невозможно было дышать. Не разрывая поцелуй, они возились с пуговицами друг друга,

спутываясь разгорячёнными пальцами. Когда их пальто упали на пол, Джексон подхватил её на

руки, понёс к дивану и положил с невероятной нежностью. Она потянулась к нему, и он накрыл её

тело своим. Все, что она позволила себе чувствовать, было желание, которое прорывалось сквозь

неё стремительнее урагана.

Она знала, что ей нужно впустить его, довериться ему.

Когда он ухватился за её свитер, она немедленно помогла ему его снять. И вся

застенчивость, которая, как ей казалось, у неё была, в одночасье испарилась из-за желания, что она

видела в его глазах, и её собственной необходимости снять его одежду. Она потянула его рубашку

вверх, и он, стянув её через голову, бросил на пол, их глаза говорили, о том, что ни один из них не

был в состоянии произнести вслух. Она чувствовала, как пульсирующее тепло нарастает с каждым

поцелуем, которым он касался её открытых участков кожи, и вскоре она почувствовала, что

Джексон был повсюду.

Она запустила пальцы в его мягкие волосы, когда он, лёгкими поцелуями проложил дорожку

к её животу, а затем обратно вверх, пока не достиг её груди. Она выгнула спину, когда

почувствовала, как он обнял её, чтобы расстегнуть бюстгальтер. Когда он, нежно прикасаясь

губами, двинулся от мочки её уха вниз и осыпал её ключицу поцелуями, она задрожала. Но когда

он добрался до её груди, пробуя её на вкус, и посасывая сосок, она закричала. Ханна сжала его

волосы в кулаках, прижимая его голову к своей груди.

― Боже, ты такая красивая, намного красивее, чем в моих мечтах, ― сказал он, терзая в

сладкой пытке другую грудь. Она ощущала себя жаждущей, опьянённой настойчивым желанием.

Он был сильным и напористым, но она не испытывала никакого страха. Из-за света от

камина его загорелая кожа казалась более золотистой. Реальность происходящего и того, что она

делает начала проникать в её сознание, словно ручеёк весенних талых вод после первой оттепели, но с Джексоном не было бы никакой весны. Была бы всего лишь одна ночь.

― Джексон, ― прошептала она, его имя походило больше на стон, пока его губы терзали её

кожу.

― Ммм, ― ответил он, явно не слушая. Она втянула воздух, когда его язык неумолимо

кружил вокруг её соска.

― Я не могу это сделать.

― Что ты имеешь в виду? ― спросил он, поднимая голову. Она не могла понять выражение

его лица.

Она почувствовала мурашки, пробежавшие по её обнажённой коже из-за холодного

воздуха, несмотря на жар, который начинал её поглощать пока Джексон, опершись на локти,

смотрел на неё.

― Я имею в виду, это, ― сказала она, махнув рукой между ними, пытаясь найти хоть какие-

то слова, чтобы объяснить причину, почему она внезапно передумала, что могло бы помочь ему

понять.

Её голос затих, когда он медленно приподнялся. Она, не отводя от него взгляда, рукой

пыталась нащупать свою рубашку. Она разрушила самый глубокий, интимный, невероятный

момент, который у неё когда-либо был. Джексон прерывисто выдохнул и провёл руками по лицу.

― Мне жаль, ― сказала она, протягивая руку, чтобы прикоснуться к нему, но остановила

себя, не зная, отстранится ли он. Почему она не могла просто расслабиться? Позволить Джексону

увестиеё в сладкое забвение? Когда она смотрела на его мускулистую спину, её глаза блуждали по

рукам, что боготворили её, она знала почему. Если бы она переспала с ним, она влюбилась бы в

него, а любить Джексона было невозможным. Любить кого-нибудь, настолько кому-то верить, дать

такую силу, было непостижимо. Она провела всю свою жизнь, пытаясь обрести свободу, и

отказаться от неё было бы немыслимо.

― Мне жаль, ― снова прошептала она, когда смотрела на его спину. В это время она была

уверена, что приняла единственно верное решение, это никогда не должно было зайти так далеко.

Он достиг той её части, до которой никто раньше не добирался.

― Я, мне нужна минутка.

― Я сейчас чувствую себя очень, очень глупо, ― сказала Ханна, прижав колени к груди и

желая, чтобы диван поглотил её целиком. Она ещё крепче обняла себя, с желанием, найти свою

рубашку. Джексон наклонился и поднял свою рубашку, а затем осторожно надел на неё. Она

просунула руки, вдыхая его запах, чувствуя, как мягкий хлопок обволакивает её, словно одеяло.

Свет от камина мягким, тёплым оттенкомосвещал его мускулистое тело, из-за чего оно казалось

ещё сильнее и красивее, чем у мужчины может быть, как она думала раньше.

― Ты в порядке?

Ханна кивнула, не в силах вымолвить и слова из-за комка в горле. Объясни ему почему.

Скажи ему, что никогда ничего не хотела так сильно, как отпустить прошлое и провести

сегодняшнюю ночь в его объятьях ... Скажи ему, что хочешь, чтобы он стал первым мужчиной,

который мог бы прикоснуться к тебе, обнять и любить тебя. Ханна смотрела на Джексона, её

мысли проносились в её голове, но она не проронила ни слова. Джексона стиснул челюсти, как

будто он почувствовал её борьбу. Но она все ещё так и не смогла открыть рот.

― Тогда, спокойной ночи, ― сказал он и медленно отвернулся. Он дал ей более чем

достаточно времени, чтобы окликнуть его. Более чем достаточно времени, чтобы признать, что она

совершила ошибку.

***

Джексон смотрел в потолок. Прошёл целый час с тех пор, как он покинул Ханну в гостиной.

Сейчас ему казалось, что он мог гораздо лучше справиться с бушующим штормом снаружи, чем

пытаться понять женщину, что находилась рядом с ним. Он был зол на себя за то, что сдался и

позволил себе прикоснуться к ней и поцеловать. В течение нескольких часов его эмоции сменились

от ощущения дрожи из-за ярости от её своевольной речи, до унизительного осознания того, что она

была права, от мучительного страха, что она потерялась в пурге, к необъяснимому чувству

благодарности и облегчения, когда он её нашёл, и наконец от сильнейшего желания, подобно

которому он никогда не испытывал ранее, к ощущению, что он остался за бортом.

Он думал, что между ними есть связь, которая была чем-то большим, чем физическое

влечение. А потом она все закончила.

Джексон потёр глаза тыльной стороной ладони. Пытаться уснуть было бесполезно. Часть его

хотела выяснить, что произошло. Когда они были на кухне, она прошептала, что знала, как это быть

в одиночестве, что она всегда была одна. Почему? Где была её семья? Он мысленно прокрутил все

их разговоры и не мог припомнить тот, в котором Ханна упоминала свою семью.

Затем ещё была и Эмили, и королевская издевка, которую он получил в ответ, когда

рассказал Ханне о своём плане. Теперь это вызывало у него улыбку. Она была права. Как он мог

добровольно позволить своей племяннице жить в приюте, когда он был в состоянии дать ей дом?

Его мысли вернулись к их ссоре, перед тем как он выбежал из дома. Он вспомнил ту боль в

её глазах, проблески гнева на лице, когда она на него кричала. Джексон сел на кровати, когда его

осенило, что Ханна говорила о себе. Все это имело смысл. Её страх перед ним. Её выбор карьеры. И

её внезапное отступление. Он не знал подробностей, но его интуиция подсказывала ему, что он

был прав, и на этот раз он хотел, чтобы это было не так. Его охватило желание разыскать всех, кто

когда-либо причинил ей боль. Он хотел защитить её. И он не чувствовал такую необходимость в

течение очень долгого времени.

Он собирался столкнуться со своим прошлым и будущим. Он собирался попытаться вернуть

того себя, когда он был, когда его мать была жива. Он собирался стать дядей для Эмили, в котором

она так нуждалась.