Почему же он вдруг так испугался за Машу?

Этот вопрос Николай задавал себе уже много раз. Но только сейчас, вот в этот момент, когда он так неловко, словно ученик, порезал себе руку вороненой спиралью стружки, у него неожиданно мелькнула догадка. Почему? Да потому, что ему казалось, будто в случае чего защищать Машу будет он один, ведь она даже не знакома ни с одним из его друзей. Ну, а он, Николай, мог и не успеть, мог оплошать.

Как же это получилось? Почему он скрывал от ребят Машу, вернее — не скрывал, а не было у него потребности познакомить их с ней? Может быть, он стеснялся перед Машей за своих товарищей? Ну нет!

Еще чего не хватало!

И Николай неожиданно для себя понял, как требовательна, оказывается, дружба. И если хоть в чем-нибудь отступишь от ее законов, сфальшивишь или просто до конца не поймешь их, она мстит больно, очень больно.

Он вдруг на самом деле ощутил боль. Она нестерпимо жгла руку. Рубиновой неровной полоской проступила там кровь.

Возвращаясь из медпункта, Николай столкнулся у дверей цеха с секретарем заводского комитета комсомола Валей Жуковым, плотным светловолосым пареньком в очках и лыжной куртке.

— Ага, ты-то мне и нужен, — наскочил на него Жуков.

— Что такое?

— Еще спрашиваешь? Ребята из кузнечного цеха тебя второй день ищут. Срочная «молния» нужна. Где ты вчера вечером пропадал?

— Заседание штаба дружины было.

— Опять дружина? Так вот, чтобы сегодня «молния» висела. Понятно?

— Сегодня не могу, — сокрушенно вздохнул Николай. Важное задание получили.

— Вы, кажется, стали уже штатными сыщиками? — ехидно спросил Жуков, потом совсем другим тоном, официально сообщил: — О работе контрольно-комсомольского поста будем слушать тебя на комитете. Если так пойдет дальше, выговор тебе обеспечен.

Николай рассердился:

— Да я не могу разорваться. Что-нибудь одно в конце концов: или дружина, или…

Но Жуков холодно отпарировал:

— Должен разорваться. Подумаешь, две нагрузки! У людей по четыре, и то ничего.

— Смотря какие нагрузки.

— А ты считаешь работу в дружине большой нагрузкой? Погулять по улице два-три раза в месяц, вечером, это что, много?

— Это мало и скучно.

Валька Жуков опять принял официальный тон.

— Вас не веселиться посылают, а за порядком смотреть. Честное слово, ты рассуждаешь, как ребенок!

Николай понял, что спорить бесполезно, и махнул рукой.

— Что, бригадир, не весел? — со скрытой иронией спросил Коля Маленький, когда они с Николаем выходили после смены из цеха. — Неужели товарищ Таран мог так вас расстроить?

— Он свое получил, — хмуро ответил Николай.

— Вот именно! Молодой — исправится, — Коля Маленький на этот раз был настроен благодушно. — Ну, прогулялся с какой-то девчонкой, ну, соврал…

При этих словах шедший за ними Таран невольно опустил глаза. «Если бы они знали правду…»

Ребята остановились у проходной. Через минуту к ним подошел Куклев. Ждали Бориса Нискина, но он, как всегда, где-то задержался.

— Вот что, — ни на кого не глядя, сказал Николай, — соберемся через час. У меня тут дело одно есть.

Коля Маленький невинным тоном спросил:

— Книги в библиотеку сдать хочешь?

— Машу повидать. Может, с нами пойдет.

— Ого! — удивленно воскликнул Коля Маленький и, испытующе посмотрев на Николая, добавил: — Это, между прочим, неплохая идея. Надо же когда-нибудь и познакомиться.

Когда Николай отошел, он сказал Илье Куклеву и Тарану:

— Переживает. И ко всему еще в субботу ее, говорят, с каким-то пижоном видели. Гуляла, — и, вздохнув, прибавил: Сколько эта любовь нервов стоит, кошмар! Верно, Вась?

Таран усмехнулся и как можно беспечнее ответил:

— Слишком много серьезности на это дело тратит. Они все того не стоят. По собственному опыту знаю.

— Нет, но Борис мне просто нравится! — посмотрев на часы, возмутился Коля Маленький. — Сколько можно опаздывать?

— Шахматами небось занялся, — невозмутимо заметил Илья Куклев. — Сегодня за обедом говорил, партия какая-то в газетах дана.

Коля Маленький вскипел от негодования.

— Ну, конечно! В городе пацаны пропадают! Искать надо! А ему что! Шахматами занимается!

Между тем Николай вышел из проходной на улицу и, увидев подходивший троллейбус, побежал к остановке.

Когда, наконец, он появился в читальном зале, Маши у кафедры выдачи книг не оказалось.

— Маша в каталоге, — сказала заменявшая ее девушка. Вы пройдите туда, — и при этом как-то странно взглянула на Николая.

Он вышел из зала, поднялся по широкой лестнице и в конце коридора толкнул дверь в большую светлую комнату, где вдоль всех стен тянулись шкафы с узкими длинными ящичками. Посередине стояли столы. За одним из них Николай увидел Машу. Рядом с ней сидел высокий белокурый парень в красивом заграничном свитере и пестром галстуке и что-то весело, увлеченно говорил. Маша внимательно слушала, потом отрицательно покачала головой. Они заспорили.

Николай узнал Валерия Гельтищева. «С ним, наверно, она в субботу и была», — подумал Николай, и на душе у него стало тоскливо и больно. Ну конечно, вон он как рассказывает, разве Николай так умеет? Может, уйти, пока его не увидели? Нет! И вообще, мало ли с кем Маша разговаривает, это еще ничего не значит. Но Николай тут же почувствовал, что именно этот разговор кое-что и значит.

Все же он подошел и с подчеркнутым спокойствием сказал:

— Маша, можно тебя на минутку?

— Конечно, можно! — поспешно и чуть смущенно откликнулась Маша и, обращаясь к своему собеседнику, добавила: — Извините.

— Да ради бога! — развел руками тот, бросив на Николая быстрый и иронический взгляд.

Когда они отошли, Маша оживленно сказала:

— Как хорошо, что ты пришел. Мне два билета принесли в консерваторию. Там сегодня «Пер Гюнт». Представляешь? Невозможно достать! — И вдруг, смутившись, добавила: — Это Григ, к драме Ибсена, чудесного норвежского писателя. Пойдем?

Николай заметил ее смущение. «Конечно, ему этого объяснять не надо, — с горечью подумал он. — Сам небось ей и билеты достал. Вот Маша весь вечер и будет нас сравнивать».

— Я не могу, — сдержанно ответил он. — Ребят искать надо. Помнишь, я тебе рассказывал? Думал, и ты с нами пойдешь.

Маша огорченно всплеснула руками.

— Ой, как же быть?

— Иди уж сама, — улыбнулся Николай. — Потом расскажешь.

Ему пришлось даже уговаривать, ее, но при этом он не мог избавиться от ощущения, что Маша с облегчением восприняла его отказ. А может быть, ему все это теперь казалось?

— Ты не сердишься? — ласково и как-то участливо спросила Маша. — Только не сердись. Но я не могу не послушать «Пер Гюнта».

…С тяжелым чувством возвращался Николай на завод. Случилось, кажется, самое худшее, чего он все время ждал и больше всего боялся: Маша встретила другого, из «своего круга», как выразилась она сама однажды, рассказывая что-то. Это выражение и тогда больно кольнуло Николая, хотя к нему оно в тот момент не имело никакого отношения.

Ребята ждали его на остановке троллейбуса. Никто из них не спросил, почему Николай один и где Маша. Они как будто чувствовали, что произошло что-то серьезное, о чем так просто спросить, а тем более пошутить, нельзя. Даже Коля Маленький при всем его нетерпении и любопытстве возмущенно шмыгнул носом, встретив строгий, предупреждающий взгляд Бориса Нискина: «Учить меня будешь чуткости!» Он только деловито осведомился:

— Значит, для начала — в школу? — И, неожиданно вытащив из кармана шахматного короля, протянул его Николаю: — Я очень извиняюсь, но пришлось украсть…

— Дай сюда! — ринулся к нему Борис Нискин. — Это, знаешь, как называется?! Да я из-за этого…

— …только и кончил, — иронически заключил Таран. — А то бы до утра просидел. Это же надо, а? Психическое заболевание! Мания, так сказать.

Борис сердито и многозначительно ответил:

— У каждого своя. Ты бы уж помалкивал, — и, вдруг улыбнувшись, добавил: — Между прочим, смотрите, что Илья делает.