Откуда-то сверху доносились бульканье и весёлый мат. Задрожали перила, и между лестничными пролётами потекла жёлтая струя.

Если за Ликой было установлено наблюдение, трюк с подземным переходом давал, по моим подсчётам, минут пять выигрыша.

Мы успели подойти к тоннелю, когда далеко за нашими спинами хлопнула входная дверь подъезда. Что ж, если это преследователи, мы успеваем. Даже если они сумеют за минуту оценить ситуацию и мгновенно кинутся оцеплять весь квартал.

Заходить в тоннель Лика откровенно не хотела. На всякий случай я отпустил её подальше от себя и предупредил:

— Учти, одна ты отсюда не выберешься.

Она не спорила. Обстановка действовала на неё угнетающе, и я был уверен, что никаких сюрпризов она не выкинет.

Из дома мы выбрались без приключений. Бомжи все ещё сидели у своего костерка. Мой знакомый посмотрел на меня более внимательно, мне показалось, что в его усталых глазах мелькнул испуг.

«Москвич» ждал нас. Из выхлопной трубы густыми сизыми клубами вываливался дым, а водитель затравленно озирался. Белый хвостик его вязаной шапочки подрагивал.

— Садись в машину, только без глупостей, — сказал я Лике. — Потом сама поймёшь, к чему все эти предосторожности. Садись…

Она внимательно посмотрела на меня и молча залезла на заднее сиденье. Я плюхнулся рядом, и машина расстроенно заскрипела.

— Пожалуйста, к парку Победы.

Лика стрельнула в меня недоверчивым взглядом. Мы поехали.

На перекрёстке я заметил шикарную красную иномарку, — кажется, ту самую, которая проехала мимо арки. Она стояла, а около капота топтались двое парней в коротких толстых куртках с меховыми отворотами. Наш «москвич» не вызвал у них интереса.

Через полчаса я щедро оплатил водителю пережитый им страх, мы вылезли, и он умчался, проявив завидную прыть.

Тишина и спокойствие. Чугунные ворота гостеприимно распахнуты, дорожки парка засыпаны высоким нехоженым снегом, а вдоль центральной аллеи, где много лет назад у воинского мемориала меня приняли в пионеры, горели покосившиеся фонари. Самое место для откровенного, душевного разговора.

Я сунул руки в карманы пальто и повернулся к Лике.

Она держала в руке газовый баллончик и, прищурясь, смотрела на меня.

Я успел выругаться. А потом земля встала на дыбы и ударила меня в лицо.

Я очнулся быстро, но глаза мои вываливались из орбит, распухший язык отказывался шевелиться, лицо словно растёрли наждачной бумагой.

Я лежу в снегу уже вдалеке от распахнутых чугунных ворот. Лика прохаживалась поблизости, куря тонкую сигарету. Я почему-то сразу понял, что её правая рука сжимает в кармане шубки не пудреницу и даже не баллончик с убойным газом, а нечто более серьёзное. Мой ПМ. Хотелось думать, что она не умеет им пользоваться.

— Если мне что-то не понравится, я не стану раздумывать. — Она слегка вытащила руку из кармана, и я увидел, что тонкие её пальчики сжимают рукоятку пистолета крепко и уверенно. — Не переживай, меня учили, куда нажимать…

— Ногу себе не продырявь, — пробормотал я, пытаясь подняться. — Я его неделю не чистил, заражение крови будет.

Через мгновение пистолет смотрел мне точно в лоб.

— Сидеть! Я же предупреждала.

Я опустился на снег.

— У тебя с собой пива нет?

— Пива? А виски с содовой тебе не налить?

Да, хорошо острить, когда у тебя в руке ствол.

— Убрала бы пушку-то. Я ведь не Ван Дамм, не допрыгну до тебя. А пиво, говорят, действительно помогает, если им рожу промыть.

— От этого газа не поможет.

Она выбросила окурок, остановилась и закурила новую сигарету.

— Ты хотел о чём-то поговорить. Я тебя внимательно слушаю.

Я подбросил на ладонях снежок.

Даже если я ошибся и она до сих пор работает на Марголина, то большого вреда от моих рассказов не будет. Пусть хитрозадый Сергей Иванович убедится, какой я дурак, — я ведь ничего не скажу ни про «смит-вессон», ни про свой шанс добраться до Антона. А если Лику так же, как и меня, подставили, то это реальный шанс заполучить союзника.

И я начал говорить.

На меня снизошло вдохновение.

Я находил убедительные слова и буквально рвал на себе рубашку, убеждая в собственной искренности и правоте.

Я превзошёл сам себя.

К середине монолога я заметил, что Лика убрала ПМ обратно в карман и слушает меня с явным интересом.

Я встал, и она никак не отреагировала на это. Отряхнувшись, я продолжал говорить, потом закурил и, повинуясь внезапному порыву, пошёл по аллее в сторону от неё. Я шёл не торопясь, вдыхая морозный воздух. Увидев крепкую скамейку, сел на спинку. Через минуту Лика села рядом.

— Держи. — Она протянула мне пистолет, и я, проверив предохранитель, убрал его в карман.

— Похоже, ты прав. Мне и самой все это не нравилось. Но хотелось, дуре, на что-то надеяться. Хотя кому я действительно нужна? Просто… просто обидно признавать это.

— Расскажи про себя. Думаю, тогда, после шашлыков…

— Кстати, нет. Я рассказала все как было. И про Турцию, и про остальное. Да не закончила… Слушай…

После возвращения из-за границы ей пришлось заняться здесь тем же — ничем другим она, если откровенно, заниматься не умела. Без образования, без связей и денег, она имела один только козырь, который могла разыграть. Подруга Анжела, с которой она росла в грязном и нищем Трубцовске, к тому времени успешно освоила ту же профессию и пользовалась известностью в определённых кругах. Опираясь на её поддержку, можно было не выбивать себе место в гостинице или на вокзале и не болтаться за грошовые деньги по вызовам. Анжела работала в «Аксинье» — самой респектабельной городской конторе подобного рода — и устроила подругу к себе. Там клиенты солидные, многократно проверенные, богатые люди, не более одного-двух заказов в день, приличная оплата и минимальный риск. Руководил конторой Витя Горохов, его самого девчонки видели нечасто. «Жаннет» также была его фирмой, но класс здесь был на несколько порядков ниже, обслуживали средней руки бизнесменов и высокооплачиваемых служащих. С этой «Жаннет» было много непонятного. Хотя хозяином являлся Горохов, уже работавший в «Оцеплении» и, следовательно, ориентированный на «центровых», контору курировали «хабаровские». Братишка Саня устраивал там весёлые «субботники». Говорили, что девчонок из «Жаннет» использовали в качестве наводчиц, говорили, что Горохов в недалёком своём прошлом был «хабаровским бригадиром»… Много чего говорили, Лику это не касалось. Через некоторое время она познакомилась с Антоном Красильниковым. Его привёз Горохов. Пару раз они с Антоном развлеклись, а потом он положил глаз на Анжелу, через месяц охладел и к ней, после чего пропал. Снова он появился недавно. Сказал, что есть возможность хорошо заработать и начать новую жизнь, в чём ей помогут. В хорошее всегда хочется верить, даже если понимаешь, что ничего из этого не выйдет. Она согласилась. С Анжелой Антон договаривался отдельно, и к какому они пришли соглашению, Лика так и не узнала. Она начала подозревать, что никогда не увидит обещанных ей двадцати тысяч долларов, пыталась поговорить с Антоном. Он на все её вопросы посмеивался и давал честное слово, что всё будет, как и обещали. От неё требовалось сблизиться со мной и регулярно докладывать Антону. Ей объясняли, что меня проверяют перед какой-то ответственной работой, в которую вложена колоссальная сумма денег.

Я спросил её про Бабко. Она удивилась моему вопросу.

Люба Шарова работала с ней в «Аксинье». Пришла из какого-то нищего пригородного посёлка. У Любы скоро появились постоянные клиенты — два местных предпринимателя и солидный бизнесмен из Москвы. В городе он бывал достаточно часто и, после того как предприниматели погрязли в финансовых разборках с налоговой инспекцией, остался единственным её клиентом. Её это устраивало. Сам он никогда не платил, за него раскошеливались заинтересованные в его благосклонности лица и суммы давали более чем щедрые.

В то же примерно время Горохов принялся создавать собственный порножурнал и вложил в него немалые средства. Люба не отказалась от предложения участвовать в съёмках, у неё была врождённая фотогеничность.