Кроме того, уважаемые депутаты, говоря об экономике, не будем забывать и о политике. Я могу назвать, по крайней мере, три международных соглашения, под которыми стоит подпись Советского Союза и которые отражают наши обязательство касательно свободы передвижения людей: Пакт о правах человека, Заключительный акт совещания в Хельсинки, Парижская хартия. В этих документах зафиксировано совершенно ясное, общепризнанное во всем мире право любого человека, и наша страна обязалось это право соблюдать, как все.

Хочу также обратить ваше внимание, что это закон не столько о выездах и въездах, сколько о поездках. Мы можем поставить вопрос о любых ценах, пошлинах, тарифах, но в главном спора быть не может — любой не пораженный в правах гражданин СССР имеет право ездить за рубеж.

В заключение я «обогатил» Верховный Совет рассуждениями о том, что мера социалистичности общества определяется мерой свободы его граждан, в том числе и свободы передвижения, и призвал проголосовать за закон. Раздельным голосованием палат он был принят. 20 мая 1991 года Горбачев его подписал.

Такие коллизии возникали в Верховном Совете все чаще. Былая монолитность власти дала трещину, общество разделилось на «реформаторов» и «консерваторов», в парламенте возникли непримиримые группировки, каждый, казалось бы, совершенно нейтральный вопрос становился предметом ожесточенного политического спора. Громадная инерция громадной страны тащила нас путями давно устаревших стереотипов, не позволяя ускорить назревшие решения, что, в свою очередь, было основанием беспощадной критики в наш адрес со стороны как неопытных нетерпеливых «перестройщиков», так и, наоборот, весьма опытных политических спекулянтов. И совсем уж нередко я вспоминал о ночном звонке Горбачева и бранил себя за то, что не сумел тогда отказаться.

Конечно, работа на посту председателя палаты Верховного Совета СССР открывала очень многое. Реальная власть постепенно переходила к конституционным структурам. Вместе с властью, естественно, приходили и проблемы, часто для народных депутатов совершенно новые. Требовались нестандартные решения. Политическая система медленно, но все же реформировалась. А вот в экономике дело почти не двигалось. Это порождало цепную реакцию локальных напряженностей.

К осени 1990 года в стране уже был явный перебор критических ситуаций и дефицитов. В Армении произошло разоружение бойцов так называемой национальной армии (АНА), которая была основной военной силой в сшибках по поводу Нагорного Карабаха. Но взамен руководство Армении потребовало, чтобы Центр сам разобрался в конфликте и решил проблему Карабаха. Молдова избрала президента, им стал Мирча Снегур — и сразу же заволновались гагаузы, а затем мы узнали о самопровозглашении Приднестровской республики. Из Грузии приходила информация о конфликтах из-за выборов в Верховный Совет республики; объявили их многопартийными, а соответствующего закона о порядке регистрации кандидатов принять не успели. В России закончился второй этап Учредительного съезда Компартии РСФСР, вызвав недоумение у миллионов соотечественников двумя обстоятельствами: около десяти миллионов человек оказались членами партии, в которую они не вступали, а остальные россияне восприняли выборы И. К. Полозкова в лидеры новой партии как собственное унижение, ибо помнили о конфузе с попытками избрать Ивана Кузьмича председателем Верховного Совета РСФСР. В Киргизии, в городе Оше, строили баррикады, формировали отряды самообороны. В столкновениях киргизов и узбеков ранено около 50 человек. На Украине бушует «Рух». И так далее, и тому подобное…

В громадной стране стало не хватать даже того, что всегда было в достатке, пусть и не очень высокого качества. То исчезнут мыло и вообще все моющие средства, то лекарства, то соль, то растительное масло. В некоторых областях РСФСР образовался дефицит винно-водочных изделий. Начались перебои с хлебом. Почти настоящий бунт вызвало в Москве исчезновение сигарет.

Люди были озлоблены, сбиты с толку. Стали верить то в прилеты НЛО, то во врачующую силу кашпировских и чумаков. Политические болтуны собирали большие аудитории, предлагая готовые рецепты улучшения жизни — от ареста Политбюро ЦК КПСС, и в первую очередь Горбачева, до продажи американцам Чукотки, а японцам — Курильских островов.

Самое важное, что вроде бы никаких видимых изменений не произошло в сравнении с тем, что было и год, и два тому назад. Не стало выпускаться меньше мыла или сигарет. Не сворачивалось производство лекарств. Не простаивали хлебопекарни. Да и люди были все те же: еще 3–4 года назад выражавшие «единодушную поддержку историческим решениям ЦК КПСС и Советского правительства», единогласно голосовавшие, самые читающие, самые прогрессивные.

Разумеется, уже у многих из них за годы перестройки пелена спала с глаз. Многие адекватно оценили уровень своего бытия, ужаснулись и запротестовали. Но немногие из многих пошли еще дальше. Взяв на вооружение лозунг «Чем хуже, тем лучше!», они стали самыми активными участниками борьбы между двумя президентами — СССР и РСФСР — и не жалели керосина в костер их схватки. Нагнетание всяческих дефицитов явилось самым хорошим «керосином» для этого костра. Товары, лекарства, продовольствие волшебным образом исчезали и так же появлялись вновь. Последнее, как правило, происходило после каких-нибудь гневных выступлений российского руководства, в очередной раз в чем-то уличавшего ненавистный центр. Эти обличения подхватывала и «творчески развивала» консервативная оппозиция Горбачеву, партократия, обвиняя его в развале страны.

Руководство пока еще единой страны, прежде всего исполнительная власть, уже давно понимает: обстановка ухудшается, и лихорадочно ищет выход. По нашей неистребимой традиции, решение в любой трудной ситуации — создать комиссию и написать программу. В правительство приглашают академика Л. И. Абалкина, директора Института экономики, парламент утверждает его вице-премьером. Начинается работа над программой. На Абалкина оказывается мощное давление, требования незамедлительно решить возникшие проблемы, радикализировать экономическую политику, ускорить реформы звучат в печати, на сессиях парламентов, на митингах, к которым у советских людей, находящихся в Москве, явно появился вкус. После долгих лет молчания теперь они отводят душу по любому поводу. Будет ли результат — неизвестно, но зато «мы им врезали».

Абалкин невозмутимо доводит работу до завершения и в декабре 1989 года представляет ее на 2-й Съезд народных депутатов СССР. Так как доклад по ней делал глава правительства Н. И. Рыжков, эта программа осталась в истории как программа Абалкина — Рыжкова. Была в ней, конечно, и половинчатость, нерешительность, но было и немало разумных идей, которые, кстати, стоят на повестке дня и сегодня: ликвидация монополизма в экономике, преобразование министерств, высвобождение предприятий из-под давления единого и нерушимого плана, постепенное движение к рынку. Не могла программа обойти и вопросы ценообразования, изменения цен.

Не знаю, кто писал Николаю Ивановичу текст сообщения об этой программе. Но кто бы ни писал, этот «спичрайтер» должен нести большую долю ответственности за результаты выступления премьер-министра. Доклад был настолько беспомощным, что приникшая к телеэкранам страна усвоила из него только заявление о предстоящем повышении цен. Потребительский рынок буквально взорвался, население смело все, что было на прилавках, а что могло быть — торговля, и государственная и частная, стала придерживать. Самым распространенным сюжетом на телевидении в эти дни, несомненно, была демонстрация девственно чистых прилавков и витрин. В результате вопрос о ценах пришлось отложить, а это значит, что рухнула и вся программа.

Поношения этой попытки систематизировать реформы в экономике, соотнести их одну с другой, определить направления и темы перемен, на мой взгляд, были беспрецедентными. Кто называл ее «аппаратной», «номенклатурной», кто, наоборот, — «антисоциалистической», «прожектерской», «антинародной». То есть, как это порой случается, правые и левые выступали против реформы Абалкина — Рыжкова, хоть и под разными лозунгами, но с одной и той же целью: скомпрометировать и похоронить ее. Что в конечном счете и произошло.