— Не знаю. Может быть, и сам.

— Константин Семенов, вы ведь взрослый человек. Зачем же глупости говорить? — заметил Коваль.

— Я правду говорю! — вскричал бывший управляющий и внезапно вскочил. — А вы не подсказывайте, Коваль! — Огромный, грузный, он сделал несколько шагов к столу и обратился к прокурору области: — Кому вы больше верите — мне или этой фашистской шкуре, полицаю?!

Прокурор не ответил.

— Сядьте, — приказал подполковник.

— Не бойтесь! Не укушу, — зло проворчал Петров-Семенов.

— Сядьте! — еще строже приказал Коваль, и подследственному пришлось подчиниться, но теперь он сел совсем рядом с братом и глянул на него с нескрываемой ненавистью.

Маляр съежился и отодвинулся.

— В эту же ночь, девятого мая, Константин уехал из Брянска домой, — продолжал он. — Сказал, чтобы я был через неделю, утром семнадцатого, и дал мне двадцать пять рублей на дорогу. Обещал встретить на городском вокзале. Я так и приехал.

— Как вы были одеты, что у вас было в руках? — спросил Коваль.

— Одет я был в черный костюм, в синюю с белой полоской рубаху, в руке корзина была.

— А в корзине что?

— Бутылка спирта. И еще ацетон.

— Вы подтверждаете, Константин Семенов?

— Да. Но еще и ручка торчала.

— Какая ручка? От чего?

— Не знаю. Никакой ручки в корзине не было, — возразил маляр. — Две бутылки, больше ничего.

— А зачем ацетон? — спросил Коваль.

— Чтобы пятна крови вывести, если на одежде будут.

— Константин Семенов, вы подтвердили, что видели в корзине эти бутылки, — сказал следователь. — Как вы тогда думали, зачем взял с собою ацетон ваш брат?

— Я не знал, что это ацетон.

— В котором часу вы приехали на городской вокзал? — спросил Коваль маляра.

— В восемь пятьдесят утра. Брат меня встретил. Сказал, чтобы я ехал электричкой в Березовое, там подождал в лесу, а в час дня чтобы на дачу пришел. Туда, мол, он и Нинку пришлет. На этом разговор наш кончился. Константин еще раз напомнил мне про молоток и поехал на работу, а я остался ждать электричку. Приехав в Березовое, я побыл немного в лесу и пошел к даче. Когда проходил мимо соседа ихнего, увидел во дворе кучу угля, а на ней молоток. Я вошел во двор и взял его.

Прокурор открыл сейф и достал оттуда два молотка.

— Какой? — спросил Коваль.

Маляр уставился на один из них — почерневший от угольной пыли и влаги, отшатнулся и издали ткнул пальцем:

— Этот. Справа.

— Константин Семенов, вы подтверждаете встречу с братом на вокзале семнадцатого мая в восемь пятьдесят?

— Да! Да! Да! — закричал бывший управляющий, снова вскакивая со стула. — Подтверждаю, черт возьми! Но только прекратите это! Прекратите! Я не могу больше! Я устал…

— Хорошо, — сказал прокурор, — сделаем перерыв. Сядьте и подпишите протокол.

— Дайте закурить, — попросил Петров-Семенов и, жадно затянувшись сигаретой, принялся читать страницы протокола.

«17 мая. Уходя на работу, Иван постучал ко мне и сказал, что сегодня днем приедет его брат. Владимира вроде бы вызывали в Брянске в милицию и расспрашивали о младшем брате. По телефону Владимир не мог рассказать подробности и поэтому приезжает. Но не на квартиру, а прямо на дачу. Иван просил меня поехать туда к часу дня и поговорить с братом. Сам он не может — у него в это время важное совещание, и приедет немного позже.

Я согласилась. Подумала: милиция заинтересовалась — это хорошо. Может быть, это и будет толчком, который заставит Ивана во всем признаться. Да и Владимира попрошу на него повлиять.

Сейчас я сижу на даче у окна и пишу эти строки. Владимира еще нет. Хотя и гадок мне, и страшен теперь Иван, но если бы я верила в бога, то без конца, без устали просила бы: «Господи, помоги спасти его от самого себя, помоги ему смыть кровь со своих рук!»

Но вот на повороте дороги показался Владимир. Он идет с корзинкой в руке. Почему у меня на сердце так тяжело? Это, наверно, тот самый камень, который давит и Ивана, и меня.

Ну, пока все. Оставлю страницу недописанной. Надо еще спрятать тетрадь и переодеться…»

— Итак, продолжим, — сказал прокурор, обращаясь к Ковалю и к следователю, занявшему свое место за столиком.

— Подтверждаете ли вы показания, которые дали на предыдущих допросах? — спросил подполковник Семенова-старшего.

— Да, — ответил маляр.

— Мы остановились на том, что ваш брат Константин Семенов возвратился с вокзала в город, а вы уехали в Березовое. Что было дальше? — спросил Коваль.

— Приехавши в Березовое, я посидел немного в лесу, а потом на дачу пошел. Нинка во дворе меня встретила, а затем в дом позвала. Я постоял возле картины, потом ей говорю, мол, пойдем, погуляем, мне для здоровья на свежем воздухе хорошо быть. Нинка согласилась, и мы с ней пошли в лес, то бишь в рощу.

— Нина Андреевна не заметила у вас молотка?

— Нет, я его на дно положил. Она спросила, почему я не оставил корзину на даче и что там в ней. Я сказал: «Спирт, чтобы выпить».

— Дальше!

— Ну, посидели мы на траве. Я выпил спирту и Нинке предложил. Она отказалась. Вскоре тучи стали собираться.

— О чем был разговор?

— Ни о чем. Нинка сказала, что о брате хочет поговорить, спросила, зачем меня в Брянске в милицию вызывали. Я говорю: «Подождем, Коська приедет, тогда все вместе и обсудим».

— Вы действительно думали, что он приедет?

— Нет. Мы договорились, что после всего я вернусь в город, на ипподром, и он там будет меня ждать.

— Константин Семенов, вы подтверждаете это?

— Да, — ответил бывший управляющий, на этот раз вид у него был крайне подавленный и сидел он все время повесив голову.

— Дальше, Владимир Семенов!

Маляр молчал.

Казалось, что в кабинет прокурора вошла тень Нины Петровой.

— Продолжайте, Владимир Семенов! — проговорил подполковник.

Маляр, упершись взглядом в стену, продолжил:

— Я ей сказал: «Приляг, отдохни!» А она не захотела, боялась простудиться. Так мы посидели немного, потом поднялись. Где-то далеко уже гремел гром, налетел ветер, и сразу стало темно. Она наклонилась за ридикюлем. Сверкнула молния. Я выхватил из корзины молоток и ударил ее по голове. Она вскрикнула, но не упала, а выпрямилась. У нее на голове была закручена толстая коса. «Володя, меня молния ударила!» Я набросился на нее, на землю повалил и начал бить молотком. Она отбивалась, царапалась, кусалась, кричала: «За что? За что?» — «Ты — последний свидетель!.. Ты — последний свидетель!.. Иначе нельзя!..» — повторял я. Она просила: «Не убивай меня!», но я уже не мог остановиться…

Маляр умолк. Его старческое худощавое лицо как-то странно скривилось. Может быть, так плачут убийцы…

Когда Семенов закончил свою исповедь, тень Нины выплыла из помещения.

Тяжелое молчание, воцарившееся в кабинете и продолжавшееся несколько минут, прервал подполковник Коваль:

— Два месяца Нина Андреевна выхаживала вас в больнице…

Маляр молчал.

Прокурор, ломая спички, закурил сигарету.

— Подпишите страницу, — сказал следователь.

Владимир Семенов неловко взял ручку и подписал. Подписал и его брат.

Следователь начал новую.

— После убийства вы вырвали у убитой золотые коронки?

— Да. Но сперва узнал, жива она или нет.

— Каким образом?

— Поднял ее ноги и бросил их. Они упали, как падают у мертвых. Потом и коронки снял.

— Каким инструментом?

— Руками, то бишь пальцами.

Все посмотрели на ревматические, но еще сильные руки убийцы.

— Одними пальцами снять коронки невозможно. Зубные техники обычно распиливают их.

— Я в войну научился. Когда немцы расстреливали, меня заставляли коронки снимать.

— Без зубов?

— Да. Иначе потом морока — кость выковыривать.

— Где эти коронки?

— Дома у меня, в Брянске. На кухне, под половицей.