Циннлехнер в ответ только покачал головой:

— Это невозможно. Ни один человек не способен задушить сам себя.

— Но это единственное объяснение, — возразил Николай. — Смотрите, он сам оставил нам документальное свидетельство того, насколько невыносимо медленно действовал яд. Боль, должно быть, стала настолько ужасной, что он приложил к голени тлеющую головню, чтобы узнать, сколько времени еще ему придется ждать.

Аптекарь недоверчиво вскинул брови.

— Но что же это была за болезнь?

В ответ Николай только пожал плечами.

— Вероятно, это была гнойная язва, абсцесс или злокачественное перерождение.

На некоторое время он задумался, потом спросил:

— Что случилось с дочерью Альдорфа? Вы говорили, что она тоже задохнулась, не так ли?

—Да.

— Вы присутствовали при ее смерти?

— Нет.

— Был ли при ней кто-нибудь?

— Только ее отец.

— А где находилась его жена?

— В то время она была уже очень тяжело больна. Я говорил вам об этом. Смерть Максимилиана погрузила мать и дочь в глубокую меланхолию. Это было ужасно. Но Альдорф никого не допускал к ним.

Николай поднялся и подошел к окну. Снегопад прекратился, ветер стих. Далеко внизу виднелись контуры заснеженных могил маленького кладбища. Николай услышал, как за его спиной Циннлехнер прикрыл саваном тело умершего. Металлический щелчок означал, что аптекарь привел в действие тайный механизм двери. Николай повернулся и вслед за Циннлехнером поспешил из спальни.

Он плохо спал и рано проснулся. В кухне ему дали миску горячего молока с овсяными хлопьями. Николая преследовали воспоминания о событиях минувшей ночи. Он съел только половину предложенного ему завтрака и отставил миску в сторону.

Ветер приятно холодил кожу. Он отыскал в конюшне свою лошадь, дал конюху крейцер и испытал большое облегчение, когда открылись ворота и он выехал на дорогу, ведущую в Нюрнберг. Однако не успела лошадь сделать и нескольких шагов, как Николай остановил ее, оглянулся, пристально всмотрелся в контур замка и спешился.

Выпавший за ночь снег припорошил вчерашние следы конских подков. Как вчера, он прошел мимо куч отбросов, которые теперь были засыпаны снегом, вошел в ту дверь, через которую он накануне вместе с девушкой попал во внутренний двор замка, и направился к задней стене.

Неподалеку Николай увидел и кладбище, куда и направился. Вход в ограду охраняли два каменных ангела. Это было все, ворота отсутствовали. Он не спеша вошел на окруженную низкой оградой территорию кладбища и скользнул взглядом по могилам. Николай насчитал семнадцать могильных камней и три деревянных креста. Он подошел к могилам, отряхнул с крестов снег, опустился на колени и прочел надписи. Агнесс. Максимилиан. Мария София. Девушке не исполнилось и двадцати лет. Юноша был на два года старше. Агнесс фон Альдорф. 1733—1780. Бог одарил ее четырьмя детьми и до времени отнял их. До времени?

Николай встал на ноги. Что он здесь делает? Какое ему дело до судеб этого семейства? Он врач. Что он потерял на этом кладбище? Он тихо произнес краткую молитву, скорее по обычаю, нежели по внутренней потребности, потом подошел к лошади. Покидая кладбище, он еще раз окинул взглядом каменных ангелов. Фигуры были выполнены с большим мастерством. У Николая даже возникло желание потрогать скульптуры. Он потянулся к ним, но цоколи, на которых стояли ангелы, оказались слишком высоки. Но при этом он обнаружил надпись, полускрытую снегом. Он сгреб снег и прочел высеченные в камне слова. Слова не составляли связного предложения. Николай обошел цоколь, но не обнаружил продолжения. Потом он нашел еще одну надпись на фундаменте другой скульптуры. Видимо, это и было продолжение надписи. Никто из посетителей кладбища не мог пройти мимо этой сентенции, не прочтя ее, удивленно подумал Николай. Он приблизился к соседнему постаменту, провел рукой по камню, чтобы счистить с него снег. Он долго стоял там в неверном свете наступавшего дня и читал: «Да не допустит небо, чтобы сердце мое верило тому, что видят мои глаза».

Вы уверены, что ничего здесь не трогали?

Николай постарался ничем не выдать своего волнения, но не смог скрыть его от сидевшего напротив человека.

— Только графин с вином, — ответил Николай, — и стакан, из которого граф выпил яд. Я осмотрел сосуды и поставил их на прежнее место, туда, откуда я их взял.

Джанкарло ди Тасси поднялся и сделал пару шагов в глубину комнаты. У этого человека была весьма своеобразная манера двигаться. При ходьбе он немного покачивался из стороны в сторону, словно играя невидимым грузом, привязанным к спине между лопатками. Впрочем, в нем все было своеобразным, в особенности тот факт, что он вообще оказался здесь. Что ищет в этом Богом забытом замке советник юстиции из Высшего имперского суда в Ветцларе?

— Где он стоял? Здесь? На этом месте? — Ди Тасси ткнул пальцем в стол.

— Да. То есть я хочу сказать, что сейчас здесь все не так, как было, но поднос стоял где-то там, на столе.

Николаю стоило большого труда сориентироваться в совершенно изменившейся обстановке. Библиотека стала неузнаваемой: сейчас в ней все было перевернуто вверх дном. На полу громоздились стопки книг, снятых с полок. Здесь же, на полу, стояли деревянные ящики, из которых торчали научные инструменты и приборы графа. В другие ящики были хаотично сложены графские раритеты. Но самый большой беспорядок творился на столе, стоявшем в середине помещения. Стол был завален папками с документами и бумагами, причем некоторые папки были сложены в аккуратные стопки, а другие брошены как попало, и можно было рассмотреть отдельные исписанные листы. Николай полагал, что это переписка графа, письма, которые он получал, или копии писем, которые он отправлял сам. Разве не говорил Циннлехнер об оживленной переписке, которую граф поддерживал с учеными?

Ди Тасси подошел к окну и принялся рассматривать зимний пейзаж. Николай украдкой изучал этого человека, втайне надеясь, что неожиданный допрос скоро закончится. Мужчина, стоявший сейчас у окна, не был рядовым исполнителем. Об этом можно было судить даже по его одежде. Ди Тасси носил тесные башмаки с большими пряжками, рискуя при быстрой ходьбе в кровь растереть себе лодыжки. Шелковые чулки были подвязаны выше колен, а панталоны застегнуты внизу, плотно охватывая ноги. Это были очень неудобные штаны, так как держались на бедрах с помощью многочисленных застежек и подвязок. Однако благородное происхождение человека, а главное, возможность перепоручить любую работу слугам требовали жертв. Сюртук сидел на плечах как влитой, казался тесным и был плотно застегнут на множество крючков. Безупречно повязанный галстук, напомаженные, припудренные волосы и косичка. Не хватало только треуголки. Но и без нее человек имел властный и внушительный вид.

Советник юстиции Джанкарло ди Тасси прибыл в Нюрнберг через два дня после смерти графа, но в городе не задержался, осмотрел почтовую станцию, а потом без долгих проволочек отправился в Альдорф. Две закрытые кареты, запряженные четверками могучих лошадей, проследовавшие вчера через городские ворота в направлении Лоэнштайна, произвели должное впечатление на жителей Нюрнберга.

Ди Тасси прибыл не один. Его сопровождали трое важных господ. С двумя из них врач столкнулся по прибытии в замок на первом этаже. Эти одетые в гражданское платье чиновники имперского министерства юстиции с непроницаемыми лицами и надменными манерами выполняли на первом этаже какие-то инструкции ди Тасси. Но что именно здесь происходило, Николай не понимал. Он, конечно, знал о слухах, которые начали ходить по всей округе сразу, как только стало известно о смерти Альдорфа. Труп обнаружили ночью во вторник. Уже в среду перед ратушей Нюрнберга собралась взволнованная толпа. Некоторые богатые горожане в прошлом ссужали графа деньгами и желали зарегистрировать в магистрате свои заемные письма. Состоятельных горожан выпроводили из магистрата, причем одновременно выяснилось, что некоторые его члены тоже одалживали графу деньги, и их требования как приоритетные будут рассмотрены в первую очередь. А в четверг в Нюрнберге появился ди Тасси.