День красочный, день ярко-пестрый,

Многоголосный шумный день;

Ты сердце ранишь болью острой,

Ступени взносишь на ступень.

Всходя по лестнице небесной,

Мы, страх и радость затая,

Взираем, из юдоли тесной,

На всю стоцветность бытия!

И, как Адамы, всем виденьям,

Всем звукам, всем лучам миров

Мы ищем, с нежным умиленьем,

Непобедимо-верных слов.

Но сходит ночь, и яркость тонет

В единой, безразличной мгле,

И Тень бестрепетно хоронит

Все разделенья на земле.

Нет ничего, дела и вещи

Смешались, чтобы в бездну пасть,

И Хаос древний, Хаос вещий

Рукой оледеняет страсть.

Подходит страшный час незнанья,

Единства и слиянья час…

О, час всемирного молчанья,

Ты с Тайной жизни близишь нас!

7 мая 1913

Разбегаются снова поля за окном,

Темный лес по окружности медленно вертится,

Сеть из проволок то на кругу голубом,

То на поле зеленом отчетливо чертится.

Дальний путь, дальний путь, дальний путь, дальний путь.

Это я прошептал, иль колесами сказано?

Убежать! позабыть! умереть! отдохнуть!

Что-то длинное, долгое снова развязано.

Милый Макс! да, ты прав! под качанье рессор

Я, как ты, задремал, убаюкан их «титатью»,

И уже Океан смотрит прямо в упор

Мне в глаза, здесь в полях, за болотистой Припятью.

29 июня 1913

Строго и молча, без слов, без угроз,

Падает медленно снег;

Выслал лазутчиков дряхлый Мороз,

Непобедимый стратег.

Падают хлопья, угрюмо кружась,

Строго и молча, без слов,

Кроют сурово осеннюю грязь,

Зелень осенних лугов.

Молча, — послы рокового вождя,—

Падают вниз с высоты,

Кроют овраги в полях, возводя

С горки на горку мосты.

Выслал лазутчиков дряхлый стратег,

Скоро появится рать.

Падая молча, безжизненный снег

Хочет всю землю ровнять.

Чу! не трубит ли воинственный рог,

Не авангард ли идет?

Изморозь бело блестит вдоль дорог,

Речки затянуты в лед.

Падают хлопья, спокойно кружась,

Делают дело без слов:

Скрыли покровы осеннюю грязь,

Скрыли просторы лугов.

Лед над водой, над полянами снег,

Слиты мостами холмы.

Вьюга трубит… Выступает стратег

Старой царицы Зимы.

25 августа 1913

Мне кажется, что в саване я,

Лежу в глухой земле.

Где все восторги плавания

Под солнцем и во мгле?

И призраки томительные

Проходят предо мной.

Стучат часы медлительные,

Поют «Ты был живой».

И лишь одна, единственная

Тень меж других теней,—

Как вестница таинственная

Грядущих новых дней.

Душа, душа, обманутая

Так много, много раз,

Ужели даль оглянутая

Опять обнимет нас?

И, снова мукам преданная,

Душа, ты будешь петь,

А тайна неизведанная

В мои глаза глядеть?

Нет, нет! Еще не в гавани я,

Мой путь не завершен!

Вновь будут буйства плавания,

Вновь вспыхнет небосклон!

<Декабрь> 1913

Эдинбург II

После долгих скитаний тебя я обрел, моя девочка!

Тайно двоих на лугу пояс обвил золотой!

Кто же пред нами мелькает: бабочка-страсть,

однодневочка,

Иль Афродиты посол, тот мотылек роковой?

Мы, закрывая глаза, бежим за блестящим видением,

Призрак, мелькнувший на миг, думаем в сетку

поймать.

Не обернется ли он сурово-торжественный гением,

Иль на высокий Олимп не возвратится ль опять?

Так, беспечные, мы преследуем гения вечности.

Веет над лугом цветов нежный, как мед, ветерок.

Ах, что готовит Любовь, как месть, роковой беспечности?

Ах, не метнет ли стрелой гибельной — в нас —

мотылек?

1913

Три змеи, три кольца, окружили меня,

И в глаза мне глядят шесть сверканий огня.

Давят кольца всё крепче, всё ласковей грудь,

Я, под яростью ласки, не в силах вздохнуть.

Три змеи, три кольца, сплелись вкруг меня;

Кольца: алое, черное, все из огня;

В их объятьях, простерт, я недвижен, как труп,

Ищут жадные губы безжалостных губ.

Три змеи, три кольца, обвились вкруг меня,

Я — в кольце из желез, я— в кольце из огня;

Оплетают мне тело шесть ласковых рук,

Чуть дышу, чуть вздыхаю под нежностью мук.

Три змеи, три кольца, окружили меня,

В теле — смерть, в сердце — ужас, в глазах —

блеск огня.

Всё тесней, всё нежней, за изгибом изгиб,

В муках ласк обмираю, я гибну, погиб…

1913

Москва

Как из коры точит желтеющую камедь,

В Аравии, согбенный ствол,

Так медленно точит измученная память

Воспоминанья благ и зол.

Но меж всех обликов, что, плача и ревнуя,

Моя мечта навеки избрала,—

Воспоминание святого поцелуя,

Что девушка, вся в черном, мне дала.

Был пуст туманный порт, весь мир как будто вымер;

Колеблемый в береговой воде,

Стоял у пристани заокеанский стимер,

Готовясь ввериться своей звезде.

Я, одинокий, ждал, склоняясь к черным водам.

Была душа уныла и пуста…

И девушка, спеша по сходням, мимоходом,

Мне поцелуем обожгла уста…

1913

Когда я, юношей, в твоих стихах мятежных

Впервые расслыхал шум жизни мировой:

От гула поездов до стона волн прибрежных,

От утренних гудков до воплей безнадежных

Покинутых полей, от песни роковой

Столиц ликующих до властного напева

Раздумий, что в тиши поют нам мудрецы,

Бросающие хлеб невидимого сева

На ниве жизненной во все ее концы,—

Я вдруг почувствовал, как страшно необъятен

Весь мир передо мной, и ужаснулся я

Громадности Земли, и вдруг мне стал понятен

Смысл нашего пути среди туманных пятен,

Смысл наших малых распрь в пучине бытия!

Верхарн! ты различил «властительные ритмы»

В нестройном хаосе гудящих голосов.

1913