– И что?

– Ничего, просто рассказываю. Кстати, ты у нас теперь девушка замужняя, зашла бы ко мне на работу.

– Думаешь, стоит?

– Посмотрю тебя. А то мало ли кого этот Давид еще сделал счастливой…

Вечером ужинали в столовой. Я подавала бульон, к нему слоеные пирожки, телячьи отбивные с грибным соусом и пестрые овощные салаты.

– Почему ты раньше не готовила так вкусно? – простодушно спросил Илюшка.

– Помолчи. Мама всегда вкусно готовит! При Давиде дети стеснялись ссориться. И вообще были ошарашены переездом, новой квартирой и известием о том, что завтра в школу их повезут на машине. Денис посидел с нами немного дольше, но и он ушел спать в начале одиннадцатого. Давид держался с ними естественно, без высокомерия и фальшивого интереса. Я чувствовала: они привыкнут к нему и проблемы не будет.

Получалось, он действительно заботился обо мне. Не в смысле купить шубу и повезти на Канары. Давид думал о моем душевном спокойствии, а именно оно, как известно, и определяет нашу жизнь. Булыжная права: с ним будет счастлива любая. Непонятно только, почему этой счастливой оказалась я, а, например, не Булыжная.

…Откинувшись на спинку стула, Давид листал документы в файлах. Словно почувствовав, что я думаю о нем, спросил:

– Что ты там затаилась?

– Боишься? – Я улыбнулась, поддразнивая его. – Мало ли что у меня на уме.

– А серьезно?

– Не хочу серьезно! – Мне вдруг и в самом деле стало весело.

– Я вспомнила, как Макс упрашивал Аньку: « Ну, чуточку-то можно себе позволить?» Знаешь, как Сомов назвал спальню Ольги Григорьевны?

– Как?

– Концептуальной.

– Почему?

– В смысле жизненных установок хозяев. Представляешь, какие у Ольги Григорьевны жизненные установки?

– Это бизнес. Она для клиентов старается.

– Значит, она считает, что это наши жизненные установки?

– Ну, наверное.

– А с какой стати?!

– Не впечатляйся, – посоветовал он тихо и серьезно.

– Ты прав. У меня и так полно теперь впечатлений. И такие!

Ко всему Давид относился серьезно. К работе, к любви, к порядку в доме. И к моим детям.

Заметив, что Илюшка все свободное время рисует, сказал:

– Будет учиться в художественной школе.

Я узнала об условиях поступления и наняла репетитора.

В другой раз разговор коснулся школьных оценок. У Дениса были тройки по истории, у Олега – по алгебре.

– Нужно исправить, – односложно заметил Давид.

Я усмехнулась про себя. Сколько я сама просила сына, и мама, и Иза. То ли ему алгебра не давалась, то ли просто было не интересно.

Но после фразы, брошенной Давидом, Оле; стал много заниматься, несколько раз что-то спрашивал у Дениса; как-то, преодолевая смущение, подошел к Давиду. Наверное, его слова звучали для Олега иначе, чем мои или мамины.

И однажды за ужином, краснея почти до слез, Олег выпалил: „

– Я исправил тройки по алгебре. Контрольную написал на четыре. А у доски сегодня пять получил…

– Это нормальные оценки, – спокойно отреагировал Давид.

Но особенно много внимания требовал Денис. Он задавал Давиду самые разные вопросы: о войне в Ираке, об отношениях с одноклассниками, о курсе доллара, о свойствах химических элементов… Старший, он больше остальных страдал от отсутствия мужского общения. По четвергам Давид брал его с собой на корт. И однажды, вернувшись домой, Денис заговорщицким шепотом сообщил мне:

– Давид Михайлович назвал меня своим сыном!

– То есть это как?

– Сейчас на корте один мужик, надутый такой, спросил: «Дод, кто это?» А он ответил: «Сын».

Мой ребенок сиял.

Денис больше всех подходил в сыновья Давиду – темноглазый, с густыми каштановыми волосами. Он был похож на дедушку, первого мужа моей свекрови, которого мы все, в том числе и Костя, знали только по фотографиям.

И моя собственная жизнь рядом с Давидом становилась осмысленной и наполненной. Я уже не вела часами телефонные разговоры, не пила без конца чай с дешевыми конфетками, не предавалась безнадежным мечтам, не рефлексировала.

Утром, когда в монастыре ударяли в колокола, я уже стояла у плиты. В книжном неподалеку накупила кулинарных книг. Рецепты усовершенствовала, придумывала свое – готовить не надоедало. Труд искупался впечатлениями от того, как ели приготовленное мои мужчины. Я любила смотреть на них, а сама ела мало, что тоже было несомненным плюсом.

По утрам у подъезда нас ждал серебристый автомобиль.

– «Десятка», – тихо присвистнул Олег, увидев машину в первый раз.

Шофер, немолодой мужчина с благородной сединой, галантно распахнул дверцу:

– Садитесь, Марина Ильинична!

Однажды, выйдя из машины у школьных ворот, я столкнулась с директрисой. Та оценивающе посмотрела на автомобиль, заглянула в салон.

«Сейчас посоветует не разрушать чужие семьи», – мелькнула у меня мысль.

Но ничего подобного.

– Я вижу, Мариночка, – завела сахарным голосом директриса, – что ваша жизнь наконец устроилась. И поверьте, от всего сердца рада. Вы молоды, привлекательны и, конечно, заслужили свое женское счастье!

Про женское счастье директриса знала не понаслышке. Четыре года назад она съездила в Арабские Эмираты и в результате сменила неблагозвучную фамилию Срибная на Аль Хабиб.

– Как продвигается ваша статья? – продолжала петь директриса.

– Все в порядке, Галина Васильевна. Надеюсь закончить к двадцатому апреля.

– И прекрасно! Это великая честь – работать с самим Рыдзинским. Если его заинтересуют ваши исследования и он превратит нашу школу в экспериментальную площадку лаборатории, мы сможем рассчитывать на статус гимназии!

«Ах ты лисица! Наполеон в юбке!» – внутренне хохотала я.

Конечно, планы госпожи Аль Хабиб были мне глубоко безразличны. Я писала статью исключительно для собственного удовольствия. В Интернете нашла сайт журнала «Школьная психология». Издание оказалось чисто практическим. Авторы, предлагая ту или иную методику, подробно объясняли, с какой аудиторией и в какой ситуации ее лучше применять.

Во вступлении я порассуждала о том, почему успешные люди необходимы обществу. Потом рассказала о методах и приемах, используемых мной на уроках. Но информации было слишком много, к тому же она была неравноценной, и получался сумбур. Пришлось расположить материал по рубрикам, дать каждой поверхностную характеристику, а в заключении пообещать подробнее в последующих статьях рассказать о каждой рубрике.

Статью в журнал я отослала по электронной почте. Вечером того же дня зазвонил телефон и в трубке раздался знакомый голос бело-розовой девушки:

– Здравствуйте, Марина Ильинична. Журнал «Школьная психология», Ольга Мальченко.

Я поздоровалась и спросила, получили ли они статью. Оказалось, получили.

– Борис Григорьевич просто в восторге. Вы не только талантливый учитель, но и серьезный методист. Надеемся, это будет цикл статей, как вы обещали.

Я так обрадовалась, что на следующий день зашла к Аль Хабиб.

– Уж вы постарайтесь, Марина. И мы вас не забудем. Премию выпишем по итогам учебного года.

Она уже не прикидывалась прекрасной да мой – была самой собой – жизнерадостной теткой из русской глубинки. И это шло ей гораздо больше.

– Журнал принял мою статью!

Я сидела за туалетным столиком в спальне и красила глаза. Мы собирались в ресторан.

– Будут гонорары? – насмешливо поинтересовался Давид.

– Ну, не знаю. Наверное.

– Ты что же, не «просила?

– Не думаю, чтобы Рыдзинский стал обманывать меня.

– Кто это – Рыдзинский? – уточнил он недоверчиво.

– Главный редактор.

– Зачем ты занимаешься этим? Тебе скучно?

Я отложила кисточку и оглянулась. Он сидел на кровати насупившись, как обиженный ребенок.

– Давид, мне не скучно. Но работа – часть моей жизни. Когда я только пришла в эту школу (какое тяжелое было время!), преподавала в классе коррекции. Проще говоря, работала со слабыми, плохо обучаемыми детьми. Кто заикается, кто после сотрясения мозга ничего запомнить не может, кто от малейшего сквозняка простужается и неделями в школу не ходит. Месяца через полтора явилась директриса: срез знаний. А знаний никаких. Кричала она – стекла звенели. И на меня, и на детей. Как только не называла их: дебилы, тупицы, олигофрены. Хорошо, они половины слов не знали. Ладно бы на меня орала. А они-то чем виноваты?! Коррекция!