Пробираясь залитой тропкой, нащупывая ногами твердое, Андрей думал об обычае, который сложился уже на его памяти: парни, навсегда возвращавшиеся в родные края - с учебы, отслужив в армии, а то и "хлебнув города", - шли домой непременно через Савельевку и, скинув на ее верхушке одежду, вбегали, как в воду, в сверкающий травостой Степанова лужка, а уж потом, смыв с себя пыль дальних дорог, освеженные родными росами, входили в деревню начинать новую жизнь. Сам Андрей дважды омывался живительными соками Синеречья - отслужив в десантных войсках и после учебы в школе милиции, куда направил его комсомол.

С сожалением оторвался Андрей от земли. И хотя новая работа захватила его, хотя умом он твердо понимал, что делает нужное, достойное мужчины дело, нередко тосковал по привычному, извечному труду земледельца. Тянуло его порой и косой позвенеть, и покидать, наметывая скирду, тяжелые навильники пряно-пахучего сена.

В бригаду он подоспел к завтраку. Издалека потянуло домовитым дымком походного костерка, издалека увидел Андрей блестящие лезвия кос, ровно прислоненных к жерди, услышал, как косари, собираясь за стол, звенели мисками, смеялись.

Бригадир по фамилии Кружок - первый в Синеречье косарь - уважительно поднялся навстречу, отодвинул соседа локтем, освободил рядом с собой место.

- Нашей славной милиции, - шутливо приветствовал он Андрея, - почет, уважение и лучший кусок за столом.

Андрей поздоровался, вытер пучком травы сапоги и, сняв фуражку, сел к столу.

- С чем пожаловал? - полюбопытствовал Кружок, подвигая ему миску с картошкой и доставая откуда-то из-под стола, будто из сапога вытягивая, початую бутылку. - Примешь?

Андрей покачал головой.

- Скучный ты человек, - посмеивался Кружок, блестя глазами. Молодой, а скучный. Я за тебя, сознаюсь, все Светланку свою прочил. Нет, не отдам: подозрительный ты мужик - не пьешь, не куришь, крепкого словца не загнешь. Я вот за стол без стопочки ни разу еще не сел, как себя помню. Да ты что хмурый такой? Профилактику пришел проводить?

- Сегодня ночью Степаныч погиб. Похоже, убили его, - помолчав, сказал Андрей. - В магазине.

Косари погасили улыбки, встали - помолчали, покосились друг на друга.

- Что же это за черная душа отыскалась, а? - воскликнул Кружок.

Андрей пожал плечами.

- Смотри, Сергеич, чтоб к похоронам отыскал гадюку, не позже. Такой мы тебе наказ даем! Верно, мужики?

- Вы когда вчера отправлялись?

- Мимо магазина аккурат в час ночи проходили. Василий еще посмеялся; давай, говорит, Степаныча побудим. А что?

- Свет был в магазине?

- Нет. Над дверью лампочка горела, а внутри не было света. Верно, мужики?

- Машину никакую не видели?

- Нет, и машины не было. Да и какие сейчас машины-то? - удивился Кружок.

- Машины не было, а трактор где-то, в Оглядкине вроде, гудел, вставил молодой парень Василий. - По звуку - "белорус" похоже. Это, видно, механики с Сельхозтехники гуляли - застряли здесь, дождем их захватило. Делать-то им нечего, вот и гужуются...

- Ты бы к шабашникам заглянул, - перебил его Кружок. - Они возле Оглядкина клуб строят.

- Знаю, - ответил Андрей. - Загляну.

Косари встали, разобрали косы. Без шуток, понуро потянулись в луга.

- Попробуешь? - предложил Кружок, протягивая Андрею косу. - Развейся маленько, развлекись - от души и оттянет. Иль забыл, как ее и держать-то? Ты ведь теперь все больше карандашиком чиркаешь.

Андрей усмехнулся, взял косу.

- Смотри, дядька, пятки береги - отчиркаю. Карандашиком.

- Мне не отчиркаешь, - самоуверенно возразил Кружок. - Такой ловкач еще не родился. И не будет такого никогда.

Андрей встал за ним. Подождал, с удовольствием примериваясь, наливаясь азартом и радостным ощущением предстоящей праздничной работы, вдохнул полной грудью и пустил косу в траву. Взвизгнула коса, зазвенела, пошла с ровным деловитым посвистом. Брызнул на сапоги травяной сок, будто прозрачная кровь, ударил дурманящий, кисловатый, с детства знакомый, щемящий душу запах. Влажно зашелестев, падала зеленая стена, и сразу, покорно и обреченно, вставала за ней другая...

Кружок резво вырвался вперед - предусмотрительно увеличивал разрыв, справедливо полагая, что запас никогда не помешает. Шел быстро, чуть быстрее, чем надо, как заведенный работал длинными привычными руками, чисто играл навсегда отшлифованными движениями.

Андрей двигался ровно, приноравливаясь, едва заметно, но неумолимо, уверенно набирая темп, чувствуя, как от шага к шагу растут силы, ловчеют, крепнут взмахи, втягивается, подчиняется плавному ритму тело.

Давно он не испытывал такого наслаждения, такой оглушительной радости труда. И совсем было забыл, что соревнуется с лучшим косарем. Очнулся, когда прямо перед собой увидел белую, с темным влажным пятном между лопатками, рубаху Кружка. Тот зачастил, сбился.

- Посторонись, дядька! - в азарте крикнул Андрей. - Пятки убирай!

Кружок стал, опустив косу, тяжело дыша, провел рукой по лицу смахнул тяжелые соленые капли.

- Загнал ты меня, Андрейка. Еще чуть - и дух вон.

- Это не я тебя загнал - это твои сто грамм перед обедом, безжалостно, не оборачиваясь, сказал Андрей, обходя его и продолжая ритмично шаркать косой.

Шабашники стояли в школе. Старший - чернобородый цыган с мохнатыми бровями, которые гусеницами шевелились над умными спокойными глазами, с дыркой в ухе от серьги, в пестром жилете и выпущенной до колен рубахе нехотя оторвался от работы и провел Андрея в класс, отведенный бригаде для жилья.

Андрей оглянулся: парты сдвинуты к стене, аккуратно поставлены друг на друга, в углу - ровный слой сена, застеленный байковыми разноцветными одеялами, рядком в изголовье выстроились сундучки с замочками. Под столом - синий пластмассовый ящик с гнездами для бутылок. Он почти полон.

- Водочку в сельпо брали? - спросил Андрей, осматривая ящик.

- Не сами же гоним, - проворчал бригадир.

- Свадьбу, что ли, играть собрались? - усмехнулся Андрей. - Куда вам столько?

- Мы завсегда цельный ящик берем, на весь срок. Чтоб не бегать - не пацаны небось, народ серьезный. А с ней и работа веселей идет. Ну и вечерком - с устатку.

- Поутру-то не тяжко?

- А ничего, привыкли. Похмеляемся - и ничего, легчает.

- Без нее не пробовали работать?

Бригадир добросовестно задумался. Почесал бороду, вспоминая. Брови пошевелились, застыли в напряжении.

- Однако случалось как-то. Вот когда - не помню точно. Вроде до войны еще. Или нет? Не помню.

- До первой мировой, что ли? - опять усмехнулся Андрей. Он убедился, что водка не та - "Старорусская", да и брали ее раньше, два дня назад.

Бригадир, видимо, уже знал о случившемся в Синеречье, встревоженно наблюдал за Андреем, не выдержал:

- Что я тебе скажу, начальник? Мы, конечно, выпивающиеся, но ведь не голь последняя. Деньжата, слава богу, имеются. И чтоб ночью за бутылкой гонять, чтоб старого мужика из-за нее до смерти ударить - такого из наших никто не может. Ты мне верь!

- Никто, говоришь? Люди-то в бригаде разные, всякие.

- У меня не разные-всякие. Они у меня все отбор прошли - как в разведку выбирал. Я их вот как знаю! - Он сжал и поднял огромный кулак. И вот так держу. Не сомневайся, милиция, не там ищешь.

Едва Андрей вернулся в село, ему позвонил доктор Федя. Освоившись с новой ролью, щеголяя терминами, как заправский судебный медик, доктор Федя говорил долго и нудно. Андрей отметил главное: "...проникающее ранение металлическим предметом (вышеназванным штырем) в область правой височной кости, повлекшее за собой мгновенную смерть потерпевшего... исходя из того-то и того-то (см. пп. 3 - 7), можно предположить, что ранение нанесено в пределах времени от 24 до 2 часов..."

"Значит, - подумал Андрей, - время я знаю почти точно - с часу до двух".

Глава 3

Андрей отпер входную дверь магазина, распахнул окна, выглянул: к магазину направлялась его авторитетная комиссия. Впереди беззаботно бренчал ключами толстый Ворожейко, за ним, поблескивая большими очками ("и для вдали, и для вблизи", как он пояснял), прихрамывал бухгалтер Коровушкин. Замыкал шествие внушительно шагавший Виктор Алексеевич, исполненный сознанием важности предстоящей миссии.