Прибежала Черноморец и сообщила, что опять появились темно-вишневые ковры, цветущие желто-синим орнаментом. Не долго раздумывая, она поспешила за этой последней надеждой.
В универмаге прошлась вдоль очереди, предлагая обмен на свой, кошачий, но всем почему-то хотелось непременно темно-вишневый, Толкаясь среди покупателей, заметила в середине очереди стройного пожилого мужчину, очень смахивающего на Сашеньку. Он стоял вполоборота к ней и, улыбаясь, что-то шептал на ухо девушке с крупными янтарными бусами вокруг длинной шеи. Да ведь это же и впрямь Сашенька, - узнала она. А рядом, конечно, Роща, Эти янтарные бусы... В стопке захваченных из старого дома книг она хранила тайком взятый у Сашеньки этюд - Роща у озера Девушка стояла над водой, в зарослях камыша. Ее обнаженное тело матово светилось на солнце, и янтарные бусы выглядели не украшением, а частью ее самой, теплой, медово-солнечной, прекрасной. Да, это Роща.
Захотелось юркнуть в толпу, слиться с ней. Удушливый комок подступил к горлу, и она испугалась, что сейчас ей станет дурно. Но любопытство оказалось сильней испуга. Отошла за стойку и стала рассматривать пару. Женщина годилась Сашеньке в дочери и была красива той броской красотой молодости, мимо которой трудно пройти, не залюбовавшись. Легкий румянец нежно разливался по ее гладкому загорелому лицу. Изящная и в то же время сильная холеная стать... Ишь, какое поколение после войны вырастили. Шея гордо изогнута, на плечах - шелковистые волосы-ветви. И впрямь роща в утреннем горении первых лучей. Показалось, что на Сашеньку она смотрит чуть снисходительно и рассеянно. Даже не смотрит - посматривает, а взгляд ее блуждает по толпе, что-то выискивая. Уж не вбирает ли она чужие взгляды в себя? Не пьет ли их, как пьют... нет, не воду в знойный день, а десертные вина - по глоточкам, наслаждаясь? Ну да, она кормится этими взглядами и делается еще прекрасней.
Но зачем им ковер? Неужели в их доме тоже завелись голоса? - подумала Анна Матвеевна и удивилась тому, что именно эта, а не какая-нибудь иная мысль пришла к ней в минуту разглядывания счастливого Сашеньки. Удивилась и разозлилась на себя - что за глупости! Вроде ковры покупают для шумоизоляции!
А Сашенька, как к драгоценной вещице, которая может разбиться, если ее заденешь ненароком, прикасался к локотку молодой супруги. И отчего раньше было невдомек, что женой или мужем можно гордиться, точно хрустальной вазой, дорогой люстрой с подвесками или "жигулями" цвета рябины? Что за оплошность допустила она, не хвастая в свое время Сашенькиной физиономией, забывая о его привлекательности! Сашенька же не просто любовался, он щеголял Рощей, беззастенчиво и даже вызывающе. Это было видно по тому, как он оглядывался по сторонам, ловя взгляды, предназначенные его молодой супружнице. Он не старался защитить ее от этих взглядов, нет, ему льстило, что на Рощу смотрят. И у Анны Матвеевны вспыхнуло лицо - вот чего он был лишен, прожив с ней тридцать пять лет! Вот, оказывается, чего не хватало ему рядом с ней, такой неяркой, невзрачной! Может, отсюда и его застенчивость? Он стеснялся ее! Он не мог хвастануть ею перед встречными. А это, как видно, немаловажно - уловить оценку идущего с тобой в глазах встречных. Они ведь не слышали твоего голоса, не успели уловить мимики лица, они не имеют о тебе никакого представления, для них существует лишь твоя оболочка, мелькнувшая перед глазами за несколько секунд.
Но что это? Неужели ее заметили? Он смотрит в ее сторону, и лицо его покрывается розовыми пятнами. Напрасно разволновался, сейчас она исчезнет, и ему не придется тревожиться перед своей синеокой, стыдиться этой невзрачной старушенции, которая долгое время была его женой. Впрочем, сейчас она не так уже невзрачна Парик придает ей женственность и некоторую респектабельность.
Не успела смешаться с толпой, как Сашенька подскочил, взял ее под руку, чтобы вытащить из готового завертеть ее универмажного людоворота, и подвел к Роще. Зачем? За-чем? Что это - милосердие, жестокость или недомыслие?
Роща с растерянной улыбкой пожала ей руку и стала еще миловидней.
- Не правда ли, прекрасные ковры? - быстро сказала она, будто желая загладить Сашенькин промах.
- А не подойдет ли вам коричнево-серый? - Табачкова разглядывала теперь Рощу в упор. Ей понравилось лицо девушки, не размалеванное красками. Лишь глаза подведены карандашом к вискам и слегка подкрашены ресницы.
- А нам, собственно, все равно, - пожала Роща плечами. - Хотите обменяться?
- Да! - кивнула Табачкова слишком энергично, так, что Сашенька внимательно посмотрел на нее.
- Ты никогда не любила ковры, - сказал он.
- Однако теперь все иначе.
- Я согласна, давайте меняться, если вам очень хочется именно этой расцветки, - согласилась Роща. - Мы купим вишневый и обменяем на ваш, коричнево-серый.
- Вам действительно все равно? - не поверила Табачкова.
- Конечно, - улыбнулась Роща, и Анне Матвеевне эта улыбка совсем не понравилась - она была такой, будто адресовалась ребенку.
На том и порешили.
Свой ковер Анна Матвеевна не снимала до самого приезда Сашеньки - чтобы представить квартиру во всем блеске. И была очень довольна, наблюдая за его лицом, которое вытянулось, едва он переступил ее порог.
- Неужто здесь живешь ты?
- Почему бы и нет? - в ее голосе прозвучал вызов. - Или, по-твоему, я должна жить в безвоздушном пространстве?
- Я не то хотел сказать, - стушевался Сашенька. - Мне очень приятно, что тебе хорошо. Но у тебя никогда не было пристрастия ко всему этому, он обвел взглядом комнату и усмехнулся: - Сразу два ковра. Не многовато ли? Уж не собралась ли замуж за профессора? Или генерала?
Она с достоинством промолчала.
- Нет, у вас очень неплохо! - вроде бы искренне сказала Роща. - А мы еще и половины не приобрели того, что надо. Мне все некогда, а он в этих делах не смыслит.
Анне Матвеевне почему-то польстило такое сообщение. А когда Роща прошла на кухню, добросердечно призналась Сашеньке:
- Красавица.
- Правда? - вспыхнул он, на миг забыв, кто перед ним. И с жаром познакомил Табачкову со всеми скрытыми достоинствами своей юной супруги: весела, пишет стихи, спортсменка-альпинистка. Недурно жарит котлеты правда, случается это нечасто.