Ничего.

Только смерть.

Одна лишь смерть могла разрушить все надежды и мечты о будущем. Одна лишь смерть была в состоянии сокрушить неколебимое здание счастья, обратив его в жалкие руины отчаяния.

«Мэтью!»

Рэчел проснулась о этим именем на устах. Она лежала, утопая в мягких подушках, наблюдая, как утренний ветерок колышет кружевные занавески на окнах.

Девушка откинула тонкую белоснежную простыню, служившую ей одеялом. Она спустила ноги на пол и сидела, прислушиваясь к беззаботному щебетанию птиц за окном спальни. Это было утро, сулящее радость. Рэчел покачивала ногой и мечтала, что будет вот так же просыпаться рядом с Мэтью.

Она обернулась и уставилась сонным взглядом на смятую постель. Она прикрыла глаза и попыталась представить лежащего в постели Мэтью, его загорелое тело на белоснежных простынях. Она с улыбкой вытянула руку и принялась гладить нижнюю простыню, воображая, что под рукой у нее теплая кожа Мэтью, шелковистые завитки волос, покрывающих его широкую грудь и спускающихся все ниже…

О Господи, что за распутное воображение, оказывается, у нее!

«Ну и что же?» — спросила она самое себя.

Ничего страшного.

Все, чего ей действительно хочется, — так это, чтобы скорее закончилась проклятая война и Мэтью вернулся домой. А если это невозможно, то хотя бы получить от него весточку, ведь их не было так долго! Хоть что-нибудь. Хоть пару строк.

Она потянулась, подошла к большому зеркалу и встала перед ним, разглядывая свое отражение. Она отбросила назад тяжелую массу светлых локонов и опустила руки вдоль тела. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки просвечивали контуры ее тела. Рэчел провела рукой по животу. Когда-нибудь она будет носить под сердцем дитя Мэтью, дитя их любви. Новая жизнь наполнит ее чрево. Рэчел поняла, что желает этого так страстно, как не могла бы и помыслить прежде.

Рука девушки скользнула вверх и коснулась золотого медальона, висевшего у нее на шее. Он составлял пару с тем кольцом-печаткой, украшенным их инициалами, которое она подарила Мэтью. Внутри медальона находились их миниатюрные портреты. Так будет, так должно быть с ними — вместе, неразлучно, навсегда.

Рэчел сидела за письменным столом, делая наброски для новой задуманной ею статьи. Ее мать только что вернулась из Филадельфии, вопреки желанию своего мужа, стремившегося уберечь ее от опасностей войны. Кэтлин привезла новости с Севера, и они натолкнули Рэчел на мысль осветить этот горестный конфликт с новой стороны. Ей захотелось поразмышлять о женщинах — как южанках, так и северянках, — в течение долгих месяцев ожидающих своих мужчин.

Из разговоров с женщинами, оставшимися в городе, перешедшем под контроль юнионистов, Рэчел знала, каково это, когда тебя считают врагом, возможным противником. На собственном же опыте она поняла, что значит, когда тебе не доверяют свои же соседи, ведь ее считали едва ли не предательницей из-за ее отца, из-за ее возлюбленного, из-за того, наконец, что она появлялась в обществе офицера-янки.

Рэчел имела возможность наблюдать жизнь новоорлеанских женщин. Они ждали вестей от своих мужчин, ухаживали за вернувшимися домой ранеными, по мере возможностей помогали нуждающимся и жадно читали газеты, выискивая сообщения о любимых. Они делали все, что могли, чтобы приспособиться к обстоятельствам, в которые поставила их жизнь.

Это были женщины, как рассуждала Рэчел, вынесшие всю тяжесть «нашего славного дела». Они всячески пытались сохранить довоенный стиль жизни, поддерживаемый иллюзией, что когда-нибудь все вернется на круги своя, что их жизнь войдет в прежнее русло.

Окунув перо в хрустальную чернильницу, Рэчел начала было новую фразу, когда в дверь заглянула Лизль:

— Извините, мисс Рэчел, но ваша мама просит вас немедленно спуститься.

Удивленная необычным тоном экономки, Рэчел подняла голову:

— Что случилось, Лизль?

— У вас гость.

Рэчел взглянула на часы в корпусе из черешневого дерева, стоявшие прямо у нее на столе. Было только пять минут десятого — рановато для визитов.

— Кто это?

— Этот капитан-янки, — сообщила Лизль.

— Баррет? — Рэчел положила серебряное перо и улыбнулась. — Что ему могло понадобиться в такую рань? — Она с шумом отодвинула кресло. — Скажи, пожалуйста, маме, что я сейчас спущусь.

Лизль повиновалась, и, поднявшись с места, Рэчел окинула взглядом свой домашний туалет. На ней было простое бледно-голубое платье, без кринолина, и корсаж и юбка безо всяких украшений. В нем удобно было работать, а от многочисленных стирок оно стало мягким, словно ночной халат. Рэчел подумала, не стоит ли переодеться во что-то более подходящее для приема посетителей, но решила этого не делать.

Баррет Фрезер не принадлежал к тем строго следующим требованиям хорошего тона людям, которых мог шокировать домашний наряд хозяйки дома.

Спускаясь по лестнице, Рэчел думала, что, возможно, он пришел пригласить ее на верховую прогулку. Они совершали подобные прогулки не реже раза в неделю, если позволяли обстоятельства, но, поскольку он был невероятно занят по службе, на этой неделе им пришлось отказаться от привычного развлечения.

Это, однако, не объясняло странного тона Лизль. Воспоминание о нем засело у Рэчел где-то в подсознании.

Войдя в маленькую гостиную первого этажа, Рэчел была поражена царившим в ней молчанием, хмурым взглядом Баррета и вытянувшимся лицом матери, которая сидела в кресле, нервно теребя платок.

— Ради всего святого, что случилось? — воскликнула Рэчел, выскакивая на середину комнаты. — Папа?!

Она выкрикнула свой вопрос сдавленным от испуга голосом. Она знала, что отец отправился в поддерживавший Конфедерацию Техас по делу, связанному с поставкой лошадей для армии.

— Насколько мне известно, мистер Галлагер в добром здравии, — коротко ответил капитан Фрезер.

Рэчел бросила еще один быстрый взгляд на мать. В ответ на него Кэтлин вскочила с места и стремительно приблизилась к дочери.

Рэчел прочла в ее глазах сострадание и похолодела.

— Это не… Мэтью? — пробормотала она, чувствуя, как ужас пронизывает ее с головы до ног. Взглянув на лицо Баррета Фрезера, Рэчел задохнулась: — Это ложь!

— Дорогая… — начала было ее мать.

— Я бы знала, если бы что-нибудь случилось с ним! — закричала Рэчел. — Вы что, не понимаете? — с гневом спросила она. — Я бы знала! — Диким взглядом она обвела комнату и находящихся в ней людей: — Это, должно быть, какая-то ошибка.

Баррет Фрезер приблизился к ней.

— Я от всей души желаю, чтобы вы оказались правы, мисс Галлагер, — произнес он соболезнующим тоном.

Он предложил ей руку, но Рэчел оттолкнула ее и холодно заявила:

— Вы лжец!

— Рэчел! — увещевала Кэтлин Галлагер свою дочь, стараясь успокоить ее. — Я знаю, моя родная, как тебе тяжело, но…

— «Но» что, мама? — оборвала Рэчел ее уговоры. — Принять эту ложь? А это именно так. Чья-то страшная ошибка. Мэтью жив. Он обещал, что вернется ко мне. Так что, сама понимаешь, — с исступленной настойчивостью добавила она, — с ним все в порядке.

— Я бы хотел ответить вам, что вы правы, Рэчел, — вмешался Баррет Фрезер, — но, увы, это не так. Капитан Мэтью Деверо казнен как шпион в штате Нью-Йорк.

— Убирайтесь из моего дома с вашей грязной ложью, — ледяным тоном произнесла Рэчел, отступая от него.

— Пожалуйста, Рэчел, — упрашивала Кэтлин, — выслушай капитана.

Рэчел отшатнулась от руки, которую мать ласково положила ей на плечо.

— Как ты можешь верить этому? — с надрывом спросила она. — Это чудовищная ложь, и ничего более. Мэтью не умер, говорю тебе, — повторила она.

— Рэчел, — мягко сказал капитан Фрезер, — я понимаю, что вам трудно это слышать…

— Трудно? — оборвала его Рэчел. — Что вы можете знать об этом?

Она быстро отошла на другой конец комнаты, желая быть подальше от людей, отказывающихся верить в ту правду, которую знала она.

— Я любила его. — Она сделала глубокий вдох. — Извините, я ошиблась. Я люблю его. Мы собираемся пожениться, когда окончится эта война. Или еще раньше, если получится. Он жив и вернется ко мне.