Нет, он никогда не признается, он словно зубами вцепился в свое положение.
А я? Я тоже виновата! Перед памятью его жертв, перед своей совестью.
Я не знаю, как его заставить пойти. Может быть, все прямо сказать, что я думаю, а потом взять его за руку и повести, как школьника…
Это нужно не только для меня. Нужно и для него. Тридцать лет он носит камень на сердце.
Теперь этот камень давит нас обоих. Я прожила с человеком семнадцать лет и должна отвечать за все вместе с ним.
А пока… пока я все равно не могу молчать… Я решила написать эту исповедь, рассказать все, что терзает меня, хотя бы немой бумаге… Дома писать я боюсь. И когда становится невыносимо, еду на дачу и вот — пишу, пишу, пишу…»
35
Когда конвоир ввел бывшего управляющего трестом «Артезианстрой» в кабинет прокурора области, Петров-Семенов застыл у порога. У стола сидел брат.
— Что же вы растерялись? — сказал Коваль. — Поздоровайтесь. Входите. Садитесь.
Петров-Семенов пробормотал нечто невнятное, вошел и сел у стены, поодаль от брата.
— Так вот, сегодня мы должны наконец-то установить истину. Готовы ли вы рассказать всю правду? — обратился Коваль к бывшему управляющему.
Петров-Семенов в ответ только тяжело вздохнул.
— Ну, хорошо, — Коваль перевел взгляд на маляра. — Узнаете ли вы, Владимир Матвеевич, человека, который пришел? Как его зовут?
— Узнаю, — ответил маляр. — Брат мой. Младший. Константин Матвеевич Семенов.
— Известно ли вам, под какой фамилией жил он последние годы?
— Петров, Иван Васильевич.
Рядом с Ковалем, за небольшим столиком, ведя протокол, склонился новый следователь прокуратуры. Он участвовал в допросе.
— Вы подтверждаете слова Владимира Матвеевича Семенова? — спросил следователь бывшего управляющего.
Тот кивнул и, низко опустив голову, произнес:
— Да, подтверждаю.
— Расскажите об убийстве жены вашего брата — Нины Андреевны Петровой, — обратился следователь к маляру.
— Я подтверждаю свои прежние показания, — ответил тот, — и могу уточнить, что в одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем году ко мне в дом пришел Коська, которого я не видел двадцать лет, и сказал, что работает на Украине на хорошей должности, начальником, а в Брянск приехал в командировку. Он оставил мне свой адрес и номер телефона.
— Вы подтверждаете слова брата?
— Да.
— Владимир Семенов, а почему вы не виделись с братом двадцать лет?
— Как поехал он в одна тысяча девятьсот тридцать третьем году в Москву, так и пропал. До самой войны ничего о нем я не слышал. В войну — тоже. А потом я пятнадцать лет получил. За то, что полицаем был. Вам это известно. В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем по амнистии вышел.
— Вы брату рассказывали, что были во время оккупации полицаем?
— Говорил.
— Вы подтверждаете слова Владимира Семенова?
— Да, но я и без него знал об этом из газет.
Коваль кивнул головой маляру: можете продолжать.
— В прошлом году я тяжело заболел и попал в больницу в Брянске. Моя жена позвонила Коське, то бишь Константину, по телефону и сказала, что я болею. Он разрешил мне приехать, и я познакомился с его женой, то бишь с Нинкой, которая встретила меня хорошо. Устроила в клинику, где мне и сделали операцию. Я слышал, как жена и все люди называют Константина Иваном Васильевичем Петровым. Но я уже знал, в чем дело. Он, когда был в Брянске, по секрету сказал, почему у него другая фамилия. В феврале я выздоровел и поехал домой.
— А когда вы рассказали о прошлом брата Нине Андреевне?
— Второго мая. Спьяну сболтнул.
— Брат, узнав об этом, избил вас?
— Было дело…
— А кто бросился вас защищать?
— Известно кто, Нинка…
— Та самая, которую вы потом зверски убили?..
Бывший управляющий трестом «Артезианстрой» так глянул на брата, словно жалел, что не добил его в тот майский вечер.
Коваль внимательно наблюдал за братьями. Настолько похожие обликом, что легко их перепутать, если бы не разница в годах, сейчас они так разительно отличались друг от друга!
Владимир Семенов время от времени по-собачьи заискивающе заглядывал то в лицо подполковника, то в лицо незнакомых ему людей и, не находя в них ничего для себя утешительного, впадал в тупое безразличие и монотонным голосом покорно отвечал на все вопросы.
Брат его, наоборот, сидел нахохлившись и бросал враждебные взгляды на Коваля, а время от времени принимал такой вид, словно собирается вскочить со стула и наброситься на подполковника.
— А о том, что вы были полицаем и отбывали наказание, Нина Андреевна знала? — спросил Коваль маляра.
— Нет, не говорил.
— Ясно. Продолжайте, Владимир Семенов. Как появилась мысль совершить преступление? Как готовилось убийство?
— Через неделю после праздников, девятого мая, ко мне неожиданно приехал Константин. Он опять стал меня ругать, что я проболтался, говорил, что теперь нет ему из-за меня жизни, потому что она может выдать. Потом сказал, что раз я виноват, значит, я и должен исправить дело, то бишь Нинку убрать.
— Что означало «убрать»?
— Ну, убить…
— Вы подтверждаете слова брата? — спросил следователь Петрова-Семенова.
— Не я предложил «убрать», а он сам. Так и сказал: «Раз я виноват, исправлюсь, уберу ее».
— И вы согласились?
— Я сказал: «Ты лучше поговори с ней, убеди, чтобы меня не выдавала».
— Продолжайте, Владимир Семенов.
— Брехня. Не говорил он такого, — боязливо оглянувшись на брата, произнес маляр.
— Где же истина? — следователь поднял голову и посмотрел на Петрова-Семенова.
— Я настаиваю на своих словах! — ответил тот.
— Хорошо. Так и запишем. Дальше, Владимир Семенов.
— На майские праздники, второго, мы выпивали на поляне, в сосновой роще, недалеко от дачи. Приехав ко мне, Константин сказал: «Вот там, на той поляне, где мы были. Под яблоней. Понял?» Я ответил, что понял. Он говорит: «И положишь так, как она на той картине в зале. Посмотри еще раз, когда будешь, и запомни».
— А вы не поинтересовались, почему именно так, как на картине?
— Спрашивал. Он сказал: «Не твое дело, балда!»
— Константин Семенов, вы подтверждаете слова брата?
— В Брянске я этого не говорил. А на картину посоветовал посмотреть просто так.
— А где вы указали Владимиру Семенову место убийства вашей жены?
— Когда он приехал в наш город, семнадцатого, я встретил его на вокзале. Там я сказал ему о месте встречи с Ниной, а не убийства.
— А почему не дача была местом встречи? Зачем нужно было ориентировать на сосновую рощу? — спросил следователь.
— Там очень хорошо.
— А почему местом встречи не могла быть ваша городская квартира? Почему вы выбрали Березовое?
— Мне казалось, что там Владимиру легче будет ее уговорить. В мое отсутствие.
— А зачем вообще нужна была эта встреча в лесу? Неужели вы действительно полагали, что Владимир Семенов сможет лучше вас повлиять на Нину Андреевну? — задал вопрос до сих пор молчавший прокурор области, все время не сводивший испытующего взгляда с бывшего управляющего.
— Ну, в крайнем случае, он мог и припугнуть ее немного, Иван Филиппович.
— Чем? — резко спросил прокурор.
На этот вопрос Петров-Семенов не ответил.
— Что было дальше, Владимир Семенов? — спросил Коваль.
— На городском вокзале он мне сказал только, что в Березовом, на соседней даче, лежит на куче угля молоток и чтобы я его обязательно взял.
— Значит, уже было решено убить именно этим молотком?
— Вроде бы…
— Константин Семенов, вы подтверждаете эти слова?
— Нет. Ничего не было решено. На вокзале я говорил примерно то же, что раньше.
— Что именно?
— Чтобы там, на поляне, в роще, где мы были в праздничный день, он поговорил с ней, чтобы убедил ее во имя всего хорошего, что было в нашей жизни, не позорить меня.
— То есть ваш брат сам догадался взять молоток во дворе у Сосновского и положить убитую под яблоней именно в той позе, в какой изображена она на картине? Так?