С другой стороны, страдания и несчастья человека могут быть равным образом вызваны отсутствием или недостаточностью его ума и таланта. Сложные это все вещи, и поэтому прямой и однозначной зависимости тут быть не может. Тут необходимо разбираться на более тонком уровне: Понятия "счастье", "ум" и "талант" слишком уж общие, за каждой из них стоит море различных вещей, и с каждой из них необходимо разбираться отдельно, а потом увязывать их вместе. Только так, может, и удастся что-нибудь понять в этом непростом деле.

К чему же мы в конце концов пришли? К тому, что на уровне обыденных понятий нет абсолютно никаких зацепок, ничего определенного в плане того, чтобы выделить и обосновать абсолютные внешние критерии таких сущностей как "ум", "талант" и "счастье". В обыденной жизни наличие их у субъекта решается на уровне интуиции и закрепляется общественным мнением. Но ведь это мнение не всегда стопроцентно верно, и к тому же его всегда можно поколебать и даже круто изменить - стоит приложить соответствующие усилия.

Есть определенная разница в общественном восприятии счастья и таланта. Если вопрос о таланте непременно несет общественное звучание, ибо любой талант безусловно нуждается в оценке и признании, то вопрос о счастье носит сугубо личный характер. Талант может зарубить или дать ему пробиться бездушный чиновник, подписав или не подписав бумагу, разрешающую выставку или зарубежные гастроли. А вот в достижении личного счастья чужой человек не поможет. Другой человек может помочь стать счастливым только в одном случае - если его душа настолько родственна твоей душе, что становится возможным "мистическое слияние", как произошло, смею надеяться, у нас с Ольгой- по крайней мере я так это ощущал и продолжаю ощущать.

В плане таланта, всегда говорят еще об историческом критерии - мол, потомки оценят. Но история - дело случая, и потомки могут просто потерять или бездумно растоптать то, что сделал самый яркий талант, или странным образом возвеличить серую посредственность на многие века.

Но по каким критериям оценивают талант? Вот, произведения Баха пролежали больше сотни лет, пока к ним неожиданно не проявили интерес и стали их играть. А ведь могли бы и не проявить этого интереса никогда! Почему-то говорят, что мол, предки понять не могли, а мы, дескать, потомки до них доросли и поняли. Да враки по-моему это все, типичная лесть самим себе! Какие мы хорошие, умные, все понимающие. Баха слушаем, Ван Гога разглядываем, скоро начнем учить в массовом порядке санскрит и эсперанто от избытка умиления тем, какие мы культурные. А в сущности, развитие культуры вполне могло пойти совсем в другую сторону, и Бах был бы тогда не более популярен среди широкой публики чем Гендель или Глюк, и слушали бы его только немногие любители.

Без сомнения, какие-то объективные вещи, невидимые никаким прибором, но тем не менее существующие не менее реальным образом, чем планеты и звезды, должны находиться во внутреннем мире талантливого человека, которые и отличают его от не талантливого. Опять-таки на уровне обыденных понятий - это красота, гармония, поэзия души… Но мы не умеем видеть эти вещи внутри человека и поэтому называем их субъективными. Еще и как субъективными! Иной раз человек и сам не может разглядеть их внутри себя, пока случай ему не поможет, не подтолкнет куда надо. А может, куда не надо… А может, никогда и не подтолкнет…

А чтобы талант получил признание, необходимо, чтобы эти субъективные вещи стали объективными не в философском, а в обыденном смысле этого слова. В том самом недвусмысленном смысле, что она, эта самая внутренняя красота, еще должна уметь выразить себя, донести себя до всех, и это выражение должно совпадать с теми стандартами на красоту, которые господствуют в обществе, или быть столь сильным и впечатляющим, чтобы пробиться к людским сердцам и создать новые стандарты, новое понимание, может быть новую эпоху.

Даже объективный талант, самый признанный, самый бесспорный, в конечном итоге все равно субъективен. Его отличие лишь в том, что он субъективен уже для многих, он коллективно субъективен, а непризнанный, невыраженный талант - это талант, который существует лишь для одного его обладателя, если он вообще о нем знает. Ведь талант может существовать для его обладателя только в самой тяжкой своей форме - в форме страдания, неудовлетворенности той жизнью, которой он живет. И несчастный обладатель неизвестного таланта может не ведать долгое время, как ему вырваться из тисков этих страданий, пока не представится случай. А случай может не представиться никогда…

Таланту нужны поклонники. Быть поклоником таланта - это тоже талант. Это тоже страдание, это тоже неудовлетворенность, страсть. И при этом отсутствие собственных выразительных средств, в сочетании с умением понимать материализованный в произведениях искусства (и не только в них, а можно сказать, во всем) пыл чужой талантливой души, умение преодолеть это свое страдание, понять страдание чужое, и вместе с автором шедевра возвыситься над этим страданием, заставить на какой-то момент свое сердце биться синхронно с тем, кто сумел разгадать твою душу и ее порывы, ни разу в жизни тебя не увидев, вообще не зная, что ты есть на свете. И это тоже - вариант мистического слияния, неведомые плоды которого наполняют неведомое "жировое тело" духовного опыта.

Могут ли одни только чувства питать талант? Разумеется, нет. Может ли только один разум питать талант? Скорее всего, тоже не может. Даже ученому нужна интуиция, полет воображения, нужна страсть. Эйнштейн говорил,что образное мышление и воображение играло огромную роль в его научной деятельности. Фейнман утверждал то же самое. Эйнштейн играл на скрипке, Фейнман - на ударных в джазе… Менделеев расскладывал пасьянсы и клеил чемоданы, Резерфорд носил на шее будильник на веревочке, будильник громко тикал, а Резерфорда прозвали крокодилом из-за сказки про крокодила, который проглотил будильник. Менделеев разложил свой главный в жизни пасьянс, Фейнман и Эйнштейн сыграли то, что хотели. Интересно, кого хотел Резерфорд разбудить своим будильником?…Впрочем, я отвлекся от темы повествования.

Итак, получается, что талант - это не только обладание замечательным разумом и богатыми чувствами, но и еще способность соединять одно с другим, и именно это соединение создает наивысший накал жизни и страсти в человеке и позволяет создавать шедевры, способные пробуждать в других людях способность хотя бы на время испытать те же чувства и те же мысли, тот же восторг, упоение и страдание, то же мистически глубокое понимание реальности, которое испытывал сам автор шедевра. За это их любят. За это их иногда обожествляют. За это их порой страшно ненавидят.

А счастье - счастье, по видимому определяется тем, насколько успешно объединились между собой разум и чувство, чтобы человек мог выразить себя вовне. Например, тому же скотнику Василию приятно напиваться до изумления, этим он выражает себя, и вполне доволен и жизнью, и собой, и другими. Ему также вполне хватает его разума, потому что он знает, где достать самогон. Что с того, что его "самурай" - "более внутренний", чем, например, у меня или у Ольги: ведь свое дело он делает не менее, а даже более эффективно, чем у меня и у нее, и в каком то смысле скотник Василий счастливее нас!

Что поделать - за все надо платить. Как пошутил кто-то из физиков в рубрике "физики шутят", "чем выше поднимаешься, тем глубже увязаешь". Скотник Василий платит за веселое и непотребное состояние, в котором он проводит большую часть своей малосознательной жизни, всего лишь муками похмелья и больной печенью. А я, да и Ольга, как очевидно - одним словом, все мы, "неправильные жуки" - платим экзистенциальным страданием и одиночеством за умение чувствовать "абстрактную боль", за понимание бренности и тленности всего того, что притягивает "правильных жуков" и заставляет их упоенно жужжать, стрекотать и трепетать крылышками. И это перманентное, неотъемлемое от жизни страдание заставляет "неправильных жуков" все глубже заглядывать внутрь себя, прислушиваться к себе, чтобы услышать дуновение ветерка обманчивой вечности, чтобы запомнить этот звук, и с болью, с кровью, в муках выражать его на бумаге, на холсте, в нотном ряду, в песне, в пляске, в исступленном любовном танце… Или в поэме, в романе, в философском трактате… Одним словом, в обращении к современникам и в послании к потомкам. А может быть, просто в отчаянном послании никому - послании в породившую тебя, недолговечного, таинственную вечность…