как следует принюхаться.

Пока собака путается в следах, заяц далеко. Потом исчез куда-то, как сквозь землю провалился. Должно быть, ушел. Но когда спаниель скрывается впереди, заяц выкатывается шариком из-под ног и бежит в обратную сторону.

Вот какой смелый! Подпустил так близко собаку, проскользнул мимо человека, выдержал, не дрогнуло заячье сердце.

— Доброго пути! — машу я ему рукой.

А он уже сидит на пригорке как ни в чем не бывало, посматривает на меня, поблескивает глазом.

Зайцы-песчаники удивительно смелые животные.

Саксауловый лесок мне очень понравился, и, забравшись на скалы, я с сожалением бросаю на него прощальный взгляд. Но впереди лежал еще неясный путь, а рюкзак с продуктами катастрофически уменьшался в размерах, и, хотя от этого было легче спине, на душе становилось тяжелее. И вновь путь по крутым откосам, преодоление высоких утесов, каменистых осыпей, головокружительные спуски и крошечные уютные лески по пути у самой речки. Красные наносы бывшего древнего озера становятся все меньше и меньше, их место занимают скалы. Сказывается продвижение вниз по течению реки.

Однажды за поворотом каньона показались красивые разноцветные скалы. Будто умышленно здесь были переплетены камни самых разнообразных цветов: красные, зеленые, синие, желтые и даже черные, как смола. В этом месте высокий утес разделил отличный лесок на две части.

Из-под кустов часто выскакивали зайцы, вызывая безумство моего четвероногого спутника.

Однажды на пути мне почудился странный запах крупного животного. Зорька отстала, принялась разрывать норку. Осторожно раздвигая в стороны кусты, я тихо шел вперед, внимательно всматриваясь в окружающее. И вдруг из-за пригорка, в каких-нибудь 30 метрах от меня, выглянули рога, поднялась козлиная голова, за ней другая. Большие черные глаза с удивлением уставились на меня. Потом едва слышимый звон камней — и несколько грациозных животных, легко и бесшумно перепрыгивая с камня на камень, поднялись по почти отвесным скалам на край каньона и скрылись за горизонтом. Видение было настолько коротким, что казалось нереальным, померещившимся.

По следам я увидел, что животные спустились сюда прямо с неприступных скал на водопой; утолив жажду, прилегли отдохнуть.

Пока я разглядывал следы горных козлов, с запада потянулись тучи, и вскоре жары как не бывало. Муравьям-жнецам похолодание кстати. Любители прохлады, они работают в жаркую погоду только ранним утром да поздним вечером. Вскоре разведка донесла, что пустыня остыла, нет горячего солнца на небе, пора приниматься за работу. И потянулись от гнезда в разном направлении сборщики урожая! Добыча неплоха. В гнездо беспрерывно доставляется разнообразный урожай. Большинство зерен мне известно. Но вот одно незнакомое. Это крупный, почти с горошину, слегка прозрачный, коричневый шарик с чем-то небольшим внутри. Шарик легок, и муравей его свободно несет.

Надо отнять добычу, посмотреть.

Вскрываю ножницами осторожно шарик. Из него вываливается совсем не зерно, а небольшая белая личинка насекомого. Она, наверное, только что изготовила себе эту воздушную комнатку и собиралась окуклиться. Жнец снял ее с какого-нибудь растения, приняв за зерно. Вот так находка!