У нее было несколько случайных романов, в основном с дилерами-антикварами, которые интересовались ею, может быть, ради того, чтобы узнать кое-что о делах. После того как она переехала к Джулии, все отношения почти полностью прекратились, и Элинор до сих пор недоумевала, почему. А если теперь она и понимала, то все равно упрямо и яростно отказывалась думать об этом.

К тому же она чувствовала, что ее сердце тревожно и глухо стучит, и причиной тому вовсе не Энтони Мондейн.

Правильно ли она поступила? А вдруг племянник все-таки здесь?

Стремительные облака закрыли бледную луну, когда она, хрустя гравием, пошла по подъездной дорожке, чтобы заглянуть в старый гараж. Два мусорных бака, газонокосилка и пачки ненужных журналов. Никаких признаков «пикапа». О’кей. На аллее тоже ничего, кроме нескольких луж, в которые падали редкие капли с ветвей сикамор. Так. Его нигде нет. Хорошо. Может быть, до утра ей и не придется столкнуться с чем-нибудь еще. Все, что она действительно хотела, так это незамедлительно отправиться в кровать, закрыть утомленные глаза и обо всем забыть.

Прошлой ночью она опустошила бутылочку снотворного, но в ее сумочке лежала еще одна.

Думая об этом как о своего рода вознаграждении, она поднялась по осевшим ступенькам кухонного крыльца, ее каблучки издавали гулкое цоканье, и взялась за дверную ручку. Ручка не повернулась. Она даже не сдвинулась с места.

Охваченная страшным подозрением, она нахмурила брови и тихо проронила:

— О, мой Бог!

Сойдя с крыльца, она торопливо направилась по мокрому гравию к въездным воротам, поднялась по ступенькам и попробовала открыть дверь. Заперто. Тогда, очень заинтересованная и слегка разгневанная, она опять спустилась вниз и обошла старый дом по темной дорожке. Полами своей одежды она задевала за высокие кудрявые стебли умирающих садовых растений. На сей раз ее каблучки выбивали свою дробь быстрее, чем прежде. Парадная дверь тоже была заперта. У нее возникло сильное искушение ударить ногой в проклятую дверь и закричать: «Откройте, черт возьми!» Затем она, приняв во внимание спящих соседей и бесполезные затраты энергии, снова пошла к кухне. На этот раз Элинор положила пальто и сумку на маленькую деревянную скамью и обеими руками попробовала открыть дверь. Безрезультатно. Дом заперт.

Следовательно, это племянник закрыл дом. По незнанию или в отместку. Одно из двух. Хотя какая разница? В данный момент имеет значение только то, что она оказалась на улице. А племянник, вероятно, находился внутри. Даже если машины у дома и не было.

Элинор уселась на сырую скамейку рядом с сумкой, обернула пальто вокруг замерзших плечей и глубоко вздохнула.

Ну и что теперь делать?

Часы показывали начало двенадцатого. Не слишком подходящее время, чтобы будить Мэтта Логана и его жену или ехать в мотель. Она и так уже дала сегодня достаточно поводов для сплетен. А заснуть в машине грозит ей смертью либо от боли в плече, либо от холода. Она могла бы вернуться в магазин. К черту! Это выражение родилось в ее голове с неожиданной злобой. Она не станет уезжать отсюда, словно отшлепанная девчонка.

Тут Элинор вспомнила, что окно в кладовой не закрыто. Оно располагалось прямо над ней, слева от крыльца. Она поднялась, вытянулась и внимательно вгляделась в него. Если она придвинет скамейку и поставит ее прямо под окно… Туфли на высоком каблуке, как и дождевик, служили помехой. Она сняла и то и другое, положила в сумку, затем залезла на скамью и, встав на цыпочки, попыталась дотянуться кончиками пальцев до подоконника. Эта операция стоила ей двух сломанных ногтей, один из которых причинил ей ощутимую боль. Она обронила крепкое словцо, которое ковбой-племянник мог бы оценить, если бы слышал. Надо чем-нибудь поднять окно. В бардачке «шевроле» имелась отвертка. Взяв ее, она прошлепала обратно по острому гравию, что было не слишком приятно, поскольку на ее ногах были лишь чулки, и взобралась назад на скамейку. Сработало. Оконная рама поднялась с тихим скрипом примерно на фут — выше дотянуться ей не удалось. И что дальше? Она даже подбородком не могла достать до подоконника. Вот если бы ей удалось подтянуться на локтях, быстро изогнуться и оттолкнуться ногами… Легко сказать. Коленки в чулках так же, как и пальцы ног, соскальзывали. Волосы упали на лицо, щекоча нос.

Она спрыгнула вниз и приглушенно чихнула. А затем попыталась снова. Почти успешно. Еще раз. Она упорно цеплялась за стену, стараясь не слишком громко сопеть и пыхтеть. Внутри чулана что-то упало и покатилось по полу. Ее платье было утыкано щепками с подоконника и порвалось. Она ударилась макушкой об оконную раму. Еще один, более удачный, отчаянный толчок…

— Дайте-ка я помогу вам, — произнес жесткий глубокий голос.

Чьи-то руки подхватили ее, тяжело втащив внутрь. Она шаркнула коленями по подоконнику. Платье порвалось еще в одном месте с громким треском. Перетащив ее через выступ окна, пальцы разомкнулись и выпустили ее, и она нескладной бесформенной массой опустилась на пол. Одновременно при свете лампочки, горевшей в чулане, она обнаружила, что смотрит прямо в круглое отверстие дула пистолета, и над ним — гневные глаза Бентона Бонфорда.

Без дурацкой шляпы волосы его выглядели густой белой копной. Банный халат, который не подходил ему по размеру, открывал на обозрение широкую грудь и белые, покрытые рыжими волосами ноги, длинные и толщиной способные сравниться с могучими деревьями.

Угрожающее выражение на его лице сменилось отвращением, и он опустил пистолет.

— Проклятье! — сказал он. — Да это девица Райт. Какого черта вы здесь делаете?

Растрепанная, сидя на полу, она, мягко говоря, чувствовала себя не в своей тарелке. Собрав последние крошки собственного достоинства, она встала на непослушные ноги и очень холодно произнесла:

— Я здесь живу.

— Вы здесь что?

— Я живу здесь. А вы заперли двери.

— Какого черта! Откуда мне было знать? Никто мне не сказал.

— А вы и не спрашивали.

— У меня не было возможности спросить. Если я правильно помню, то мне было велено убираться и ехать в дом. Все это было сказано в неопределенных выражениях. Вот я и убрался, Господи, Боже мой, и приехал в дом.

Элинор сказала:

— О! — что выражало окончательный приговор всем тупым мужчинам в мире, неважно, белокурым или нет. Скрипнув зубами, она болезненно разогнулась. Он стоял, прислонившись к стойке чулана, скрестив могучие руки, как у морячка Попая[23], на груди и покачивая страшным пистолетом, и не предпринимал ни малейшей попытки помочь ей.

Вообще-то, очень сложно держаться с достоинством, будучи в разорванном платье, в разодранных в клочья чулках и без обуви. Но она постаралась. Элинор попыталась натянуть порванное платье на бесполезную в данном случае кружевную сорочку одной рукой, и одновременно другой пригладить растрепанные волосы. И почти с горечью сказала:

— И нечего грубить.

— Грубить! — Казалось, его отвращение еще более возросло. — Слушайте, дамочка, я только что потратил три недели драгоценного времени уборочной страды в том месте, которое теперь называют Россией, чтобы заключить сделку на зерно, которая принесет выгоду кому угодно, только не мне. Затем я приезжаю домой, и тут выясняется, что моя женушка, эта двуличная Джилл-милашка, воспользовалась удобным случаем и в мое отсутствие отправилась в Лас-Вегас или еще в какое-нибудь проклятое местечко, где легко начать бракоразводный процесс, таким образом положив конец моей второй попытке обрести семейное блаженство. Моя тетка умерла — это была единственная родственница, которая кроме моего деда когда-либо задавала мне хорошенькую встряску, каковы бы ни были ее личные наклонности. Она оставила мне, как сказал парень по телефону, антикварный магазин со всем содержимым, который нужен мне, как лишняя дырка в голове. Когда я приехал, чтобы разобраться с делами, то обнаружил большую компанию горожан, которые определенно праздновали ее кончину при помощи пирожных и эля. Конечно, вы понимаете, что я не слишком взволнован. Когда милашка в голубом сказала мне убираться к черту, я убрался. Затем, расслышав любопытные звуки в темноте, я обнаруживаю, что та же самая милашка взламывает дом моей тетки. Так что можете признать, миссис Райт, если так вас зовут, что, следуя логике и положению вещей в данный момент, мне есть от чего помрачнеть.