— Как мы не догадались захватить с собой хоть немного бензина! — с горестным вздохом заметил Стефан. — Хоть бы бутылку сунуть в карман!

Крыстан, лежавший полураздетым на дне лодки, с иронией посмотрел на Стефана.

— Если б мы начали все сначала, ты все равно не взял бы! — сказал он. — Никогда б не догадался! — И, отерев тыльной стороной руки вспотевшее лицо, с каким-то ожесточением добавил: — Никто из нас не взял бы!

Милутин приподнялся с места, внимательно посмотрел на студента, но ничего не сказал.

Стефан сразу взъершился.

— Никто, кроме тебя, конечно! — ехидно заметил он.

— Нет, я бы тоже не взял! — вздохнул студент. — Хотя бы и сто раз пришло в голову!

— Сам не понимаешь, что говоришь! — недовольно проворчал Милутин.

— Прекрасно понимаю! — вполголоса, лениво возразил студент.

Наступило непродолжительное молчание. Милутин вздохнул и снова посмотрел на студента.

— По-твоему. Крыстан, мы безнадежно глупы? Так, что ли?

— Дело не в глупости! — возбужденно возразил студент. — Но вы не любите сомневаться…

— Вы привыкли слепо верить в любое дело, которое начинаете… По-вашему, тот, кто сомневается в успехе, сомневается и в правоте дела… Спрашивается: почему? Где тут логика?

— Не так я глуп, как ты думаешь! — возразил, насупившись, Стефан. — Лучше выехать без бензина, чем вовсе не ехать!

— Но еще лучше было бы поехать с бензином, — сказал студент, порывисто приподнявшись на локте. — Разве не так?

— Если не веришь в дело, то никогда и не начнешь его! — презрительно отрезал Стефан.

У студента вдруг пропало всякое желание спорить, взгляд его угас. «Вся беда в том, что я голоден! — с досадой подумал он. — Не хочется спорить с ним, да и не о чем…»

— Ответь ему! — строго сказал студенту Милутин.

Крыстан взглянул на него и неожиданно улыбнулся.

— Тебе я отвечу! — сказал он. — По-моему, Милутин, только тот, кто сомневается, верит по-настоящему! Слепая вера — в сущности, глубоко упрятанное неверие. Почему так боятся копаться в вере? Потому, что страшно наткнуться на что-нибудь такое, что ее убьет. Только слабый и неубежденный боится сомнения…

Милутин глубоко задумался. Весь лоб его покрылся мелкими морщинками.

— Постой-ка, давай начнем сначала! — сказал он. — Когда ты в первый раз подумал о бензине?

— Еще в Созополе! Уже тогда мне было ясно, что вторая лодка может Попасться… Почему именно они должны были везти бензин?.. Мы сами могли захватить его в паре плетеных бутылей, и никому бы даже в голову не пришло… Разве менее опасно, если бензин нашли бы у них? Они выдали бы себя, выдали бы и нас… Не будь у них бензина, они могли бы до конца твердить, что поехали прогуляться, например, до Ропотамо или еще куда-нибудь.

— Они сбросили бензин! — сказал Стефан. — Иначе сидели бы мы сейчас в клоповнике!

— Ну, а если не успели? — с иронией спросил Крыстан.

— Ладно! — резко оборвал его далматинец. — Но почему же ты молчал? Почему не сказал прямо?

— Попробуй, скажи! — с горечью возразил Крыстан. — Куда уж мне с вами тягаться! Сказать прямо — это значило бы выдать свои сомнения!..

— Браво! — сердито заметил Милутин. — Яркий пример товарищеской правдивости!

— А что делать? Логика Стефана очень проста: верит глубоко — значит хорош; сомневается — значит неустойчивый интеллигент! Мне вовсе неприятно вызывать к себе недоверие…

— А почему ты всегда думаешь только о себе? — спросил, нахмурив брови, Милутин. — Почему ты не исходишь из интересов дела?

— Ладно, хватит! — мрачно заметил печатник. — Оставьте его в покое!

— Это он нас обвиняет, а не мы его! — сказал Милутин.

— И правильно! Факт, что мы проявили недальновидность? Факт! Значит, он прав…

— Был бы прав, если б вовремя сказал! — возразил Милутин.

В глазах печатника на мгновение вспыхнул огонек, но он быстро овладел собой и спокойно сказал:

— Не так-то все просто! Умеешь требовать от людей — умей заслужить это право!..

Во время этого разговора Милутина не покидало тягостное чувство, что их кто-то подслушивает. Быстро оглянувшись, он встретился взглядом с Дафином.

— Другого дела у тебя нет, тихоня? — в сердцах крикнул далматинец. — Только и осталось, что подслушивать?

Дафин вздрогнул и, покраснев до корней волос, сконфуженно опустил голову.

Крыстан посмотрел на далматинца и нахмурился.

— Спокойней, Милутин, спокойней! — недовольно сказал он.

К двум часам жара стала невыносимой. Раскаленное солнце стояло над самой головой, выжигая из обессиленных тел последнюю влагу и увеличивая мучительную жажду.

Далматинец придумал устроить из паруса небольшой навес. Под ним тоже было и душно и жарко, но зато не так пекло и дышалось легче.

— А кто ляжет под парусом? — в раздумье спросил печатник.

Стефан с насмешкой посмотрел на него.

— Я-то знаю! — сказал он. — Те разлягутся, а мы будем обмахивать их пиджаками…

— Брось шутить! — вполголоса сказал печатник.

— Я и не шучу! Просто заранее знаю, что ты предложишь.

— Тень для всех! — с расстановкой сказал печатник.

Стефан взглянул на него и поморщился.

— Если так распустим вожжи, повиснут наши шкуры на гвозде! — недовольно пробурчал он. — Вы как знаете, а я под навес не лягу…

— А что страшного? — сказал, не поднимая головы Крыстан. — Нас больше, и мы сильнее…

Далматинец молча прислушивался к спору. Его тоже одолевали сомнения. Конечно, если поступать по совести, надо всех пустить под навес, но это может оказаться непоправимой оплошностью. Усталые люди заснут, но тот, кто замыслил недоброе, спать не будет…

— Спящего и муха кусает! — строго предупредил он. — Помните это!

— Но ведь мы оставим часового, — сказал Крыстан. — Он будет смотреть.

— Ладно, пусть Стефан дежурит. А капитан останется у руля.

— Что ему там делать? — с недоумением спросил печатник.

— Лодка слегка движется, море несет ее… Если она повернется, солнце будет светить под навес… Кто-нибудь должен следить за тем, чтобы под парусом все время была тень…

Крыстан сдержанно улыбнулся.

— Додумался! — пробормотал он.

— Да, додумался! — твердо сказал Милутин. — А теперь слушай и исполняй!

Все укрылись в тени. Друзья и враги улеглись рядом, каждый пристроился как мог поудобней.

Под полотнищем было душно, доски палубы жестки и корявы.

Первым заснул далматинец. За ним — Крыстан.

Стефан с пистолетом в кармане сидел на носу и зорко наблюдал за всеми, особенно за капитаном, которого он считал самым опасным.

Пристальный взгляд Стефана сковывал капитана, мешал ему собраться с мыслями. А они роились в воспаленном мозгу, и трудно было в них разобраться. Капитан не привык думать на виду у людей, когда вокруг него шумели или разговаривали. Ему казалось, что мысли — это те же слова, их можно услышать. Иногда он сам ловил себя на том, что думает вслух. А сейчас его мысли были нехорошими, злыми, таким можно предаваться в темноте или уж, во всяком случае, когда никто на тебя не смотрит. А парень на другом конце лодки так и сверлит тебя глазами.

Капитану было не по себе под этим взглядом. Он никак не мог сосредоточиться и, судорожно стискивая рукоятку руля, старался смотреть в сторону.

«Самое главное, — думал он, — все время быть настороже, ничего не упускать из виду. Надо меньше спать и глядеть в оба». Если удастся обезвредить их, связать и свалить, как снопы, на дно лодки, спасение близко. Пусть даже целую неделю не будет ветра, добраться до берега можно на веслах. Он один, забыв про голод и жажду, будет грести без устали и приведет лодку домой.

А может быть, главное в том и состоит, чтобы подольше держался штиль? Ведь если подует ветер и лодка снова двинется вперед, они сразу воспрянут духом, соберутся с силами. Нет, сейчас самые преданные друзья и союзники, более верные и надежные, чем родные братья, это — голод, жажда и штиль. Чем сильнее жажда, тем скорее иссякнут их силы. Чем злее зной, тем лучше. Пусть не будет ни крошки пищи — ни рыбьей чешуйки, ни клочка водорослей. Через пару дней они не смогут и ноги волочить. Как бы сильны и решительны они ни были, голод и жажда доконают их, и тогда они сами пристанут к берегу, стараясь спасти свои шкуры. Кому не мила жизнь? Кому хочется умереть ни за грош? Берег недалеко, и они сами скажут: «Греби туда!» Неважно, где придется высадиться, на болгарском или на румынском берегу, — он отовсюду найдет дорогу к дому. Лишь бы не попасть туда, куда они хотят.