Глава 21 ТЭТЧ

Моей единственной целью было лишь извиниться перед Остин за то, что вел себя с ней как сволочь, и оставаться на расстоянии. Но в сложившейся ситуации я вряд ли смог бы вынести это.

Теперь, когда отец в больнице, я понял, что правда скоро всплывет, и лучше Остин услышать все от меня.

Боже, мои родители так хорошо портили мою жизнь. А теперь собирались испортить и ее.

Просто фантастика.

Нос болел. К счастью, придурок вряд ли мне что-то сломал, хотя и дотрагиваться было адски больно. Когда я узнавал у Лукаса, где Остин, он ни словом не обмолвился, что она на свидании.

Поэтому я оказался не готов увидеть, как другой мужчина касается ее руки. Моей руки.

Я все еще чувствовал прикосновение ее ладошек к своей коже по ночам, борясь с переживаниями после нашего расставания. Я продолжал мечтать о хозяйке этих нежных рук.

Нос пульсировал — да, жизнь очень несправедливая штука.

— Мы завтра заберем твою машину, — наконец прервала молчание Остин, когда мы остановились перед моим домом, и она вышла из машины, захлопнув дверь.

Я последовал ее примеру, злясь, что она заставляла меня чувствовать себя так, словно я сделал что-то плохое. Ведь я всего лишь защищал ее честь, верно?

Ублюдок касался ее!

А что хуже всего, ему было можно. Остин больше не моя.

По моей же вине.

Я сам это сделал.

Мне крышка.

Я даже не мог вынести то, что он дышал рядом с ней и касался ее. Нет. Просто нет. Думать об этом почти так же плохо, как и переживать. У него был маникюр. Какие, к чертовой матери, мужчины делают маникюр?

Меня чуть не стошнило при виде его костюма.

И могу поклясться, что видел у него на пальце кольцо. Нет, не обручальное, а безвкусную золотую штуковину, которая делала его похожим на сутенера.

Я проследовал за Остин до своей квартиры, достал из кармана ключи и быстро завел ее внутрь. Папа должен еще быть в больнице, но мне не хотелось рисковать до тех пор, пока я обо всем с ней не поговорю.

— Эм, тебя ограбили? — поинтересовалась Остин, когда я включил несколько ламп на кухне и в гостиной.

Я искал полотенце и лед и пробормотал:

— Нет.

— Уверен? — Она указала на кучу журналов на полу перед диваном, разбросанную по всей комнате одежду и грязную посуду в раковине.

Да уж, обычно я помешан на идеальной чистоте. Любил порядок в личной и профессиональной жизни, Остин об этом знала.

Значит, моя квартира дерьмово выглядит? Нехарактерно для меня.

— Возможно, я сорвался, — при этом сердито на нее покосился.

— И выместил злость на одежде? Как насчет грязной посуды? — Она обошла барную стойку и покачала головой над раковиной. — Что происходит?

— Ничего, — поспешно ответил я.

— Ерунда, — ее голубые глаза отыскали мои. — Тэтч, ты сегодня ударил совершенно незнакомого человека, а твоя квартира выглядит так, будто в нее вломилась полиция в

поисках кокаина.

Я фыркнул.

— Что если я попрошу тебя оставить все это в покое, хотя бы сегодня?

Она облизнула губы, взгляд скользнул по столешнице, явно оценивая бардак.

— Я бы сказала, что ты слишком долго оставлял здесь все в покое, но это больше не мое дело. — Она отвернулась к раковине и включила воду.

Я нахмурился, эти слова чертовски ранили.

— Что ты делаешь?

— Мою.

— Остин...

— Тебе стоит прилечь.

— Остин, не обязательно мыть посуду. — Остин в моей квартире – плохая идея, ужасная идея. Это заставляло меня желать более недостижимого.

— Я хочу заняться посудой, — она начала споласкивать тарелки и складывать их в посудомоечную машину. — Давай заведем грязный разговорчик.

Я чуть не споткнулся по пути к дивану.

— Что?

Она обернулась через правое плечо и ухмыльнулась.

— Расскажи мне все грязные подробности о липосакции. Готова. Поехали!

Я искренне улыбнулся и откинулся на кожаном диване.

— Об этом ты хочешь поговорить? Отсос жира?

— От этого, правда, можно умереть, как мама Шер в «Бестолковых»?

— Что? — О чем она, черт побери, болтает?

— Отсылка к поп-культуре. Я разочарована отсутствием знаний в этой области.

Я пожал плечами, хотя она и не могла меня видеть.

— Я не особенно часто смотрел телевизор, когда был маленьким. Слишком был занят тем, что старательно держался подальше от родителей, поэтому записался практически на все кружки после школы, на какие только смог. Кроме того, когда родителей не было дома, в нем было слишком пусто и одиноко.

Знакомая тяжесть опустилась на плечи и тисками сдавила грудь.

— Тэтч?

— Прости, ты что-то сказала?

— Ага, но я люблю разговаривать сама с собой. Всегда так дома делаю. Клянусь, я целыми днями не видела родителей.

Да уж, держу пари.

— Ох? — Меня кольнуло сочувствие и понимание. — Ну, это нормально.

Я прикрыл глаза, пульсирующая боль в носу уменьшилась.

— Эй, — внезапно Остин оказалась рядом, я вдохнул ее аромат, еще даже не открыв глаза. — Помимо старой доброй операции на носу, когда ты долбишь чью-то кость идиотским молотком...

Я усмехнулся.

— Какие операции тебе больше всего нравятся?

Я нахмурился.

— Никто никогда у меня этого не спрашивал.

— Зато теперь у тебя, — она подняла пальцы и сверилась с телефоном, — десять фанатов. — Остин пожала плечами. — Ты должен дать им желаемое, а один из комментаторов хочет знать, какой тип операций твой любимый. Полагаю, я смогу воспользоваться этой темой в третьем посте за эту неделю.

Я наклонил голову и похлопал на свободное место рядом с собой. Понятия не имел, почему она такая милая после моего дерьмового отношения, но был не против.

Она плюхнулась на диван рядом со мной и подогнула под себя ноги, выставив большую их часть.

Слишком много ног.

М-да, дружба с Остин сведет меня в могилу.

— Хорошо, — я прокашлялся. — Тогда, не знаю, можно ли назвать это любимым, но я люблю подтяжку живота.

Выражение лица Остин с широко раскрытыми глазами уже было классикой.

— Тебе нравится подтягивать людям животы и вырезать жир?

— Все немного сложнее, но, знаешь, ко мне за подтяжкой обращается много рожавших женщин, и я всегда говорю себе, что это меньшее, что могу для них сделать. Помочь вернуть дородовую форму. Женщины приходят после сильной потери веса и, возможно, это глупо прозвучит, но для меня честь с ними работать.

Остин широко улыбнулась.

— Что ж, разрази меня гром, но у Тэтча Холлоуэя есть сердце.

— Ха-ха, — я покачал головой. — Да уж, не говори никому. Не стоит рушить мою репутацию сволочи.

Она закатила глаза.

— Я тебя умоляю, ты только что заполучил самую престижную награду в пластической хирургии, и во сколько? Тридцать два? Я бы сказала, что у вас хорошая репутация, доктор.

Все мое тело ожило, когда она назвала меня так. За все недели знакомства, даже когда встречались, она никогда не называла меня «доктор».

Думаю, моему члену это даже слишком понравилось.

Тело буквально тянулось к ней. Пульсировавшая в носу кровь устремилась кое-куда в другое место.

Дьявол.

— Ладно. — Остин хрустнула пальцами. — Так покажи мне. Я твой пациент, где ты разрежешь?

— Разрежу?

— Резать. — Она изобразила быстрое движение ребром ладони. — Ну, места, где ты делаешь надрез. Сколько их? Какие глубокие? Ты прямо туда засовываешь трубку?

— Воу, как много вопросов.

— Дай читателям желаемое.

— Ну, — начал я, облизнувшись и наклонившись вперед. Мы были в дюйме друг от друга, когда мой указательный палец скользнул по ее тазовой косточке и двинулся дальше. — Обычно, — произнес с дрожащими руками, — я спрашиваю пациента, где у них начинается линия купальника или трусиков, так как большинство разрезов делается слишком высоко.

Она ахнула.

— Так что, — да, я собирался это сделать, — учитывая, что ты в основном носишь бикини и изредка шортики...

— Ты помнишь мое белье?

Я не смел на нее взглянуть.

— Как можно забыть? Один комплект так и говорит: «Шлепни меня по заднице».

Она улыбнулась, а я попытался удержаться от ответной улыбки, но не смог, не с ней, не когда я касаюсь ее, и мы так близко.

— А дальше? — Мне показалось, или она немного задержала дыхание?

— Дальше, — я прокашлялся, не убирая ладонь с ее живота, — делаю надрез там, где его скроет одежда. — Я заметил, как участилось ее дыхание. — Центральная точка разреза должна быть на семь-девять сантиметров выше верхней точки... вульвы.

Она запнулась на вдохе, когда моя ладонь опустилась по животу ниже к ее паху.

— Это очень... — Она снова окинула меня взглядом. — Технически.

— В хирургии всегда так, — ответил я. Моя рука не двигалась, но мне хотелось, хотелось пойти дальше, почувствовать ее жар, поцеловать чувствительное местечко и забыть все дерьмо, которое нас разделяет. Просто любить ее.

— Я должна идти. — Она не двигалась.

— Может, и должна, но...

Мы оба молчали, она поймала мой взгляд.

— Но?

— Но не обязана.

— Думаю, я знаю, что случается, когда остаюсь у тебя, и вряд ли смогу вынести фразочки, что ты просто хотел спать со мной, когда мы встречались. Так что, — она опустила ноги на пол, — думаю, мне пора.

Сердце ухнуло вниз.

— Смотри на все оптимистично, тебе не придется завтра ехать с моим папой, потому что ты ранен. — Она указала на мой нос, и я поднялся, чтобы проводить ее до двери, каждый шаг давался нелегко от грусти.

Это моя вина.

И ничего нельзя поделать.

— Честно, я совершенно забыл про велосипеды, — признался я. Слишком увлекся делами Остин и встречей с отцом в больнице.

Она потянулась и поцеловала меня в щеку, но когда отстранялась, я успел прижаться губами к ее лбу.

— Ублюдок, — проворчала она.

— Что? — Я смущенно наблюдал, как она сначала поморщилась, а затем ее лицо исказилось презрением.

— Ты! — Остин ткнула мне палец в грудь. Сильно. — Тебе больше не дозволяется так поступать! Для меня поцелуи в лоб кое-что значат, ясно? Поэтому не делай так! Не только потому, что это важно для меня, и ты важен, но и потому что я начинаю забывать, что ты растоптал мне сердце и по какой-то больной причине решил супервеселым проделывать этот процесс каждый день. А еще мне очень нужно сдать курс и прожить несколько недель без того, чтобы просыпаться каждую ночь от глупой ноющей боли в груди, которая появляется каждый раз, как я думаю о случившемся между нами, что пошло не так, и почему я не могу все исправить.