Немногие знают о том, что при рождении меня чуть было не назвали Стирлинг Мосс Ирвайном. Мой отец, Эдмунд, был очень большим поклонником автоспорта. Я помню одну фотографию Стирлинга Мосса после того, как он выиграл гонку — кажется, это было в Северной Америке, на трассе Уоткин Глен или Моспорт — и рядышком, положив руку ему на плечо, стоял мой отец. Он совершенно серьезно намеревался назвать меня в честь своего кумира. Только представьте себе «Стирл Ирв». Спасибо, Боже, что мама вовремя остановила его!

Естественно, мы с отцом частенько вместе ездили на гонки. Регулярно бывали в Киркстоуне, местной трассе в двадцати минутах езды от нашего дома, а также «плавали на тот берег», чтобы добраться до шотландского Инглистона и Крофта в графстве Дюрхэм. Самым ярким событием было посещение Гран При Великобритании, и наши летние каникулы строились вокруг этого. Мы навещали наших двоюродных братьев, живших в Дюрхэме, а затем направлялись либо в Сильверстоун, либо в Брендс Хетч.

Мне больше нравилось ездить в Сильверстоун, потому что попасть на Брендс Хетч было куда труднее! Я никогда не платил за то, чтобы пройти на Гран При. Однажды пара полицейских застигла меня и моего двоюродного братца за тем, что мы раскапывали дыру под оградой трассы Брендс Хетч. Они сказали, чтобы мы шли куда подальше, но затем, когда они ушли с места происшествия раньше нас, мы приняли это, как разрешение продолжать наши действия!

Наша семья владела автомобильным гаражом, и папа мог покупать и продавать автомобили. Помню, однажды он пригнал Форд Капри, перекрасил его, а когда я его вычистил, машина стала, как новенькая. В самом деле, будто только что с конвейера. Она стоила 800 фунтов стерлингов, и мы поменяли ее на болид Crossle 32F. Для нас эта сделка была чертовски выгодной, потому что хозяин Crossle просил за него 1400 фунтов стерлингов, и эта цена для такой машины была вполне разумна. Так, в один прекрасный момент, взамен Форда Капри мы получили гоночный болид.

Предыдущий владелец Crossle провел на нем всего пару гонок. Прямо перед стартом своей второй гонки он установил новые тормозные колодки, и прошел первый поворот насквозь. В результате был поврежден радиатор, но почти ничего остального.

Я получил свои водительские права как только мне исполнилось семнадцать лет. Я поездил несколько раз на Crossle, но еще до того, как мне предоставился шанс испытать его в гонке, мы перешли на Crossle 50F. Эта машина, будучи новее 32F, и куда как лучше выглядевшая, на самом деле оказалась полнейшим дерьмом. На 50F я ездил медленнее, чем на 32F. Может, это и было выгодной сделкой, но, сказать по правде, не самым лучшим шагом по карьерной лестнице.

Мондиаль, компания базировавшаяся в моем городке Бонгоре, приобрела для сезона 1984 года несколько новых машин. Солидные ирландские бизнесмены гонялись или содержали эти Формулы Форд. В Монделло Парке, неподалеку от Дублина, проходил большой Чемпионат, и я квалифицировался на четвертом или пятом месте, впереди всех мондиальцев, и сразу позади чемпиона Ирландии. После этого ко мне подошли люди из Мондиаля и сказали, что хотели бы заключить со мной специальную сделку!

Их план состоял в том, что они используют мой мотор, коробку передач и другие составляющие, а они мне дадут шасси. На следующей гонке на своем новом болиде я взял поул, но в гонке столкнулся с местным гонщиком Аланом МакГаррити. Затем я снова завоевал поул и лидировал на протяжении всей гонки, за исключением последних двух кругов. Каждый раз, когда я начинал тормозить, МакГаррити подталкивал меня в зад, и, в конце концов, прошел меня. Я финишировал на втором месте. Конечно, мне очень хотелось выиграть, но, должен признать, что я был доволен показанным результатом. В то время я и не мечтал о том, чтобы заниматься гонками профессионально. Об этом даже не могло быть и речи, поскольку у нас не было денег. Я гонялся исключительно ради удовольствия — или «торчка», как приблизительно можно перевести на русский ирландское «crack».

Закончив свое обучение в школе, я начал возиться с автомобилями, стоявшими на нашей свалке. По воскресениям, когда свалка считалась закрытой, я все равно приходил туда и копался в стартерах моторов. Если три из них не работали, то я собирал из трех один. Это был мой маленький бизнес, поскольку я рассматривал это, как папину «фабрику», и я получал огромное удовольствие.

Работа на свалке заключалась в том, чтобы снять с машины все хорошие детали, затем бросить в нее несколько старых покрышек и поджечь их. Зрелище было сродни кувейтским нефтяным пожарищам во времена войны в Заливе. Мы ждали, пока ветер перестанет дуть в сторону развешанного соседского белья, и запаляли костер. Иногда ветер менял свое направление, но если покрышки разгорались, потушить их было невозможно. Соседям постоянно приходилось быть начеку.

Затем мне следовало разломать останки автомобиля, но делать это нужно было очень осторожно. Дедушка обычно отрывал со сгоревшей машины всю медную проволоку, но никогда не предупреждал нас о том, что собирается это сделать! Как-то раз я сидел в кране, вот-вот готовясь обрушить на одну из машин груз весом в три тонны, когда заметил бегавшую вокруг машины дедушкину собачку. Он был внутри, снимал медную проволоку…

Запчасти можно было очень выгодно продать, но все равно у нас не было достаточного количества денег, чтобы участвовать в гонках в полном объеме. Самое большее, что мы когда-либо потратили за год, равнялось семи тысячам фунтам стерлингов. Мондиаль на пару с Мюрреем Тейлором — новозеландцем и бывшим журналистом, владельцем собственной команды — предложил мне поучаствовать в гонке, проводившейся в Англии. Нам нужно было заплатить 7000, а они бы доплатили оставшуюся часть. Мы с отцом решили, что дело того стоит.

Отец взял в банке ссуду, и заплатил Мондиалю. В своей первой гонке я финишировал на третьем месте, и, в течение трех или четырех гонок все шло просто прекрасно. Затем я начал откатываться назад. Сегодня я понимаю, что Мондиаль не был достаточно хорош, да и моторы были слабоваты. Возможно, шасси не было достаточно жестким, и это влияло на характеристики мотора. Я более, чем уверен в том, что именно в этом крылась причина снижения результатов — шасси нагружало мотор, и из-за этого он не мог работать в полную мощность.

Ужасно осознавать, что ты выходишь на гонку, а твой болид, по независящим от тебя причинам, не будет конкурентоспособным. И не важно, Формула ли это Форд или Феррари в Формуле 1. Я снова вспомнил об этом, когда приехал в Аргентину на третий этап Чемпионата Мира сезона 1996 года.

Единственное, что я вынес из этого Гран При, это разговоры о тех двух очках, что я набрал, финишировав на пятом месте. Все остальное, начиная прямо с квалификации, было полнейшей катастрофой. Машина была ужасна. На ее поведение влияли все те кочки, что были на трассе, и она не вписывалась в повороты. Я не знал, что в следующий момент собирается предпринять Ф310, потому что это зависело от того, передней частью я наезжаю на кочку или задней. Я все время шел на грани возможного. И я вынужден был признать, что, по всей видимости, на Михаэля Шумахера эти проблемы не повлияли столь сильно, как на всех остальных, но радости от этого мне было мало.

На самом деле мне очень хотелось погоняться в Буенос Айресе. Мне нравится этот прекрасный город. Может быть, здешние девушки и не столь красивы, как все об этом твердят, но в них определенно что-то есть. Они очень привлекательны, и это привносит свою особую нотку к теплоте, производимой этим космополитичным городом. О здешних людях говорят: «Итальянцы, говорящие по-испански, и считающие себя англичанами» — и, возможно, это высказывание очень близко к истине.

В среду вечером, мы были приглашены в резиденцию Президента Менема. Его коллекция живописи располагает рядом очень прелестных картин, нарисованных никому неизвестными художниками, но вполне приличных с художественной точки зрения. По-моему, Карлос Менем — клевый парень. Его дочь очень мила, приветлива и ненапряжна. Нас угостили пиццей и Кокой, это было очень мило с их стороны — неформально и расслабляюще. Президент Менем является настоящим фанатиком автоспорта. Поучаствовав в гонках, он, так же, как и его дочь, знает, о чем говорит; и оба они, в отличие от большинства политиков и высоких чинов, обладают чувством юмора.