– От меня нет никакого проку, – пожаловался Рохля, когда мы остались одни в пустом участке. – Не о том думаю.

Неудачное это место, у окна. Отфильтрованный серым стеклом свет делал день пасмурным, а лица – одутловатыми, и еще безошибочно вычерчивал под глазами набрякшие круги утомления. Всего один день, и это снова был тот Дерек, которого я когда-то знал.

– В голове у меня ничего, кроме того, что тут написано, – он хлопнул ладонью по папке. – Никаких связей, никаких идей. Интуиция взяла отпуск. Чтобы получить правильный ответ, надо задать правильный вопрос.

Он посмотрел на меня умоляюще.

– Поговори со мной, Рен.

– Тебе совсем ничего не бросилось в глаза?

– Ну разве что… – он пролистал папку, – этот несчастный случай в цирке. Разбилась воздушная гимнастка Синяя Птица. Почему этот случай здесь? Разве цирк не декларирует отсутствие магических приемов?

Я усмехнулся и в свою очередь щелкнул по папке, лежавшей меж нами.

– Декларировать они могут все, что угодно. Кто они без магии? Будь спокоен, следствие располагает полной магической картой номера: где установлено, сколько, характер, вектор и интенсивность. Дело Синей Птицы изначально шло у нас не как несчастный случай, понимаешь? Мы там все перемерили, вывернули наизнанку всех, от администрации до последнего работника арены. Как это могло случиться? Не сработало заклинание поддержки, или же его вовсе не было в этой точке? Видишь ли, Дерек, специфика цирка такова, что если кто убьется, так заведению это только на руку. Народ тянется посмотреть в надежде…

– Да знаю я! – оборвал он меня.

А то как же. Мы оба помним последнюю Полынь.

– Значит, и тут нас дурят? Идешь в цирк посмотреть на настоящее чудо, на то, что артист – человек или нет, неважно! – творит посредством собственного тела, а на самом деле все это обман? Тонкая настроенная механика? Слова, а из слов чего только не слепишь: хочешь – бурю, а хочешь – любовь. Я бы повел туда ребенка и рассказывал ему, и видел восторг в его глазах… и что же выходит, я бы ему наврал?

– Та же песня и с рекламой, – примирительно сказал я. – Встраивать туда приворотные заклинания запрещено, а скольких ловят каждый год?

Дерек фыркнул:

– А скольких не ловят?

Ловят тех, кого надо, мы оба слишком долго работали в своей профессии, чтобы сохранить невинность. Прочих оставляют нагулять жир.

– Я видел Синюю Птицу, – примирительно сказал я. – Справедливости ради, это было поистине красиво. Мы должны сделать это хотя бы ради памяти.

– Сделать что?

– Найти того – или то! – кто или что ее убило.

– Фальшивки на рынке всегда были, и лицензионные заклятья тоже не всегда срабатывали как надо. Один-два неучтенных фактора, два процента влажности сверх норматива, или, скажем, у мага зуб болел – и готов брак.

– Но не в таких объемах, – возразил я. – География жалоб видишь, какая обширная? Будто партия фальшивок выброшена на рынок.

– Я накладные просмотрел, поставщики все разные.

– Значит, – я поднялся, – придется проверять всех и искать наш правильный вопрос. Дедукция – дедукцией, а оперативную работу никто не отменял. Говорить можно и по дороге. Оно даже и лучше на ходу. Если мы не знаем правильный вопрос, зададим тот, что вертится у нас на языке.

А именно – зачем, и кому выгодно.

Марджори проснулась вовремя, но чувствовала себя столь дурно, что с трудом заставила себя встать и едва дотащилась до ванной. Ехать в Академию на утреннюю лекцию нечего было и думать, в таком состоянии Мардж могла бы убить за слово «должна». Собственное отражение в дверце зеркального шкафчика ей тоже совсем не понравилось. Зеленая. Под глазами желтые круги, и это только начало. Приподняв полу халатика, она с неудовольствием разглядывала набухшие, прочерченные синим вены, непривычно яркие на молочно-белой коже. Они как будто сделались вдвое толще. Зачем ей столько крови? А самое главное – она стала на редкость неуклюжа. Еще ведь и не видно ничего, а она уже цепляет все косяки, и не было угла, о который она не приложилась бы коленкой. Это она-то, бегавшая по карнизам не глядя вниз…

Тот, кто называет это счастьем, явно пытается продать ей тухлую рыбу. Марджори Пек вовсе не нравилось быть беременной.

Конечно, все могло быть по-другому. И Дерек не крался бы домой по стеночке, как мышь под веник, если бы она могла воспринимать все иначе… Но тот островок неуспокоенности внутри нее, который в сущности и был Марджори Пек, противился. Вся загвоздка в том, что она – эльфа. Кто-нибудь видел беременную эльфу? То-то же. Любой Великий Дом обнял бы коллективный кондратий, обнаружь они свою дочь вот так, в обнимку с унитазом в крохотном совмещенном санузле съемной квартиры, стрясаемую рвотными спазмами на пустой желудок. Если эльфы блюют, то делают это красиво.

Младший Дома – самая большая драгоценность Дома. У эльфов туго с детьми. Эльфы не очень-то годны к размножению. Он – Марджори положила руку на живот – мог бы получить больше, если бы она нашла способ. Он бы мог как тот мальчишка, Люций Шиповник…Еще и не родился, а у него уж все есть: воспитание, образование, карьера.

Как размножаются эльфы? Она ведь ничего не знает про то, как аукнется ей одна шестнадцатая часть благородной крови. Наверняка в этом деле у них есть свои «правильно» и «неправильно». Можно ли ей спать на животе? А произносить определенные слова по пятницам?

Она нарушила главное правило, которому следовала всегда. Она попалась. Попасться на жаргоне Марджори Пек означало угодить в ситуацию, где ничего невозможно сделать, а только сидеть и покорно ждать, когда кривая вывезет. Обычно Мардж искала спасения в оглушительном страхе, который заставлял ее подрываться и бежать: все равно куда, потому что на каком-то шагу она просто исчезала, оказываясь в некоем месте, где ей ничего не грозило. Дерек изменил ее жизнь к лучшему, спорить с этим было бы глупо, но Дерек стал всем, и это ее бесило.

Жизнь не должна висеть на одном гвозде. Дереки, они как мамы – могут исчезнуть неожиданно, и тогда ты снова обнаружишь себя на мокром кафельном полу, а вокруг – толпу желающих сунуть тебя головой в унитаз. Есть мнение, что исчезательная способность Дереков даже выше, чем у мам. У матушки, кто бы она ни была, наверняка был свой Дерек, прежде чем она подкинула новорожденную Мардж к порогу работного дома. Чтобы суметь защитить себя в жизни, надобно быть Марджори Пек, но что такое Марджори Пек? Марджори Пек – это круто, а что в тебе крутого сейчас? Скоро ты и шнурков завязать не сможешь!

Мардж выгребла шкафчик в поисках пакетика с нужным заклинанием: на прошлой неделе она купила дюжину от утренней тошноты и еще штук пять для улучшения цвета лица.

Что такое детство? О, она могла бы порассказать! Она до сих пор вспоминала орочьи ботинки перед своим лицом, и как прикрывала голову руками, и кафельную плитку на полу – одна отбита! Жаловаться немыслимо, нельзя. Им ничего не сделают, хуже им уже ничего не сделают! Нам всем, кроме жизни, нечего терять. Ах да, еще будущее, но какое отсюда, от пола с отбитой кафельной плиткой видится будущее? Правильно, ничего, кроме занесенного для удара орочьего башмака!

Прежде боялась за себя, теперь еще и за это вот бояться? Между прочим, у нее были планы. Академия, а потом работать. Увлеченно работать, найти там себя. Мардж знала много точек, где все неправильно, и намеревалась заполучить в Академии образование и связи – инструменты и силы, чтобы с умом все поправить. Потому что есть те, кто бьет тебя ногами, а кроме них – еще те, кто знает об этом, но их устраивает. Сытые эльфы в драконах-лимузинах, заседающие в Палате Лордов и откладывающие тебя на потом, когда дойдут руки. Ей нужна была социальная значимость. Ведь больше неактуально грабить магазины и склады.

А теперь неактуальным стало все. Все, что до сих пор было Марджори Пек. И что с этим делать?