– Все это, – заключила госпожа Терриан, – произошло оттого, что, как вы сами сказали, они сделались любовниками. Если б они отказались от этой формальности, мадемуазель де Леспинасс вместо троих любовников имела бы троих друзей. Она спокойно могла бы любить всех троих, и все обошлось бы благополучно.

– Да, старый друг мой, если не принимать в расчет, что это было невозможно: человеческую нежность с достаточной полнотой выражает только один жест – открыть и закрыть объятия.

С еловых ветвей, отяжелевших от дождя, начали падать капли. Барышне Дакс, сидевшей опустив голову, капала за воротник целая струя воды, но она даже не вздрогнула.

– Вот и готово, дождь идет вовсю, – сказал Фужер. – Давайте спасаться, а то берегитесь потопа.

Они побежали.

На высоко лежащей Замковой луговине барышня Дакс и госпожа Терриан сидели рядом.

Начинался сентябрь. Барышня Дакс грустно поглядывала на запад, по направлению к Лиону.

– Через две недели, – прошептала она, – я прошусь с вами.

Госпожа Терриан по-матерински обняла своего маленького друга:

– И вам действительно это будет горько, малютка? Да, вы кажетесь такой одинокой, как только мы расстаемся… Так, значит, вам очень грустно – там, у вас?

Барышня Дакс кивнула головой:

– Невесело.

Помолчав немного, она закончила свою мысль:

– Никто друг друга не любит.

Случайно барышня Дакс и госпожа Терриан были одни. Жильбер Терриан удержал Кармен де Ретц подле органа. На Фужера нашло нелюдимое настроение, и он один ушел на рассвете с книгой под мышкой.

– Сударыня, – спросила внезапно Алиса Дакс, – отчего вы разошлись с вашим мужем?

Госпожа Терриан, казалось, не нашла вопрос необычным.

– Оттого что он не любил меня, и я тоже не любила его.

– Ах вот как, – прошептала Алиса.

Как странно – она ждала именно такого ответа. И она продолжала испытующе разглядывать молодое лицо своего друга – молодое, несмотря на ореол седых волос.

– Мне кажется, – госпожа Терриан скорее думала вслух, чем говорила, – мне кажется, что моя история заинтересует вас. И я не думаю, чтоб она была дурным примером для вступающих в жизнь. В былое время старухи учили молодых девушек. Малютка моя, меня выдали замуж, когда мне было шестнадцать лет, но я была наивна, как если бы мне было не больше семи; все мои несчастья от этого и произошли. У моего отца были деловые сношения с господином Террианом – оба они были купцами в Марселе. Они подписали мой брачный контракт между двумя сделками по покупке масла или мыла. Мой отец не был дурным человеком Он посоветовался со мною: вероятно, он не пошел бы против моего желания. Но у меня не было желания: чтоб желать, нужно знать! А я, как поется в песне, не знала даже, для чего существует муж! И я согласилась. Мой жених присылал мне ежедневно белые розы и целовал по темным углам мои руки. Я была очень счастлива. Так продолжалось до самого свадебного вечера. На следующий день я чувствовала отвращение, возмущение, разбитость…

Она немного помолчала, погрузившись в воспоминания; губы ее были стиснуты, глаза остановились. И барышня Дакс, которая всей душой сочувствовала ей, тихонько гладила ее колено дрожащей рукой.

– Потом так продолжалось непрерывно в течение десяти лет. Я была женой делового человека, расчетливого и практичного во всем, в чьей голове не было места для пустых мечтаний. Я же оставалась все той же сентиментальной молодой девушкой, влюбленной в голубые мечты. И всякий день я слышала все те же политико-экономические теории вперемешку с пренебрежительными советами, каким образом следует держать прислугу. А ночами я подвергалась внезапному насилию – грубому, без ласки, которое меня отталкивало. Вспомните, Алиса, что в то время девушки в шестнадцать лет могли не знать ничего; я была невинна до самой брачной ночи! Подумайте, как я была смущена, как я была напугана! Вы, малютка, принадлежите другому времени; вы знаете более или менее все. Вы будете не так бояться и не так страдать. Но я страдала и боялась в течение десяти лет.

«Вы знаете все»… Барышня Дакс страшно покраснела и молча опустила голову. И теперь она слушала, опустив глаза.

– В течение десяти лет!.. В течение десяти лет я ежедневно терпела жгучую пытку ночей и тусклую пытку дней. Мною пренебрегали с утра до вечера, меня насиловали с вечера до утра! Ни разу, ни одного разу мой муж не удостоился заметить, что у меня такое же сердце, как у него, – больше, чем у него, что у меня есть сердце и разум. Увы, малютка, – тысячи и тысячи мужей на него похожи. Жены для них хозяйки или куртизанки. И, обеспечив им насущный хлеб в обмен на свободу и волю, они убеждены, что они в полном расчете с ними, даже с избытком. В сущности говоря, хозяйку, если не куртизанку, они даже начинают уважать; они удостаивают ее чести сделать из нее сотрудника, извлекают пользу из здравого ума женщины. Но никогда они не подумают об ее духовных запросах, о жажде нежности, которая таится в глубине всякой женской души, – как бы не так! У этих господ есть занятия поважнее!

Госпожа Терриан вдруг замолчала и долго смотрела на альпийский пейзаж, сладостно нежившийся в золотистой дымке.

– Как мне удалось вырваться на свободу? – снова заговорила она, отвечая на вопросительный взгляд барышни Дакс. – Благодаря моему сыну. Жильбер родился на второй год моего замужества. Он уже подрастал, любил меня, начинал становиться личностью, обнаруживая душевную теплоту и нежность. Я чувствовала, как он страдает и замыкается в себе при столкновении с вечно суровым отцом. Однажды я как-то сразу поняла, что обязана спасти его и спасти себя ради него. Я как сейчас помню этот день… понедельник. Было утро. Я надела шляпу и наняла извозчика; да, у меня не хватило терпения даже дождаться часа, когда мой муж возвращался из своей конторы. Он счел меня сумасшедшей, когда я без предисловий потребовала у него свободу и сына. О! Я так ясно помню его гневное с первых же моих слов лицо! Сейчас же вслед за тем он впал в ужасное бешенство, осыпал меня бранью и отказался исполнить мои требования. Я, разумеется, была готова к этому.

– Что же вы сделали?

– Тогда… Я знала, что у него есть любовница – как у всякого мужчины! Можете вообразить, как мало меня это трогало! Но это было оружием для меня. Я превратилась в шпионку – как ни страдала от этого моя гордость – и однажды накрыла их на месте преступления. Под угрозой бракоразводного процесса господин Терриан уступил. У него был какой-то детский страх перед тем, что в свете называют скандалом. При условии, что слова «раздельное жительство» даже не будут упомянуты, он согласился разъехаться со мной навсегда и отдал мне Жильбера. Он вообще не слишком любил его, оттого что у того одна нога короче другой. Во всей этой истории самым счастливым для меня обстоятельством было то, что я была достаточно богата, чтоб жить самостоятельно и дать воспитание моему сыну, ничего не клянча ни у кого. Маленькая Алиса, теперь мой сын сделался взрослым. Мы живем с ним вместе уже четырнадцать лет; мы свободны. И что же? В течение всех этих четырнадцати лет я ни на час, ни на мгновение не пожалела о своих прежних цепях и о том дне, когда я отважилась сбросить их!

Воцарилось долгое молчание. В голове барышни Дакс проносились нестройные обрывки мыслей, и она никак не могла связать их воедино. Наконец она с трудом заговорила:

– Все же, если бы ваш муж не согласился? Если б он не согласился отпустить вас? Вы не развелись бы с ним, не правда ли? Вы угрожали ему, но только затем, чтоб напугать его?

Госпожа Терриан удивилась:

– Я развелась бы с ним, конечно!

– О!..

– Вас это шокирует? – Госпожа Терриан поняла ее и улыбнулась. – Правда, я совсем позабыла, что вы очень благочестивы.

– А вы не благочестивы, сударыня?

– Ну да! Только не в такой степени, как вы. Но мне кажется, что ваша мать тоже далеко не такая верующая, как вы.

– Нет, – созналась барышня Дакс. – Она даже совсем неверующая. Она понемногу исполняет обряды, но и то только по привычке.