Начало ущелья Тайгак было обычным: широкая сухая долина, низенькие округлые холмы, потом каменистые осыпи и скалистые горы. Но вот долинку почти целиком перегородили громадные камни, каждый величиной с небольшой дом. Нетрудно было догадаться, что они скатились вниз во время землетрясения. Недалеко за первым валом оказался другой. Потом высокие скалистые горы, сложенные из розового гранита, обступили ущелье и закрыли небо. Ущелье еще более сузилось, и его почти отвесные стены образовали подобие коридора. С громким свистом пролетели мимо сизые голуби. Другие сорвались со скалистого уступа и понеслись вслед за первыми. Снова громадный обвал, ущелье целиком перегорожено камнями, из-под которых журчит ручей. Виднеются тростники, и вот уже кеклики громко кричат на все мрачное ущелье. Внезапно к этому присоединяется громкий, пронзительный звук, какой-то воинственный клич в быстром и бодром темпе. Отвесные скалы глухо повторяют звуки, как в большом, пустом здании. Воинственный крик приближается, и мы видим совсем маленькую серенькую птичку, немного больше воробья, бойко лазящую по камням. Это скалистый поползень.

На почерневших камнях четкими буквами выбита надпись. Я узнаю в ней распространенное заклинание, охранительную формулу, написанную на тибетском языке. Читается она так: «ОМ — МАНИ — ПАД — МЕ — ХУМ». Перевод ее следующий: «Привет, Драгоценность в цветке лотоса». Под словом «Драгоценность» подразумевается одно из нарицательных имен Будды. Поодаль от первой надписи другая такая же, а от третьей сохранился только конец, начало же отвалилось. И там, где мы остановились и собираемся разбивать бивак, тоже видна большая и четкая надпись. Как жаль, что больше ничего не написано, кроме этих слов!

Но почему надписи только в ущелье Тайгак?

Дальше, за тростниками, у ручья виднеются раскидистые ивы. Под ними глухая тень и прохлада, а рядом на скале опять охранительные надписи.

Высоко на обрывистых скалах слышна возня и тонкий скрежещущий писк летучих мышей. В воздухе реют маленькие, сероватого цвета каменные ласточки, на совершенно отвесной скале вылеплено их маленькое, в виде чаши гнездо.

Здесь, у ручья, растут небольшие деревья — каркас, или по-казахски таудаган. За крепость древесины их еще называют каменными. У воды всюду заросли крапивы и мяты. У подножия склонов голубеют цветы низенькой, сильно и своеобразно пахнущей богородской травы и пестреют шаровидные цветы такого большого дикого лука, размерам которого позавидовал бы самый искусный огородник. Но перья лука уже несъедобны, так как сильно огрубели.

Высоко над горами появляются силуэты двух больших птиц. Они плавно снижаются к нам. Вот один из пернатых пилотов сложил крылья и понесся камнем книзу, внезапно раскрыл их и взлетел кверху, совершив подобие незаконченной мертвой петли. Повторив несколько раз этот прием, птица садится на край обрыва, и по характерной фигуре, белой тонкой шее, крючковатому клюву и темным крыльям я узнаю белоголового сипа. По-видимому, замысловатые фигуры в воздухе выделывались сипом специально для своей подруги: у сипов разгар брачного периода. Вот и самка села неподалеку от самца. Посидев вместе, обе птицы улетели. Вблизи от места, где сидели птицы, в большой нише, заметно старое гнездо. С противоположного склона ущелья через бинокль видно, что гнездо сложено из толстых прутьев около метра высотой и двух метров в диаметре. Гнездо, видимо, уже много лет служило местом вывода птенцов. Около него валялись кости и отчетливо белел череп молодого горного козленка^[6].

Сидя у костра, мы обсуждаем события минувшего дня: день переезда обычно бывает самым интересным и богатым впечатлениями. Сегодня утром под брезентом, служившим подстилкой для спальных мешков, оказалось два скорпиона. Они забрались туда ночью. Третий скорпион нашел себе пристанище под передним колесом мотоцикла и выскочил оттуда, когда был заведен мотор. Эти встречи послужили для нас предупреждением, и с сегодняшнего дня было решено всегда спать в пологах, каждый вечер перетряхивать спальные мешки и подальше прятать одежду, особенно ботинки. И если этих предосторожностей было достаточно от укола скорпиона, то от укуса гораздо более ядовитого паука-каракурта, тенета которого повстречались недалеко от бивака, совершенно необходимы и обязательны.

Едва я заполз в спальный мешок, как почувствовал толчок в бок.

— Тэки, тэки! — возбужденно прошептал товарищ, показывая рукой вверх на обрывистую скалу напротив бивака. На темном фоне звездного неба смутно маячили какие-то силуэты. Казалось, что это были деревья. Но в бинокль можно было хорошо разглядеть фигуры трех козлов. Один из них спокойно пощипывал траву, другой чесал задней ногой за ухом, а третий застыл стройным изваянием. Было удивительно, как животные, не испугавшись запаха дыма, света костра, подошли на расстояние каких-нибудь 60–70 метров. Видимо, давнее «общение» с человеком научило считать его безопасным ночью в темноте.

Постояв еще несколько минут, тэки медленно пошли вдоль обрыва и исчезли в ночной тьме. Так вот наконец и вы, потомки древних обитателей неприступных скалистых вершин! Сменялись народы, появлялись и исчезали различные животные, изменялся климат и растительность, а вы остались такими же, как и ваши далекие предки, изображения которых высечены человеком на камнях еще в седой древности.

Еще в начале ущелья рядом с тропинкой на скалах нам встретились изображения родовых знаков, несколько рисунков горных козлов и баранов. Первая же прогулка вверх по ущелью дала богатый материал, тетрадь полевых записей за день была заполнена рисунками, а все запасные кассеты с фотопленкой израсходованы. На каждом шагу скалы были испещрены рисунками козлов: тонкими, стройными и толстыми, безобразными. Одно из изображений по характерной горбатой морде, без сомнения, запечатлело сайгу — второго после джейрана типичного представителя пустыни из парнокопытных.

Некоторые картинки на скалах особенно интересны. Горного козла преследует красный волк. За оленем с большими, раскидистыми рогами бежит маленький олененок, а справа громадный волк с разинутой пастью напал на тщедушного олененка и уже занес над ним свою лапу. Часть скалы, на которой нанесен этот рисунок, обвалилась, и волк оказался без хвоста. В другом месте высечен очень слаборазличимый рисунок человека с распростертыми руками, а под ним изображение козла и двух верблюдов.

В ущелье Тайгак чаще, чем где-либо, встречались рисунки оленей. Хорош рисунок, где самец высечен рядом с безрогой самкой. Звери как будто замерли в ожидании и осторожно заглядывают вперед. Выше этой группы маленькое, но искусно выбитое изображение козла в типичной позе. Ниже одного из рисунков оленей изображено непонятное животное — может быть, черепаха.

Иногда рисунки отражают сценки из жизни зверя. Два козла с громадными рогами сошлись друг с другом и вот-вот вступят в бой. Под защитой одного из козлов укрывалась самка. Очень хороши фигуры козлов, стройно шагающих друг за другом, а на рисунке рядом в каком-то извечном спокойствии застыли один перед другим фигуры козла и волка.

Способ изображения всадников довольно стереотипен. Лошадь и человек нарисованы в профиль. Левой рукой наездник держит повод, правой — нагайку. Ноги всадника свободно опущены вниз, без стремени. Пользуется нагайкой и всадник, едущий верхом на олене. В небольшом количестве олень, или, как еще называют обитающий в Азии его подвид, марал, и ныне живет в горах Заилийского и Джунгарского Алатау. Весьма возможно, что в давние времена, когда маралов было много, он мог забегать из Джунгарского Алатау и в горы Чулак.

А вот панорама коллективной охоты на козлов и марала. Тут и пешие и конные стрелки из лука, и собаки, преследующие раненого зверя, и безоружные загонщики. В другом месте стрелок целится с колена из засады, а загонщик стоит на спине лошади, чтобы видеть, куда бежит животное, и предупредить криками об этом стрелков. Аналогичный сюжет и на другом рисунке, с той разницей, что объектом охоты служит не козел, а марал.