- И хорошо сходили?
- Господин Рубинчик будет доволен, - коротко ответил Саты-рос.
- Слышал за Гришу Маленького? Он таки взял мыловаренный завод на Генцлера. Унес товару на четыреста миллионов рублей. А заодно совершенно случайно изнасиловал счетовода гражданку Розенберг.
- Что такое в наше время четыреста миллионов? - флегматично спросил Сатырос и отхлебнул из кружки.
- Оперуполномоченный товарищ Орлов поклялся, что не успокоится, пока не возьмет Гришу Маленького, - сказал Мотя Резник.
- Круто берет новая власть, - согласился Сатырос. Разговор затих сам собой, слышно было, как мелкие волны лениво плескались о сваи.
- Гляди-гляди, - сказал Мотя, - этот фраер, Яшка Шифман, идет.
Яшка Шифман шел по пирсу, брезгливо отшвыривая носком лакированного штиблета гнилые мидии, выброшенные сюда позавчерашним штормом.
- Привет почтенному собранию, - сказал он, приподнимая канотье.
- Будь здоров, - лениво ответили биндюжники.
- Папа, - сказал Яшка, оборотясь к Сатыросу, - вас баснословно хочет видеть господин Рубинчик.
- И что от меня нужно господину Рубинчику? - поинтересовался грек.
- А это вам скажет сам господин Рубинчик, папа. Он чекает вас у «Гамбринусе». Дуже нервный он сегодня, господин Рубинчик. Нерадостный.
- Скажи господину Рубинчику: папа будет, - сказал Сатырос и закусил маслиной.
Яшка еще раз приподнял канотье и пошел прочь по пирсу.
- Не те маслины нынче пошли, - сокрушенно сказал Сатырос, - вот до войны были маслины так маслины, не поверите, Мотя, с вот этот мой палец!
Господин Рубинчик сидел за отдельным столиком в «Гамбринусе» и кушал жареную скумбрию. Папа Сатырос прошел между столиками, отодвинул стул и сел рядом с господином Рубинчиком.
- Вы позволите? - спросил он для порядка.
- Позволяю, - коротко ответил господин Рубинчик и промокнул салфеткой усики.
Папа Сатырос велел принести себе пива и сидел в ожидании, положив на скатерть огромные черные руки. Половой принес пиво в огромной кружке, шапка пены переваливалась через край.
- Ваше здоровье, - сказал папа Сатырос и нежно подул на пену.
- Как ваше почтенное семейство? - вежливо спросил господин Рубинчик?
- Благодарствую. Все здоровы, тьфу-тьфу-тьфу. А как Эмилия Йосифовна?
- Мигрени, все мигрени, - с отвращением произнес господин Рубинчик, - к делу, папа. Как сходили?
- Таки неплохо, - солидно произнес папа Сатырос. - Все приняли, все сдали.
- Что сдали? - холодно поинтересовался господин Рубинчик, играя рукояткой трости.
- А то и как будто не знаете, господин Рубинчик, - папа почуял недоброе, - только вот этого не надо. Ваш человечек принял, я сам видел…
Господин Рубинчик медленно поднялся и стал страшен.
- Что ты привез? - спросил он тихим вежливым голосом. - Что ты мне привез? Где товар?
В подвале под лавкой господина Рубинчика стоял густой дух оливкового масла и чая. За бочками, бутылями и ящиками лежали распотрошенные тюки; на холодном цементном полу рассыпались тяжелые фолианты с порыжевшими, изъеденными временем страницами, рулоны пергамента, папирусные свитки и даже одна каменная скрижаль с выбитыми на ней жуками и скорпионами - счесть это буквами папа Сатырос в здравом уме не решился бы.
- Это, - холодея, произнес папа, - товар? Господин Рубинчик, Христом Богом…
- А кто это привез, по-вашему? Вот эту пыль веков?
- Приняли, разгрузились, - бормотал папа Сатырос, - ваши люди сами…
- И вот это приняли, - господин Рубинчик поворошил тростью пергаменты; взлетело облачко бурой пыли, - и вот это… И вот, жемчужина, можно сказать, всей этой коллекции.
Он дотронулся тростью до чего-то, завернутого в тусклый кусок золотой парчи. Парча сползла.
- Святая Богородица, - сказал папа.
На него сверкающими глазницами смотрел человеческий череп. Папа Сатырос успел подумать, что с черепом не все в порядке, и только чуть позже сообразил, что именно. Череп просвечивал. В глазницах парно отражалась тускло освещающая подвал лампа.
- Каменюка, - сказал господин Рубинчик, - или стекляшка. У, зараза! - он погрозил черепу тростью. Череп равнодушно таращился на него.
- Может, это какая драгоценность, - робко выказал надежду грозный папа Сатырос, - сокровище? Ишь вылупился, падлюка.
- С тех пор как эти аферисты, братья Гохманы, подделали корону скифских царей, в мире не осталось ничего драгоценного, - холодно сказал господин Рубинчик, играя тростью. - Где товар, гадюка подколодная?
Он коротко ударил папу Сатыроса тростью по мешковатым штанам. Папа охнул и скорчился. Трость у господина Рубинчика изнутри была залита свинцом, это все знали.
- Сьома, приступай, - сказал господин Рубинчик. Здоровенный Сёма скрутил папе локти, и господин Рубинчик еще раз ударил его тростью, на сей раз с размаху.
- Богородицей клянусь, - сказал папа Сатырос, выплевывая кровь, - Зоей своей клянусь, чтоб ей пусто было, шалаве - что взяли, то взяли… - папа Сатырос упал на колени, - клянусь, не я! На фелуке подменили. Вы Али спросите, компаньона вашего, сами спросите, пока я не вырвал его бесстыжие глаза!
Рубинчик задумался.
- Встаньте, папа, - сказал он наконец, - я справедливый человек. Я, папа, еще на горшок, извиняюсь, ходил, а вы уже бороздили Черное море взад и вперед. И никогда за вами, папа, ничего такого не числилось. Вы же были честнейшим человеком, папа.
- Ну! - сказал Сатырос, вытирая юшку рукавом.
- Но я и Али хорошо знаю, папа. И у него репутация честнейшего человека. И потому я логически предполагаю, что могло иметь место недоразумение. Сьома, ступай на поштамт и пошли до Стамбула у контору молнию-телеграмму. Припиши: ожидаем ответ с баснословным нетерпением. А вы, папа, пока оставайтесь тут. Будьте гостем.
Сатырос, кряхтя, отошел в угол и присел на ящик с колониальным товаром.
Сёма направился к двери в подвал и вдруг замер, вытянув шею. По лестнице грохотали сапоги.
- Кажется, шухер, господин Рубинчик, - печально сказал Сёма.
Деловитые молодые люди в скрипучих портупеях и блестящих хромовых сапогах расхаживали по складу. Серьезные люди в яловых сапогах стояли у входа. Господин Рубинчик, забывшись, похлопал себя тростью по ноге и скривился.