— Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Немедленно.

Рейдж открыл рот. Захлопнул. Снова открыл… и мысленно напомнил себе о необходимости говорить тихо.

— Слушай, сейчас неподходящее время промывать мозги…

Брат сжал его руку.

— Вернись домой. Я не шучу.

Холодный ужас разлился по венам Рейджа, понижая температуру тела… но он снова покачал головой.

— Вишес, отвали. Я серьезно.

Он не собирался проверять на себе волшебные способности Девы-Летописецы. Он не…

— Черт подери, ты умрешь этой ночью.

Когда его сердце остановилось, Рейдж уставился на до боли знакомое лицо, изучая татуировки, поджатые губы, черные брови… неприкрытый ум, который обычно выражался в сарказме, остром как самурайский меч.

— Твоя мать дала мне слово, — сказал Рейдж.

Так, стоп, он серьезно говорил о своей смерти?

— Она пообещала, что когда я умру, Мэри отправится вместе со мной в Забвение. Твоя мать сказала…

— К черту мою мать. Возвращайся домой.

Рейдж отвел взгляд, потому что не мог иначе: либо так, либо голова лопнет.

— Я не оставлю своих братьев. Этому не бывать. К тому же, ты можешь ошибаться.

Да, и когда такое случалось в последний раз? В восемнадцатом веке? Семнадцатом?

Да никогда.

Он обратился к Ви:

— Я также не стану бежать от Забвения. Начну об этом думать, и впору уходить на пенсию. — Он накрыл ладонью его бородку, чтобы брат не перебивал. — И третье мое «пошел к черту»? Если я не буду сражаться сегодня ночью, то не высижу до конца дня в особняке… не выпустив фиолетового монстрину на завтрак, обед и ужин, сечешь?

Ну, фактически был и четвертый пункт. И четвертая причина… была настолько скверной, что он не мог вынести саму мысль больше чем на пару секунд.

— Рейдж…

— Ты не остановишь меня. Я буду…

— Нет, не будешь! — прошипел Ви.

— Ну и ладно, — выплюнул Рейдж, подавшись вперед. — Ну умру я, и что? Твоя мать подарила моей Мэри невиданное благословение. Если я уйду в Забвение, Мэри встретит меня там. Я не должен буду ждать ее там. С нами все будет хорошо. Кого волнует, если я отброшу ласты?

Ви тоже подался вперед.

— Думаешь, Братьем не насрать? Ну ты и говнюк.

Рейдж посмотрел на часы. Еще две минуты.

Которые могут показаться двумя тысячелетиями.

— И ты доверяешь моей матери, — прошипел Ви, — в настолько важном вопросе. Никогда бы не подумал, что ты так наивен.

— Она умудрилась привить мне альтер-эго в виде Ти-Рекса! Невольно начнешь верить.

Внезапно со всех сторон донесся птичий щебет. Если не знать наверняка, то можно подумать, что стая сов исполняла партию из «Идеального голоса»[5].

Черт возьми, они с Ви перешли на крик.

— Ви, проехали, — прошептал он. — Раз ты такой умный, подумай лучше о себе.

Последней сознательной мыслью перед тем, как отключился его мозг, перестав осознавать что-то кроме агрессии, стала его Мэри.

Он вспомнил, когда они в последний раз были вместе.

Это был его ритуал перед сражением, мысленный талисман на удачу, и сегодня он увидел ее в их спальне, перед зеркалом, висевшим над высоким столом, на котором они хранили часы и ключи, ее украшения и его леденцы, телефоны.

Она стояла на носочках, склонившись над столешницей, пытаясь вставить сережку с жемчужиной в мочку уха и промахиваясь. Она наклонила голову в бок, ее темно-каштановые волосы рассыпались по плечам, отчего ему захотелось зарыться лицом в недавно вымытую копну. И это не единственное, что впечатлило его. Ее ровный подбородок, на который падал свет хрустального бра на стене; кремовая блузка из шелка, с драпировкой на груди и заправленная за пояс; брюки в пол; туфли на плоской подошве. На ней не было макияжа. И парфюма.

Это было бы кощунством, словно разукрасить Мону Лизу или обрызгать розовый куст освежителем воздуха.

Его шеллан можно было описать тысячей разных слов, и не хватит ни предложения, ни целой книги.

Она была часами на его запястье, ростбифом, когда он умирал от голода, глотком лимонада в жару. Она была его храмом и церковным пением, горным хребтом, утолявшим жажду странствий, библиотекой для его любопытства, каждым рассветом и каждым закатом в этом мире. Одним взглядом, одним простым словом она могла изменить его настроение, заставляя его парить, даже если ноги не отрывались от земли. Одним прикосновением она пленяла его внутреннего дракона или могла заставить кончить еще до того, как затвердеет член. Она являла собой сосредоточие вселенской силы в одном живом существе, чудом, которое даровали ему, хотя он не заслуживал ничего лучшего, чем свое проклятье.

Мэри Мадонна Льюс была девственницей, которую Вишес напророчил ему… и ее было достаточно, чтобы превратить его в богобоязненного вампира.

И на этой ноте…

Рейдж устремился вперед, не дожидаясь «в бой» от своей команды. Продираясь через поле, он держал пистолеты перед собой, а высококачественное топливо придавало скорости его ногам. И нет, ему не обязательно было прислушиваться к проклятьям и раздраженным репликам на то, что он преждевременно раскрыл их и начал атаку.

Он привык к тому, что парни злятся на него.

И разбираться с внутренними демонами намного труднее, чем с братьями.

Убежище, офис Мэри.

Когда Мэри Мадонна Льюс закончила разговор, она не убрала руки с гладкой поверхности трубки. Как и большая часть оборудования и утвари в Убежище, аппарату АТ&Т, бывшему в употреблении у какой-нибудь страховой компании или агента по недвижимости, было лет десять. То же самое со столом. Креслом. Даже ковром под ногами. В единственном приюте для жертв домашнего насилия, доступном для вампирской расы, каждый цент из щедрой казны Короля тратился на людей, получавших помощь, лечение и реабилитацию.

С жертв не взималась плата. И они оставались в большом, многокомнатном доме столько, сколько было необходимо.

Конечно, персонал требовал больших затрат… и учитывая новости, которые она получила по старенькому телефону, Мэри была обалдеть как благодарна за то, как Марисса расставляла приоритеты.

— Смерть, пошла ты к черту, — прошептала она. — Катись на все четыре стороны.

Подавшись вперед, она поморщилась от скрипа кресла, хотя слышала его жалобы не впервые.

Посмотрев на потолок, Мэри ощутила сильный позыв к действиям, но первое правило терапии гласило, что для начала надо обрести контроль над собственными эмоциями. Неподготовленность и суматоха ничем не помогут пациенту, и категорически неприемлемо осложнять и без того стрессовую ситуацию личной драмой.

Будь у них время, она бы отправилась к одной из социальных работниц, чтобы выслушать ее мнение, вернуться на исходную и обрести ясность ума. Но с учетом всех событий, все, что она могла себе позволить — это минуту фирменного глубокого дыхания, запатентованного Рейджем.

Без намека на эротику.

Скорее из разряда йоги, когда он наполнял легкие воздухом за три отдельных вдоха, удерживал кислород внутри, а потом долгим выдохом расслаблял все мускулы.

Точнее, пытался ослабить напряжение в мускулах.

Ладно, совсем не помогло.

Поднимаясь на ноги, Мэри должна была разобраться с двумя пунктами, чтобы взять себя в руки: первое — она заправила блузку и пропустила сквозь пальцы волосы, которые решила отращивать. И второе — она спрятала чувства под маской, надевая на лицо подобие заботы, теплоты и не-истерики относительно своей собственной пост-травмы.

Когда Мэри вышла в коридор второго этажа, запах растопленного шоколада и выпекавшихся сахара-масла-муки сообщил ей, что Ночь Печенья была в самом разгаре… и в короткий миг умопомрачения она подумала о том, чтобы открыть окна и позволить холодному октябрьскому воздуху очистить дом от запахов.

Контраст между домашним уютом и молотом, который она собиралась обрушить, казался в лучшем случае неуважительным, в худшем — еще одной гранью трагедии.