— Провалиться мне! — удивился Чантри. — Похоже, пуля не прошла навылет.

— Прошла, — угрюмо произнес доктор. — Взгляни-ка сюда.

Достав хирургические ножницы, он разрезал рубашку сзади вдоль спины. Доктор наклонил тело вбок, и оба уставились на него. Лицо врача оставалось мрачным.

— Стреляли в него два раза, — сказал он, — первый — в спину, почти в упор. Видишь? Пороховые ожоги. А это — вылетевшие из дула зерна пороха внедрились в кожу. Стрелявший рассчитывал его убить, но не получилось. Вот, смотри. Выстрелил второй раз — судя по траектории, убийца либо лежал на полу и стрелял вверх, либо стоял, когда мнимый покойник начал подниматься с пола. Я бы сказал, скорее второе.

— В рубашке только одна дырка от пули, — отметил Борден. — Док, как вы думаете, не могло быть так, что стрелявший не хотел, чтобы рана была заметна, — выстрелил в спину и переменил рубашку. С мертвого снял, а которая на два номера больше — надел? Наверно, собирался еще раз выстрелить, но тот вдруг сел и получил еще пулю, и она его прикончила? Хотя он и от первой раны умер бы. А потом тот надел на мертвого его жакет и оставил тело в таком месте, чтобы подумали: убили его по пьянке.

Доктор кивнул.

— Звучит убедительно, Борд. Преднамеренное, обдуманное, хладнокровное убийство — так я это вижу.

— Похоже… да, похоже.

— И что будешь делать?

Чантри пожал плечами.

— Видите ли, когда оба вооружены и оба повинны в ссоре, дело одно. Преднамеренное убийство — совсем другое. Я не брошу этим заниматься, покуда этот человек не сядет в тюрьму.

— Борд, подумай, с чем ты столкнешься. У нас в городе всего несколько сот населения, но вокруг больше сотни шахтеров и старателей и, надо считать, с полсотни ковбоев и просто бродяг. Да того, кто это сделал, давно и след простыл!

— Нет, — медленно проговорил Борден Чантри. — Я так не думаю, доктор. Никакой бродяга не стал бы возиться, чтобы подобным образом замаскировать убийство. Он бы сбежал, и все. Нашел бы лошадь и смотал удочки. Здесь поработала рука подлеца, никаких сомнений, и я ставлю на то, что он все еще в наших краях!

— Тогда гляди в оба, Борд. Очень хорошо гляди. Когда до преступника дойдет, что ты подозреваешь местного, настанет твоя очередь! Он запаникует и решит: единственный выход — это расправиться с тобой!

Бордену Чантри исполнилось двадцать четыре, а мужскую работу он выполнял с одиннадцати лет. Увильнуть от труда, уклониться от ответственности — такое ему никогда не приходило в голову. В местах, где он жил, подобные фокусы не проходили. Судили о человеке по тому, как он выполнял свою работу, а не по тому, чем он владел или откуда приехал. В одиннадцать лет Борден Чантри пас стадо, принадлежавшее соседу, отъехавшему в Техас, и получал телят в качестве вознаграждения.

К шестнадцати он стал владельцем тридцати двух голов скота с его собственным клеймом, и примерно столько же он продал. Это был тот год, когда он отправился в Техас, чтобы помочь перегнать скот обратно в Колорадо.

Он выжил после стычки с команчами около переправы Лошадиной Головы — Хорс-Хед-Кроссинг — на реке Пекос. В семнадцать он пошел следом за лошадьми, украденными индейцами кайова, и выкрал их заодно с остальными, так что кайова пришлось дальше путешествовать пешком.

Большую часть его времени занимала тяжелая, просто зверская работа, но сам Борден не считал свою участь ни тяжелой, ни жестокой. Это была просто его работа, которую надо исполнять. С одиннадцати лет, пока он не дожил до двадцати трех, Борден Чантри не мог вспомнить ни одного восхода солнца, который не застал бы его в седле — да и ни одного заката, если на то пошло.

Он вырос высоким и сухощавым. Научился читать знаки на земле, словно апач, и обращаться с оружием. Считался превосходным работником: не самый лучший ковбой в округе, но «один из».

Когда городской совет назначил его маршалом, он как раз сидел на мели. Земли все еще держал порядочно, но потерял почти весь свой скот и часть лошадей. Позаботиться о том, чтобы семья выжила, — значило перебраться в город и найти работу.

Работа маршала состояла в том, чтобы заставлять людей слушаться законов, а законы для Бордена Чантри являлись правилами, составляющими основу цивилизованного общества. Без них в мире воцарялся хаос. Чантри рассматривал законы не как ограничение его личной свободы, но как путь к большей свободе, потому что они устанавливали границы, которые другие не должны были перешагнуть.

В стране, где он вырос, решать разногласия револьвером было обычным делом. Вследствие чего ее жители следили за своими языками и обращались друг с другом уважительно — разве что напьются когда.

Умышленные убийства случались редко. Но случались, и вот теперь одно такое было у него в руках. Хуже всего было то, что Чантри не владел знаниями, какие облегчили бы ему расследование. Все, чем он располагал, — это простой житейский здравый смысл, так что пришлось разбираться с преступлением тем же порядком, каким бывший пастух совершал всякое другое дело — помаленьку, за раз одно.

Кем был убитый? Установить это было важно, ведь тогда может стать ясно, кто был заинтересован его устранить. А также что он делал в городе? Откуда прибыл?

Бесс указала Чантри отправную точку: каким способом погибший сюда попал?

Контора станции дилижансов уже открылась ко времени, когда Чантри явился туда и толкнул дверь. Состояла контора из барьера, отделявшего треть комнаты, письменного стола, стула-вертушки, нескольких шкафов — все основательно побитое и, кроме стула, заваленное бумагами. За столом восседал Джордж Блэйзер, в зеленом козырьке, с подвязками на рукавах.

— Как дела, Борд? Слышно, заимел покойничка?

— Кто-то его успокоил точно… убийство тут.

— Убийство? — Джордж был неприятно поражен. — Ты уверен?

— Не припомнишь человека, что приехал дилижансом в последние два-три дня? Высокого роста, волосы черные. Выглядел опрятно, одет в замшевый жакет с бахромой и индейской вышивкой бусами. Штаны черные, тонкое сукно.

— Нет, ничего похожего, Борд. Эти несколько дней ездили мало. Хайэт побывал в Денвере, но вернулся три или четыре дня тому назад. Могу сказать точно, никакой такой парень дилижансом не приезжал.

— А ты его видел?

— О, конечно! Раза три или больше. Первый раз, когда он попивал виски в «Коррале». Стоял один, я еще заметил, что он интересуется народом на улице. Присматривался к ним, я хочу сказать, к женщинам больше.

— Ну, это нормально. Говорил с кем-нибудь? Видел ты его — все равно с кем?

— Не-а. Ни разочка. В салуне тогда видел, и как переходил улицу, или вдоль шел.

— На лошади?

— Нет, верхом не видел, если подумать. Вчера он тут болтался. Я ведь то и дело снаружи: багаж ворочаю, мешки с почтой в дилижанс сую, просто дышу воздухом. Вот и видел его.

Борден Чантри вышел из конторы и оперся плечом о столб, поддерживающий нависающую крышу.

Могло так случиться, что пьяный по небрежности застрелил постороннего, хотя и мало вероятно. Но, когда некто доставляет себе труд скрыть убийство, для этого убийства должна существовать причина.

Он снял шляпу и протер внутреннюю кожаную полосу. Подумать только, ведь сию минуту преступник может смотреть на него, гадать, о чем это маршал размышляет. Действует на нервы. Вдобавок не имеешь понятия, кто твой враг — тоже удовольствие ниже среднего. Раньше он всегда это знал. Индейцы, угонщики скота, конокрады. С ними все ясно, и как наводить на них шороху — тоже. Тайный убийца, который, вполне возможно, следит за каждым твоим шагом, готовый посягнуть на твою жизнь, если подойдешь слишком близко к его секрету… это уже что-то другое.

Расхаживая по городу, Борден Чантри задавал вопросы. Нашлось несколько человек, помнивших чужого, но ничего особенного они не приметили.

Если он приехал на коне, значит, где-то он его оставил. Борден зашел в тень платной конюшни — на каждом конце широкая дверь. Пахнет свежим сеном, свежим навозом и упряжной кожей. Прошелся по широкому коридору между стойлами, рассматривая лошадей.