— Можно идти, товарищ подполковник? — подчеркнуто официально обращаюсь к Палычу.
Тот молчит, на меня не глядит, шевелит беззвучно губами. Ну говори же, говори, старый хрыч! Мямля…
— Ты там смотри… поосторожней… Не наломай дров… — выдавливает наконец шеф. — Если что… э-э… приходи, посоветуемся….
Ухожу со смутным чувством тревоги. Да уж, денек начинается славно…
В «Дубке» похоронная тишь. Все ходят едва не на цыпочках, говорят шепотом, почему-то жмутся поближе к стенкам. Следователь прокуратуры мне знаком. Иван Савельевич, добродушный увалень в годах. Звезд с неба не хватает, но свое дело знает туго.
— Ну? — спрашиваю, пожимая его пухлую лапищу.
— Дви диркы в голови, — басит он.
Ивана Савельича года два назад перевели в наш город с Западной Украины, с русским языком он не совсем в ладах и нередко, забываясь, шпарит на своем родном.
Он водит меня по ресторанным закоулкам, показывает полуподвал с вынутой оконной решеткой.
— Профессиональная работа. Следов нэма… — осторожно сообщает он мне эту «потрясающую» новость.
Что работал «профи», мне и так ясно. Все продумано до мелочей. И только один вопрос вертится у меня на кончике языка, но отчего-то боюсь задать его.
Впрочем, все равно нужно:
— Личность убитого установлена?
— А что ее устанавливать? Тебя разве не проинформировали?
Я выразительно пожимаю плечами и наблюдаю за реакцией Ивана Савельевича. Он явно обескуражен, но с присущей хохлам хитринкой делает простодушную мину и говорит небрежно:
— Та якыйсь Лукашов… Геннадий Валерьянович…
Ох, Иван Савельевич, Иван Савельевич… И чего это ты, старый лис, под придурка решил сыграть? Можно подумать, тебе был неизвестен Лукашов, глава треста ресторанов и столовых, депутат, орденоносец и прочая…
И если до этого во мне теплилась скромная надежда, что убит какой-нибудь урка в законе — не поделили чего, свели счеты, дело привычное, не из ряда вон выходящее, — то теперь я вдруг осознал, какую свинью подложил мне наш Палыч. Ах ты, старый хрен! А Иван Савельич, между прочим, глазом косит, просекает мои душевные коллизии.
— Ну что же, Лукашов так Лукашов, — спокойно встречаю любопытный взгляд следователя.
Иван Савельевич, дорогой ты мой, а ведь и твоя душа не на месте. Тебя, похоже, «подставили». Но с тобой ладно, это ваши прокурорские делишки, но вот меня зачем?
— Ничего, распутаем, — эдак бодренько говорю я Ивану Савельевичу. Вместе распутаем, — подчеркиваю. — Я рад, что мне придется работать именно с вами…
Увы, ответной радости прочитать на широком лице Ивана Савельевпча не могу. Я ему прощаю, не во мне причина.
— Я тут кой-кого поспрашувов… — Иван Савельевич сокрушенно качает головой.
Понятно. Чего и следовало ожидать. Героев-добровольцев в наше время среди свидетелей найти трудно, а в ресторане-тем паче: нюх на «жареное» у ресторанно-торговых работников отменный.
— Нужно допросить тех, кто был с Лукашовым… — осторожно намекаю я.
— Они здесь.
Это уже обнадеживает. Больше всего я боялся, что Лукашов ужинал с чинами высокого ранга. А к ним подступиться не так просто.
Опрос свидетелей меня вымотал дальше некуда. Все оказалось гораздо сложнее, чем я ожидал. Ну на кой ляд Лукашов поперся туда, где его знает каждая собака? Почему не закрылся в отдельном банкетном зальчике, отделанном в стиле шик-модерн, для особо важных гостей? Кстати, стол был накрыт на шесть персон, так приказал Лукашов. Кого он ждал? И наконец, два его собутыльника, Руслан Коберов и Борис Заскокин.
Что было общего между влиятельным чиновником Лукашовым и двумя этими мордоворотами, которые являлись членами торгово-закупочного кооператива «Свет»?
Вопросы, вопросы… Девиц, напуганных до полусмерти, которые плели черт знает что, мы не стали долго задерживать. А вот Коберова и Заскокина мы с Иваном Савельевичем попытались «прокачать» на всю катушку.
Но не тут-то было: держались они уверенно, солидно, даже с наглецой. На вопрос, каким образом очутились за одним столом с Лукашовым, отвечали как по писаному: дело случая, оказались свободные места. Явная ложь, и они знали, что нам это известно, но в протоколе опроса пришлось записать их показания именно в таком виде. А как бы мне хотелось вернуть время вспять и поговорить с ними сразу после убийства! Увы…
Когда мы с Иваном Савельевичем остались одни, он сокрушенно покачал головой:
— Цэ гиблэ дило…
— Но работать надо.
— А як же.
И такой у него в это время был несчастный вид, что мне стало его искренне жаль. А себя? Если честно, то тогда я об этом не задумывался, хотя стоило бы…
— Что будем предпринимать? — спросил я его, насколько мог, сухо и официально.
Как-никак задание на розыск мне должен давать следователь прокуратуры. Но Иван Савельевич не принял предложенный мною тон. Он посмотрел на меня с мягкой укоризной и сказал:
— Брось. А то ты не знаешь…
— Да знаю… — вздохнул я. — Связи, знакомства Лукашова, мотив преступления.
— Связи, знакомства, — повторил Иван Савельевич и стал суетливо тереть носовым платком свою лысину-его в этот момент даже пот прошиб.
— И нужно повнимательней присмотреться к этим двум наглецам.
— Хамлюги, — согласился со мной Иван Савельевич, что-то сосредоточенно обдумывая.
Я с надеждой выжидательно смотрел на него: по прежним нашим встречам знал, что круглую, как капустный кочан, голову Ивана Савельевича нередко осеняют толковые мысли.
— Оци два бугая… щось тут нэ тэ… — Иван Савельевич достал блокнот и что-то записал. — Отой кооператив… Надо ОБХСС подключить. Пусть проверят.
— Иван Савельевич, только без шума и пыли! — взмолился я, быстро смекнув, о чем речь.
— Ага, всэ будэ тыхэнько… — хитро сощурил глаза следователь. — У меня есть на примете гарный хлопец из той конторы.
— И мне, с моей стороны, не мешало бы повнимательней присмотреться к Заскокину и Коберову, — испытующе глядя на него, сказал я.
— Ой, смотри… Они мужики серьезные. Щоб нэ выйшло чого…
— Так ведь и я не подарок им, — облегченно вздохнул я. Ответ следователя был согласием на «разработку» Коберова и Заскокина…
Я приехал к дому, где жил Лукашов, под вечер. Тело его пока находилось в морге. Как я успел выяснить, Лукашов сменил двух жен и жил с третьей, двадцатисемилетней Тиной Павловной. Детей у них не было.
Тина Павловна была одета в какую-то импортную хламиду наподобие кимоно, которая вовсе не скрывала ее женские прелести. А она была женщина видная: полногрудая, длинноногая, с удивительно прозрачными голубыми глазами, в которых почему-то не просматривалось должное страдание. Некоторое время мы молчали: я с интересом осматривал интерьер комнаты (а там было на что посмотреть), хозяйка с любопытством и не таясь изучала мою персону. Первой нарушила молчание она:
— Хотите кофе? С коньяком?
— Спасибо, с удовольствием, — отказаться я просто был не в состоянии-ее удивительно мягкий, приятный голос вдруг заставил трепыхнуться мое холостяцкое сердце, к тому же мой рабочий день уже закончился…
Кофе был великолепен. Такой у нас днем с огнем не сыщешь, не говоря уже о французском коньяке. Не спрашивая моего согласия, Тина Павловна палила коньяк в две серебряные рюмашки и с женской непосредственностью объяснила:
— Я люблю так. И вам советую. Кофе бодрит, а коньяк успокаивает.
— Понимаю, вам необходимо успокоиться…
— Вы так думаете? — с неожиданной иронией в голосе спросила она, заглядывая мне в глаза. — Или советуете по долгу службы?
Я невольно смутился:
— Извините, я… в общем, такое горе…
— Горе… — Тина Павловна медленно, врастяжку выпила. — Вам-то что до этого? Горе… — повторила она. — А если нет? Бывает такое? Ну вот нет горя, нет страданий — и все тут? Черствая я, бездушная, да? Простите за возможно нескромный вопрос — сколько вам лет?
Я ответил.
— Мы с вами почти одногодки. И в то же время я старше вас минимум вдвое. Почему? Хотите начистоту?